Юрий Брайдер - Особый отдел и тринадцатый опыт
— Пахнет это плохо, — отозвался Цимбаларь. — Может, ещё похуже, чем в твоём туалете.
— Остаётся надежда на Людмилу Савельевну, — сказал Кондаков. — Посмотрим, какие результаты она привезёт из Москвы. Ведь Шестопалов бился над своими расчётами до последнего дня. А что ещё могло занимать его, кроме проблемы предотвращения взрывов?
— Им же самим из небытия и вызванных, — добавил Цимбаларь. — Нет, на расчёты Шестопалова надежды мало. Если крышу снесло, то и мозги скоро выветрятся. С ума сходило немало учёных, но я не могу припомнить такого случая, чтобы хоть один из них вернулся к прежней деятельности… Сейчас меня занимает совсем другое… Самый первый удар, скорее всего пробный, Филиппов, как и планировал, нанёс по Стамбулу, то бишь Константинополю. На ту пору этот городишко сидел костью в горле у всех русских патриотов, как левых, так и правых… А вот кого он потом столь упорно долбил в Крыму, в Харькове, на перегоне Пыталово— Остров и по всем петербургским окрестностям? Напоминаю, что дело происходило в девятьсот третьем году, накануне первой русской революции, а журнал, который издавал Филиппов, был насквозь промарксистским, и даже с экстремистским душком.
— Неужели он за царём-батюшкой охотился? — Ваня даже немного приоткрыл дверь туалета.
— Кому царь-батюшка, а кому и Николай Кровавый, — возразил Кондаков. — Это теперь его к сонму святых причислили, а в те времена винили во всех смертных грехах. Либеральная интеллигенция его иначе как сатрапом и деспотом не называла.
— Эти нюансы нас сейчас совершенно не касаются, — сказал Цимбаларь. — И вообще, Пётр Фомич, не заговаривай мне зубы… Кроме всего прочего, на тебя возлагалась задача вытребовать в Историческом архиве камер-фурьерский журнал двора Его императорского величества и снять копии со всех страниц, относящихся к тысяча девятьсот третьему году.
— Совсем из головы вылетело. — Кондаков виновато улыбнулся. — Думал, если мы нашли подлинного виновника взрывов, так никакие другие бумаги больше не понадобятся.
— Я не имею права делать замечания старшим по званию, но надеюсь, что об этом позаботится твоя совесть, — отчеканил Цимбаларь. — Все, кто стоял у истоков этой драмы, давно мертвы. Однако смерть, выпущенная на волю сто лет назад, по-прежнему угрожает нашим современникам. Если мои предположения оправдаются, то именно камер-фурьерский журнал поможет предотвратить беду.
— Тогда я побежал! — Кондаков схватил с вешалки шляпу.
— В тапочках? — поморщился Цимбаларь. — Ладно, оставайтесь дома. Я сам смотаюсь в архив. До закрытия осталось полтора часа, и надо успеть управиться… Только зря не сидите. К тебе, Ваня, это относится особенно. Хотя бы картошки сварите…
Покинув туалет, Ваня сказал:
— Всё понимаю. Только одно не доходит: как Шестопалов спустя столько лет узнал об опытах Филиппова?
— Игра случая, — обронил Кондаков, рыскавший по кухне в поисках картошки. — Где-то ненароком услышал или прочитал, а потом заинтересовался. Эти учёные как дети — забаву себе всегда найдут. Хоть в ванне, хоть в саду под яблоней. Дальше — больше… Стал собирать материалы по этой теме. Докопался до первоисточников. Даже не погнушался выкрасть бумаги Филиппова из фонда Охранного отделения. Увлёкся, одним словом… Ты хоть сам эту картошку видел?
— Была, кажется, — неуверенно произнёс Ваня. — Помнишь, мы её позавчера с селёдкой ели? Посмотри под раковиной… А как ты думаешь, какую цель преследовал Шестопалов? Обогатиться?
— Вряд ли… Это уже потом его братец кашу заварил. Впрочем, сейчас можно строить любые домыслы. Случай уникальный: все фигуранты дела мертвы, а мы всё ещё продолжаем с ним возиться.
— Интересно, а где в Москве рванёт?
— Сам ты как полагаешь?
— Наверное, в Кремле. Или в каком-нибудь старинном храме… Не в Мавзолее же!
— Филиппов, несмотря ни на что, был человеком порядочным и, как мне кажется, старался избегать лишних жертв. То на церквушку замахнётся, то на заштатный театришко. А Зимний дворец или, скажем, Сенат не тронул. Будем надеяться, что и с Москвой всё обойдётся.
