Джеймс Гарднер - Отряд обреченных
Мы с Джелкой закинули руки Тобита себе на плечи и потащили на два этажа вверх. От него несло потом, слюной и виски. Искусственная рука лежала как раз на моем плече, и я боялась, что она отломится. Тогда я выглядела бы глупо в глазах Джелки: воображение уже рисовало мне, как я, разинув рот, таращусь на отвалившуюся руку, и вся кровь приливает к моим щекам (моей щеке). Поэтому я двигалась очень осторожно, мучаясь мыслью, что Ламинир подумает, будто я хочу переложить на него всю тяжесть бесчувственного тела.
Когда мы добрались до двери Тобита, нам пришлось поплевать ему на ладонь, чтобы смыть грязь; иначе опознающая пластина просто не пропустила бы его.
Койка находилась почти у самой двери. Джелка готов был положить Тобита на нее — лицом вниз, чтобы тот не захлебнулся рвотными массами, — и тут же уйти. Я же, из-за своей влюбленности, страстно желала пробыть в обществе Ламинира как можно дольше и потому убедила его, что мы должны снять с уснувшего пьяницы, по крайней мере, ботинки и устроить его поудобнее.
Наш преподаватель явно уже много дней не менял носки. Мы сморщили носы, расшнуровывая его ботинки и чувствуя застарелую вонь. Ужасно противный запах; у меня просто в голове не укладывалось, как Тобит выносит его. Всех разведчиков программировали таким образом, что мы были просто одержимы чистотой, но он каким-то образом сумел преодолеть внушение.
Едва мы покончили с ботинками, возникло отчаянное желание немедленно вымыть руки. Ванная находилась в конце короткого коридора, сразу за распахнутой дверью кабинета, где на полу повсюду валялись книги, ботанические образцы и пропахшая виски форма: еще один вызов программированию любого разведчика. При виде этого безобразия меня затошнило, но в то же время стало интересно. Пусть и на свой лад, но этот парень сумел освободиться от жестких правил службы на Флоте.
Мы мыли руки, используя кусок белого мыла, покрытого темными трещинами, болтая о чем-то — я забыла, о чем именно; скорее всего, о беспорядке в квартире — и я терзалась вопросом, как среагирует выпускник, если первокурсница поцелует его. Неожиданно голос «обожаемого наставника» заставил нас повернуть головы в сторону двери.
— Добрый вечер, — язык у него заплетался, он тяжело привалился к дверному косяку, чтобы не упасть. — Мне бы отлить. Если зрелище писающего мужчины оскорбляет вас, можете не смотреть.
— Мы лучше пойдем. — Джелка стряхнул воду с рук.
— Никуда вы не уйдете, — ответил Тобит. — Уйду я, — он скрылся в туалете рядом с нами. Чтобы не смотреть на него, мы уставились на грязную ванну. — Вам, наверно, интересно знать почему, — продолжал Тобит, застегивая молнию. — Вы отпразднуете со мной мой день рождения.
— Нет, мы просто помогли вам… — начала я, но он не обратил на мои слова никакого внимания.
— Сегодня мне исполнилось сорок — если исходить по тому, как отмеряют года на Ригеле IV. Вчера мне исполнилось тридцать восемь, по летосчислению на планете Барнард, а за день до этого — сто, вот повеселились бы мы на Грининге! Это величайшее достижение для человечества, что оно смогло расползтись по всей галактике. С помощью регистрационного каталога можно праздновать свой день рождения хоть ежедневно. Ну, пошли ко мне.
Он оторвался от косяка и исчез в глубине коридора. Мы с Джелкой обменялись взглядами и направились в кабинет Тобита.
Он сидел, прижавшись лбом к экрану компьютера, а одним пальцем старательно отстукивая что-то на клавиатуре.
— Я сам написал эту программу, — бормотал он себе под нос. — Она обшаривает базу данных, вычисляя, какой день рождения я буду праздновать завтра. Может, вы не заметили, но сейчас как раз полночь, а я люблю начинать праздновать минута в минуту.
— Если уже так поздно, — сказал Джелка, — то нам пора идти.
— И бросить меня одного в день рождения? Ах ты, бессердечный засранец! Не волнуйся, я скоро отключусь, и вы свалите отсюда. Наверняка украдете что-нибудь… я ведь и не вспомню потом ваших лиц. У меня здесь есть чем поживиться. Медаль Доблести где-то валяется, — он махнул рукой в сторону заваленного письменного стола. — Когда-нибудь я ее найду, просто чтобы убедиться, что и в самом деле она у меня имеется. Со временем я стал забывать, что было на самом деле, а что нет. Может, вы не заметили, но я пьян.
