Андрей Лестер - Москва 2066. Сектор
– Плюс одиннадцать, – сказал Федоров. – И, кажется, растет.
Мы перешли на шаг. Теперь следовало быть особенно осторожными. Слева от нас тянулся высокий бетонный забор. Справа, в глубине редкого леса, я знал, должна была быть колючая проволока, ограждающая военный объект. Почему-то ее не было видно, я объяснил это поднимающейся от земли дымкой. За забором располагался завод «Фенолит». Должен был располагаться.
– Где завод, Адамов? – спросил Бур.
– За забором, – ответил я.
– Но его там… – хором сказали водитель и Химик.
Два заводских корпуса, как мне было известно, достигали двадцати семи метров в высоту. Объяснить их отсутствие загораживающей обозрение бетонной стенкой я не мог. Но все же. По моему знаку водитель крепко уперся в забор руками и наклонился. Разбежавшись, я вскочил ему на плечи и заглянул на заводскую территорию.
– Ни хера! – сказал я, чувствуя, как мороз прошел по спине, и зашевелилась кожа на затылке.
За забором действительно ничего не было. То есть было, конечно, но именно то, что и принято отмечать вырвавшимся у меня словосочетанием. Ровная площадка земли с кое-где пробивающейся зеленой травкой. Никаких следов зданий, складов, подъездных путей, кранов, автомобилей и каких бы то ни было механизмов.
– Что значит… – начал Бур.
– Трава, Витася, – ответил я. – Одна трава. На это стоит посмотреть.
И в этот момент, когда я цеплялся руками за грязный край забора и балансировал на плечах водителя-спецназовца, я ненадолго впал в какое-то странное состояние. Проще всего было бы описать это как ощущение сильного счастья. Но это было бы неточно и приблизительно. Просто этот теплый воздух, эти запахи травы и не знаю чего еще, эти птицы (одна из них сидела метрах в пятнадцати от меня на срезе бетонной стенки и блестела бусинкой глаза)… В них было столько покоя…
И тут я увидел людей.
Они шли, как ходили много лет назад с майской демонстрации: весело, очень оживленно, немного устало и так, как будто там, куда они шли, их ждал какой-то небывалый отдых и какое-то особенное грандиозное веселье.
Я понял, что эти люди уходят с завода. И вспомнил слова Саши Попова. «Они просто ушли», – говорил он. Допрашивающие не понимали. «Что значит просто?» Саша уже весь был в крови, но находил в себе силы улыбаться. «Просто – это просто, – отвечал он. – Неужели не понимаете?»
Вот эти люди, они просто уходили. Не забастовка, не выходной, не прогул, даже не праздник. Они просто шли домой и, казалось, были счастливы от того, что идут.
От этого зрелища невозможно было оторваться. Оно завораживало. Но я еще помнил, что хранилось на складах 3114 и 3117 под кодовым названием «керамика». Тут было не до счастливых переживаний.
– Давайте через территорию, – скомандовал я.
Все перелезли через забор и за несколько минут пробежали поросшую молоденькой травкой, довольно обширную территорию огороженной земли. Вышли мы с другой стороны через распахнутые настежь ворота. Впереди, за дорожной развилкой, в лесу, находились нужные нам склады. На пятачке перед воротами стояли пустые автобусы, в одном даже были открыты двери. Слева по дороге за пригорок уходили, исчезая из виду, последние из веселой толпы работников завода «Фенолит».
– Вперед! – сказал я.
Через три минуты мы стояли перед корпусами военных складов. Ворота были раскрыты, боеприпасы отсутствовали, – всё было так, как описывал Саша Попов. Ничего неожиданного. Тем не менее впечатление было сильным. Во-первых, я знал, что исчезнувшей «керамикой» можно легко стереть с лица земли всю европейскую часть России с Прибалтикой и Украиной в придачу. А во-вторых. Во-вторых, с этими пустыми складами что-то было не так, неправильно. Но в чем заключалась эта неправильность, я никак не мог уловить. Однако это сильно беспокоило. Даже на фоне исчезнувшего в одночасье завода со всеми сооружениями и техникой в придачу.
– Бур! – позвал я.
– А? – ответил Виталий.
– Что тут не так?
– Да всё.
– Нет, кроме того, что всё.
– Еще раз всё, – зло ответил Бур, оглядываясь и не находя с кем сразиться. – Я так понимаю, охрана снова «рассеялась». Изюмов сказал, что нас будут встречать. А где они?
Охраны действительно не было. Но все-таки не ее исчезновение, само по себе странное и неприятное, пугало и тревожило меня.