— Мне думается, что Филиппов действовал не один, — возразил Ваня. — Кто-то его подзуживал, уж поверь моему чутью. А иначе откуда бы взялись точные координаты мест вероятного появления царя. Тут специалисты нужны, артиллерийские или флотские. Создаётся впечатление, что террористы имели свои глаза и уши по всему маршруту следования царского поезда… В тысяча девятьсот третьем году уже вовсю действовала боевая организация эсеров. Одному моему предку даже довелось следить за её главарём Григорием Гершуни. А у этих людей совесть атрофировалась ещё на стадии сперматозоида. Они ради своих идей и собор Василия Блаженного могли рвануть вместе со всеми прихожанами.
— Наконец-то! — с облегчением произнёс Кондаков. — Нашлась картошка.
— Много? — поинтересовался Ваня.
— Две… нет, аж три штуки.
— Тогда лучше сделай картофельные оладьи. С мукой, с луком, со шкварками. Возни, конечно, побольше, но зато и предъявить есть что…
Цимбаларь вернулся с целой кипой неряшливых ксерокопий, не дававших никакого представления о благородной рисовой бумаге, на которой ещё с петровских времён придворные камер-фурьеры аккуратным почерком записывали все события, касавшиеся самодержца и его семьи, за исключением, может быть, лишь самых интимных, становившихся достоянием личных дневников венценосной четы.
В другой ситуации эти листы зачитали бы до дыр, дивясь подробностям чужого, абсолютно незнакомого для нас быта — помпезного, роскошного, однако обременённого множеством условностей, но сейчас они имели чисто утилитарный интерес. Со временем любое живое слово превращается в документ эпохи.
— Эх, жаль, нет Людки с её ноутбуком, — посетовал Цимбаларь. — Придётся, Пётр Фомич, тебя вместо компьютера использовать.
— А может, сперва картофельных оладушек отведаешь? — предложил Кондаков. — Вкусные, хоть и приготовлены на маргарине.
— Под кроватью лежит кейс, набитый деньгами, а вы копейки экономите. — Цимбаларь очистил стол в гостиной от всего лишнего. — Не до оладушек сейчас! Можно сказать, судьба всей операции решается… Когда случился самый первый взрыв? Не считая, естественно, стамбульского?
— Второго июня, — заглянув в записную книжку, сообщил Кондаков. — Утречком.
— Ты мне сразу на старый стиль переводи.
— Тогда… Два плюс тринадцать… Получается — пятнадцатого июня.
— Теперь слушайте сюда. — Палец Цимбаларя упёрся в нужную строчку. — «Пятнадцатого июня в четвёртом часу утра Его императорское величество в сопровождении чинов свиты покинул Ливадийский дворец, направляясь на станцию Симферополь, где его ожидал литерный поезд, долженствующий следовать в Санкт-Петербург. Государыня императрица и великие княжны попрощались с Его императорским величеством накануне. Перед тем как сесть в коляску, Его императорское величество выразил желание посетить Крестовоздвиженскую церковь, где и оставался в одиночестве около получаса…» Видишь! — От избытка чувств он даже хлопнул пачкой ксерокопий Кондакова по голове. — Даже я не ожидал такого! Сходится день в день.
— Дата сходится, а часы нет. — Кондаков вёл себя куда более сдержанно. — Царь заходил в церковь где-то в половине четвёртого, ещё в темноте, а взрыв, нацеленный в него, случился во второй половине дня.
— Вспомни, тому взрыву предшествовала странная мгла, окутавшая вдруг церковь. Это была мгла из девятьсот третьего года… А то, что за сто лет потерялось несколько часов, — вполне естественно.
— Всё равно рано радоваться, — стоял на своем осторожный Кондаков. — В Харькове взрыв произошёл лишь спустя двое суток. Что это за скорость для поезда?
— Сейчас посмотрим. — Цимбаларь зашелестел листами. — «Обедали в первом часу в салон-вагоне… Стол был накрыт на двенадцать кювет. Подавали бланманже, заливную телятину, паровую стерлядь…» Это пропустим, чтобы не возбуждать аппетита… Ага, вот! «В Синельникове состав повернул на Екатеринослав, где должны были состояться торжества по случаю освящения нового чугунолитейного завода… В резиденции губернатора был дан званый обед, а вечером состоялся бал в Летнем саду. Открывал бал Его императорское высочество в паре с губернаторской дочкой мадемуазель Дувинг…» Видишь, Пётр Фомич, в те достославные времена ездили не торопясь, наплевав на график, вот и подзадержались в дороге.
— Главы государств и сейчас так ездят, — сказал Ваня. — Вспомните последний визит товарища Ким Чен Ира. Две недели на бронепоезде до Москвы добирался. Всю Транссибирскую магистраль парализовал. До сих пор жалобы от запоздавших пассажиров в судах лежат.
— Ты бы, сортирный сиделец, лучше помолчал, — посоветовал Цимбаларь. — Читаю дальше: «В десятом часу утра семнадцатого июня прибыли в Харьков…» Сходится?
