Юлия Федотова - Последнее поколение
— Потому что вы сами сказали однажды: я никогда не действую вопреки интересам Арингорада ради лично выгоды. Не время сейчас сводить личные счёты, слишком многое поставлено на карту… Не верите? Ну, хотите, я подпишу любой порочащий меня документ? Любое преступление признаю, какое придумаете. Да тот же Браз на себя возьму?! Сам к вам приду потом, и сопротивляться не стану — хоть стреляйте, хоть режьте! Согласны? Ну, что вы молчите?
А молчал он потому, что ему вдруг стало СТРАШНО. Жутко, как прежде никогда в жизни не бывало. Что такое известно этому чёртовому мальчишке? Что значат его странные просьбы и дикие предложения? Что именно должно произойти в эти двадцать дней?
— Или ты мне рассказываешь всё, или пошёл прочь!
Цергард не сдвинулся с места. И рассказывать ничего понятно, не стал. Только глаза прикрыл, и прошептал устало:
— Великие Создатели, как же вы мне все надоели! Сколько же от вас бед!
И такой он был в этот момент… Тоненький, бледный, замученный… Убивать его расхотелось, захотелось пожалеть… Были времена, когда он называл его «дядя Азра». Радовался его вниманию. Сбежав от отца, плакал, уткнувшись ему в коленки, а почему — не говорил. Только плакал тихо и безутешно, а испуганный Лорги крутился рядом, старался заглянуть в лицо, трогательно гладил пухлой ладошкой по светловолосой голове…
— Ладно, — сказал соратник Азра, — я согласен. У тебя есть двадцать дней, слово офицера. Но потом — война без правил.
— Замечательно! Я верил, что вы достойный офицер! — Эйнер просиял так, будто ему пообещали долгую счастливую жизнь. И от этой его непонятной радости стало ещё страшнее.
Подкуп, угрозы, шантаж — всё было пущено в ход. Двадцать уровней проверено, включая девять «несуществующих». На седьмые сутки расследования цергард Эйнер достоверно знал одно: в здании Генерального штаба пришельцев нет. Вывезли их в ночь похищения, на санитарном вездеходе. Машина, поколесив по городу и отметившись на трёх блокпостах, ушла в северном направлении по четвёртой трассе. Груз не досматривался по особому распоряжению Генштаба. Пункт прибытия неизвестен. Хотя…
«Предположим, я — Кузар, — рассуждал про себя Эйнер, лёжа без сна поперёк отцовской кровати. Прошло счастливое время, когда он отключался, не успев коснуться матраса, усталость перешла в фазу бессонницы. — Предположим, мне надо спрятать девять человек. Как я поступлю? Во-первых, не стану увозить далеко — иначе на допросы не наездишься, и отлучки станут слишком заметны, и без сопровождения не обойтись — мало ли что… Максимум — полчаса пути… В общем, постараюсь разместить их в пределах городской черты или в пригородных районах, ещё не ушедших в топь. Где конкретно? Запереть, что ли, в квартире жилого дома и охрану приставить? Ненадёжно, и посторонних глаз слишком много. Опять же, продукты на девять человек каждый день доставлять… Нет, слишком хлопотно… А я, заметьте, не кто-нибудь, а весь из себя глава полицейского ведомства. Так почему бы мне не воспользоваться любым из следственных изоляторов? Сколько их у нас в столице насчитывается? Десять, по числу отделов… Плюс уголовная тюрьма, тоже неплохой вариант. И ещё две психиатрические клиники, они теперь тоже числятся за Кузаром. Не зря же он… в смысле, я их у Дронага выторговал? Значит, имел виды… Хотя, там, в клиниках, хорошего пыточного оборудования нет. Или уже есть? Короче, надо и то и то проверить. Денька в два уложимся, я думаю…
Но машина? Зачем её понесло на четвёртую трассу? Скорее всего, для отвода глаз. Где-то в городе разгрузилась и ушла налегке…
Или нет! Не так всё было, не так! Мне же не от дядьки с улицы, мне от дорогого соратника Эйнера надо людей спрятать! Как явится цергард Эйнер в отделение полиции лично, как предъявит фотографию: сидят у вас такие, или не сидят? Тут ему восхищённые дежурные всё секреты и вывалят, ещё сами до двери проводят и ключиком отопрут. Потому что изоляторы рассчитаны, самое большее, на тридцать мест. И даже если понасажено на эти тридцать мест шестьдесят человек, всё равно, любой сотрудник отдела, по инструкции, самим же Кузаром сочинённой, обязан знать каждого в лицо. И скрывать информацию от Верховного цергарда никому из них в голову не придёт, и Кузар такого приказа простым полицейским не отдаст. Равно как и персоналу в дурдоме. И охране в уголовной тюрьме.