Терминал начал наигрывать первые такты «Happy Birthday», и Тобит победоносно взревел:
— Ага! Завтра у меня снова день рождения! Видите, на экране? Подойдите поближе… видите? — он постучал пальцем по тексту на экране и прочел: — С днем рождения, Филар, старый пьяница. Тебе исполнился сорок один год по летосчислению… Черт! Мне исполнился сорок один по летосчислению Мелаквина! Что вы на это скажете?
Он смотрел на нас с такой гордостью, словно проделал какой-то невероятный трюк. Джелка нахмурился.
— Ничего не знаю о Мелаквине, сэр.
— Ничего не знаешь о Мелаквине? НИЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ О МЕЛАКВИНЕ? И ты еще называешь себя разведчиком! Мелаквин, курсант, это огромная, надменная, мерзкая девственница. Обнаружена пятьдесят лет назад, но ее все еще никто не трахнул. — Мы тупо уставились на Тобита. — Черт возьми! — взревел он. — Мелаквин до сих пор не исследован!
— Вы хотите сказать, туда никогда не посылали разведчиков?
— Почему же? Посылали, и не один десяток. Каждый в пределах двух часов уходил в «Ох, дерьмо». Или просто исчезал. И никакой связи, что, как известно, равнозначно знаменитому «Ох, дерьмо»…
— Что же такого опасного на этой планете?
— Вопрос, конечно, интересный. Вот только ответа никто не знает.
— Если столько разведчиков погибли, — продолжал Ламинир, — почему туда посылают новые команды? Не может же Высший совет быть так преступно безответственен…
— Много ты знаешь о Высшем совете! — перебил его Тобит. — Кроме того, по внешним признакам Мелаквин как нельзя лучше подходит для колонизации: океан, леса, травянистые равнины… Он даже больше похож на Землю, чем сама Земля в наши дни. Плодородная почва, умеренный климат, воздух пригоден для дыхания… Все, ну, просто все прекрасно, если не считать какой-то загадки со смертельным исходом. Может, дело в микробах, или растениях, или животных, или разумных существах. Хочется же понять, в чем дело, черт подери!
— Но ведь признаки развитой культуры нельзя не заметить с орбиты, — я решила вмешаться. — Города, оросительные каналы…
— Не учи ученого, курсант… Я сам преподаю вам всю эту чушь! — рявкнул Тобит. — Мелаквин нарушает все правила, понятно? Мелаквин нарушает все правила.
Он замолчал, как бы полагая, что сообщенные им сведения требуют от нас глубокого осмысления. Спустя минуту Филар Тобит уже храпел, а мы на цыпочках поспешили удалиться.
МЕЛАКВИН — ИСТОРИЯ ЯРУНА
— У меня был друг в Академии, — негромко произнес Ярун. Его лицевые мускулы начинали болеть, если он слишком долго не спал; речь становилась невнятной, и он стыдился этого.
Прошло уже несколько минут, как медики убедили адмирала пройти осмотр, и мы с Яруном стояли, прислонившись к переборке неподалеку от входа в лазарет. Часы показывали 4.50; корабль, казалось, вымер.
— Плебон — ты знала его? Когда ты заканчивала, он был первокурсником.
Я покачала головой.
— Лицо у него было очень похоже на мое. «Зеркальные отражения», так мы себя называли, хотя он африканец, а я южный славянин. Это нас и сблизило.
— Понятно.
— Когда мы закончили Академию, его направили на «Лиственницу», фрегат, исследующий Большую и Малую Медведицы. За первый год только одна высадка.
— Легкая служба.
— Судя по письмам, он скучал, хотя… Думаю, на самом деле он был благодарен судьбе. В середине второго года «Лиственница» тайно приняла на борт адмирала О’Хару. Ему было сто сорок, и таблетки уже не помогали. Плебон говорил, что этот человек уже начал умственно деградировать.
— Подозрительно знакомая ситуация, — заметила я.
— Плебон со своим напарником получили приказ доставить адмирала на Мелаквин. Они слышали о зловещей репутации планеты и, нажав на кое-какие рычаги, подали заявление, в котором отказывались от миссии.
— И?
— Совет заявил, что высадка, возглавляемая человеком с опытом адмирала, имеет больше шансов на успех, чем любая другая.
Я смотрела на него, потеряв дар речи. Адмирал в принципе не может возглавлять высадку. Все они выходят из капитанов вроде Проуп и не имеют ни малейшего опыта приземления на чужой планете. Любой курсант к середине первого семестра знает больше, чем адмирал выучит за всю свою жизнь.
— За несколько часов до высадки на Мелаквин Плебон послал мне сообщение, — продолжал Ярун, — где рассказал обо всем. Он боялся, что не вернется.
— И что?
— Связь с отрядом прервалась меньше чем через десять минут.
— Вот что значит расходный материал.
Это наша фраза — лучше, чем сказать «Мне очень жаль» или «Я понимаю твое горе». На самом деле люди говорят подобные вещи для того, чтобы дистанцироваться от чужого горя. Разведчикам дистанцироваться некуда.