Я вошел в помещение 3114. Наверху, на балках, сидели птицы и оживленно перекликались. Дул легкий ветер, сквозняк. Под ногами прошелестел прошлогодний лист. И тут я понял. На складе было чисто! Идеально чисто. Кроме этого коричневого влажного листа, занесенного ветром, в помещении не было абсолютно ничего. Ни щепок, ни соринок, ни окурков. Никаких кусочков ветоши, или обрывков бумаги, или картонных ящиков, – ничего из того, что остается, когда экстренно выгружаются склады. Не видно было даже комков грязи, которую неизбежно занесли бы на обуви похитители, или охранники, или любые человеческие существа, по тем или иным причинам оказавшиеся внутри.
– Здесь чисто! Вот в чем дело. Кто-то убрал за собой, – сказал я и увидел, как глаза Бура расширились и сразу же сузились.
Я знал, что такая последовательность эмоций у моего товарища – волнение и решимость – очень опасны, и предупредил:
– Витася, спокойно.
Хотя у меня самого от этой «уборки складов» холодные мурашки бежали по спине.
– Так ведь это хорошо, что чисто! – сказал вдруг Федоров-Химик.
– Конечно, хорошо, – согласился с ним водитель. – Чисто, и прекрасно, что чисто.
Они улыбнулись вначале друг другу, потом нам с Буром, положили на бетонный пол склада автоматы, повернулись и пошли.
«Рассеиваются!» – подумал я и похолодел. Не думал, что это заурядное, в общем-то, зрелище вызовет во мне такой мистический ужас. Я стоял в оцепенении и смотрел, как они весело шагают по бетону, выходят за ворота, поворачивают…
– Стоять! – крикнул Бур и направил на них дуло автомата.
Водитель и Химик оглянулись на его окрик, широко улыбнулись и продолжили движение в выбранном направлении.
– Стоять! Пристрелю! – крикнул Бур, выбегая за ними.
Я бросился за Буром, но не успел ничего предпринять. Он упер приклад в бедро и, не целясь – до спецназовцев было не более пятнадцати метров, – нажал на курок.
От мгновенного напряжения внутри я пригнул голову. Однако выстрела не последовало.
– Твою мать! – заорал Бур, передернул затвор и еще раз нажал на спусковой крючок. С тем же результатом.
– А, суки! – Он швырнул автомат на траву и бросился вдогонку.
Я рванул за ним. Бур догнал уходивших, подсечкой свалил водителя, рывком сзади – пальцами за глазницы – опрокинул на землю Федорова-Химика и, прежде чем я успел навалиться на него, присел на колено и нанес Федорову сокрушительный удар кулаком в висок.
– Витася, прекрати! – захрипел я, отрывая его от Химика, и мы покатились по траве.
– Не трогайте их, – вдруг раздался над нами девчоночий голосок.
Бур ослабил хватку. Я оттолкнул его подбородок ладонью, взглянул вверх и застыл от изумления. В двух шагах от нас стояла девочка лет двенадцати в красной курточке и шапочке с бомбончиками, розовощекая и голубоглазая.
– Я вам говорю, – строго сказала девочка Буру, лежащему на спине. – Не трогайте их.
– Кого «их»? – грубо переспросил Бур, садясь и отирая грязь с щеки.
– Вот их, – сказала девочка, указывая на Федорова и на водителя, который пытался привести Федорова-химика в сознание.
– Анжела! Что ты тут делаешь? – переведя дыхание, воскликнул я.
Чагин
На следующий день, после визита человека из Сектора, Никита встал за полчаса до рассвета. Еще ночью он решил съездить к Борису Лебедеву.
Он не мог принять решение, ему необходимо было поговорить с кем-нибудь, и Лебедев был, пожалуй, единственным человеком, способным понять Чагина. Так Никита, во всяком случае, считал.
Лебедев был православным священником и жил при церкви километрах в десяти от дома Чагиных. Но Чагин нуждался в нем не из-за его рода занятий. Или не только из-за этого. И даже совсем наоборот.
Никита мог бы поговорить с любым из своих соседей, да хоть с Витей с пятого этажа, тем самым, который был одержим чисткой обуви. Тихие умели слушать. Но серьезный разговор с обыкновенным тихим сильно напоминал беседу с частным представителем какого-то всеобщего Монаха, необъятного потустороннего лица без особых пороков и изъянов, а Чагину нужно было что-то попроще, с червоточинкой, поэтому он выбрал Лебедева.
«Хочешь простого и грешного собеседника – ищи священника, не иди к соседу». – Чагин, стоя в трусах на кухне, варил кофе и улыбался своим мыслям. Кофейные зерна были из оранжереи, в которой он работал, но пахли довольно хорошо и натурально, Никита не чувствовал никакого запаха краски: скорее всего, жутковатый визитер из Сектора придумал это специально, чтобы уязвить.
Полночи Никита проворочался, ожидая рассвета, но теперь немного успокоился и решил подождать, чтобы приехать к Лебедеву в более приличное время. Он не был у священника уже месяца два и слышал, что у него появилась женщина.