Нет, надо подбирать другое место… Лагерь — вот что мне подойдёт. Тьма народу, состав меняется чуть не каждый день: одни прибывают, другие мрут. На лица никто не смотрит — номерами обходятся… Так, ну-ка проверим…»
Цергард Эйнер включил ночную лампу, тихо, стараясь не разбудить «квартирантов» прокрался в домашний кабинет. Собрал разложенные по всему столу листки, вернулся в спальню. И снова раскидал их, теперь уже по кровати, а сам уселся на подушку, только там и осталось свободное от бумаг пространство.
Это были донесения. В течение восьми дней его агенты недоступно следовали за цергардом Кузаром, фиксировали все его перемещения вне штаба. Но слежка, на первый взгляд, большой пользы не принесла. Разъезжал Кузар много, впрочем, не больше обычного: инспектировал вверенные ему учреждения, посещал учебные заведения, выступал с речами на общественных мероприятиях — рутина власти. Системы в его маршрутах не прослеживалось. Повторные, даже многократные посещения случались часто. К примеру, любил, оказывается, Верховный заглянуть на часок в публичный дом по улице Победоносной — 88. В соседний отдел полиции тоже заезжал не раз, видно, по пути, чтобы время не терять. Три раза был на консервной фабрике — пайка, что ли, не хватает мужику? Или наоборот, борется самолично с расхитителями народного добра?… Но это всё забавные мелочи, а с лагерями у нас что?
Ну, так и есть! Гражданский исправительный лагерь № 2-АР-У. За восемь дней пять посещений. И расположено это общественно-полезное заведение как раз по четвёртой трассе!..
Ах ты, чёрт! На радостях повернулся слишком резко, задел шнур ночника. Лампа, опрокинувшись, свалилась с тумбочки. На шум вышел Гвейран, заспанный и встрёпанный, новая форменная куртка накинута на голые плечи. Поставил светильник на место, спросил сердито:
— Ты чего не спишь? Ночь на дворе, а он в бумагах зарылся! Ложись сейчас же, безобразие какое!
— Разве могу я спокойно спать, пока твои соплеменники томятся в кузаровых застенках? — с упрёком спросил цергард, складывая листы в стопочку.
— Можешь! — отрезал пришелец. — От твоих ночных бдений им ни жарко, ни холодно. А на тебя уже смотреть тошно — зелёный как покойник! Не цергард Федерации — тень отца Гамлета!
— Чья тень? — живо заинтересовался Эйнер, радуясь возможности сменить тему. С одной стороны, ему было приятно: ругают, значит, заботятся. С другой — лучше бы всё-таки не ругали.
— Есть такая грустная история. Завтра расскажу, — пообещал Гвейран, поправляя одеяло, — а теперь спи… — хотел уйти к себе, но обернулся с порога, — или посидеть с тобой?
Если честно, Эйнеру очень даже хотелось, чтобы с ним посидели: когда носитель высшего разума рядом, ночных кошмаров можно не опасаться. Вчера, после долгого перерыва, ему снова приснилась мёртвая Акти, и утром на подушке оказалась кровь — прокусил губу во сне. Теперь было страшно засыпать. Но лишний раз утруждать Гвейрана — неловко. Нельзя всю жизнь рассчитывать на пришельцев, надо уметь самому справляться со страхами.
…Не справился. Проснулся от грохота падающей стены, в сотый, может, и в тысячный уже раз похоронившей под своими обломками его любимую — и понял, что не стена это вовсе громыхала, а снова окаянная лампа. На этот раз он сбил её ногой, да так, что отлетела к стене, абажур отвалился от основания. Пришелец и адъютант принесись оба, перепуганные.
— Что случилось? — выпалил Тапри, позабыв все положенные церемонии.
— Ой, да ничего страшного, — пришлось приложить усилия, чтобы голос не слишком дрожал, — просто лампу опять задел. Ногой. Стояла плохо. Знаешь, ты её завтра выброси, а на складе возьми настенный светильник…
Тапри энергично закивал:
— Будет исполнено, господин Верховный цергард! — объяснения его вполне удовлетворили. Он и сам часто спал беспокойно, в ранней юности иногда даже ходил во сне. Хорошо ещё, что не разговаривал, иначе непременно отчислили бы из разведывательного училища.
А Гвейрану не нужно было ничего объяснять. Он развернул агарда за плечи и выставил из комнаты. Согнав хозяина, перестелил постель по-человечески. Уложил, укрыл синим казарменным одеялом, и, прежде чем погасить верхний свет, пристально посмотрел в глаза:
— Спи. Ничего плохого тебе больше не приснится, будь уверен.
И не приснилось — «высший космический разум» промашек не давал. Кошмар наступил наяву.
В собственной постели, очень мирно, совсем не по-офицерски скончался в ту ночь Верховный цергард Сварна.
