Роман Юров - «Ла»-охотник. В небе Донбасса
— Уходим! Маневрируй!
Недружелюбная станция скоро осталась позади и под крылом вновь проплывали рощи и деревни.
— Слева! Смотри!
По дороге, только выбравшись из тени небольшой посадки, ехали два приземистых тягача. Задний тянул за собой укрытую маскировочной сетью пушку.
— Двадцать девятый, атакуем!
Прислуга, шустро, как тараканы сыпанула с кузова, и бросилась врассыпную, пытаясь укрыться в придорожном бурьяне. Разрывы легли по обочине, накрыв какого-то неудачника, пыхнули на лафете орудия, проредив маскировку, и выкосили кустарник на противоположной обочине. Секунда и серая полоса дороги, обсаженная деревьями, ушла под капот. Перегрузка вдавила в сиденье — истребитель лез вверх.
— Повторная атака!
Тягачи стояли. Над головным формировалось черное облако, сквозь него пробивались толи искры, то ли языки пламени — Колька отстрелялся удачней. Виктор загнал в перекрестье прицела тушу второй машины. Снаряды вновь проредили кустарник, и он чуть двинул ручкой, опуская нос ниже, как самолет вдруг вздрогнул.
Понимая что что-то случилось, но еще не осознавая что именно, Виктор плавно потянул ручку, выходя из пикирования. Машина отозвалась вяло и с трудом, задрала нос тяжело, нехотя. Голые ветки деревьев, словно растопыренные, жадные пальцы мелькнули совсем рядом с крыльями и исчезли позади, упустив добычу.
— У меня неисправность! Идем… — истребитель снова вздрогнул и неожиданно земля и небо поменялись местами, снова и снова, сливаясь и перемешиваясь в стремительном калейдоскопе. — Черт!
Он резко прибрал газ, и ревущий мотор стих, перешел на шепот. Отработал ручкой, парируя крутящий момент, вращение замедлилось, вскоре и вовсе остановилось. Самолет замер, нацелив нос на мелкую, поросшую бурьяном и низенькими, чахлыми деревцами балку, медленно теряя спасительные метры. Высоты оставалось метров сто-сто двадцать. Виктор плавно, боясь все испортить, подал сектор газа вперед. Машина вновь дрогнула, но уже не свалилась, а медленно, неохотно стала набирать скорость. Он осторожно, потянул ручку на себя и Лавочка, едва не сбрив винтом бурьян, скользнула над балкой, медленно-медленно потянула вверх.
— Уходим домой! — рот высох и слова довались с трудом. Только сейчас навалился страх, и тело, несмотря на жару кабины, покрылось холодной испариной. Было от чего. Предкрылков на истребителе больше не было. Не было и обшивки, примерно по метру на каждой из плоскостей. Сквозь дыры виднелась земля, и это зрелище порождало легкую оторопь. Машина буквально висела на ручке, постоянно норовя завалиться и рухнуть вниз.
Колька пристроился слева. Его истребитель подошел так близко, что казалось, будто он хочет поддержать командира своим крылом. Глаза у ведомого были дикие, перепуганные.
— Займи место! Смотри небо! — самому Саблину было не до этого. Стоило чуть добавить газу и истребитель начинало закручивать. Приберешь и "Лавочка" еле ползла над землей, на минимальной скорости, вися на ручке и словно мечтая воткнуться в землю. Полет превратился в борьбу с собственным самолетом. В борьбу за жизнь. Медленно, очень медленно проплывала внизу земля. Время тянулось также медленно, тягуче, невыносимо.
Ближе к Днепру погода стала ухудшаться. Облака прижимались все ниже, по балкам и низинам показался туман. Туман был и над рекой — сизые клочья летели над холодной свинцовой водой, левый же берег белая мгла окутала словно саваном. Дороги, деревни, балки — все скрылось в однообразной мути. Изредка из этого белого моря, словно острова, торчали верхушки деревьев, крыши домов. Потом справа, примерно в полукилометре от истребителей проплыл нарядный купол храма, увенчанный золоченым крестом.
— Дед! Дед, это "Сирень"! Дед, уходи на запасной! — Раздался в наушниках шубинский голос, видимо комполка ждал возвращения на КП. — Дед, аэродром закрыло!
— Я Дед, принял, — выплюнул Виктор. Мышцы уже сводило усталостью, во рту было сухо и больше всего хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Уже как-нибудь. Он мельком глянул на карту, на показания топливомеров — в принципе бензина должно было хватить до запасного аэродрома. Вот только сил на этот перелет уже не оставалось. Мелькнула мысль прыгнуть с парашютом, но он прогнал ее как недостойную. Нужно было срочно определяться. Постоянная борьба с самолетом измотала похлеще воздушного боя.
— Двадцать девятый, уходи на запасной! — приказал он ведомому. — Я буду садиться здесь!
Колька несколько секунд медлил, потом покачал крыльями и, дав газу, исчез, словно испарился.
Из тумана проступили верхушки рощи, растущей возле аэродрома, потом показались два тополя. Эти тополя, высокие, серебристые казались спасительными маяками в бескрайнем белом море. Они указывали курс на аэродром, на спасение.
— Посадку запрещаю, — прохрипел Шубин, — убьешься! Уходи на запасной!
Слева из белого небытия пыхнула красная — запрещающая искра ракеты, следом вторая третья. "КП там — догадался Виктор, — значит, если привязаться к тополям и роще, то летное поле должно быть где-то здесь".
— Уйти не могу! Сажусь!
Туман приблизился едва не хватая за крылья. Под ним угадывалось что-то темное, жесткое, неприветливое, но разглядывать землю было некогда. После выпуска шасси самолет потяжелел и с неумолимой неспешностью потянул вниз. Виктору оставалось лишь молиться и изо всех сил тянуть ручку на себя, чтобы хоть как-то уберечь машину от немедленного падения.
Земля встретило удивительно мягко. Легко толкнула снизу и самолет побежал, покатился, покачиваясь на ухабах. Мимо, метрах в двадцати пронеслась пронеслось светлое пятно, Виктор не сразу опознал стоящий на краю аэродрома сарайчик. Потом под колесами затрещал втаптываемый в землю бурьян и истребитель, шипя тормозами, наконец-то остановился. Вокруг был пустырь — "Лавочка" метров на двести выкатилась за пределы аэродрома.
Он механически, совершенно не думая, выключил мотор, перекрыл топливо и неловко вывалился из кабины на гладкую, холодную поверхность плоскости. Собрав остатки сил спрыгнул на землю и улегся рядом с машиной, глядя в серое небо. Не хотелось ничего, ни есть ни пить, ни курить. Лежать тоже не хотелось, но сил чтобы подняться уже не оставалось. На душе была полная опустошенность и апатия.
У "Лавочки", заскрипев тормозами остановился "виллис", из него мячиком выскочил Шубин.
— Да какого …? — сходу заорал он. — Совсем охренел тута? Уже меня ни во что не ставишь? — Потом командир разглядел раздетые крылья и резко смолк.
— Ни … себе! — присвистнул он. — Это чего тута? Ой-ё! Вить ты сам-то как? Живой?
