Александр Мазин - Утро Судного Дня
– Уже рассудил. «Хлеба и зрелищ!»
– Что б ты понимал, – буркнул дед. – Оценки твои: трояк – по музыке, трояк – по стихосложению… Камергер, называется!
Нет, ну надо же! Я сам не помню, что у меня там было – по культурным курсам. А дед не забыл.
– Так то когда было, – сказал я. И похвастался: – А я, между прочим, этой ночью стих сочинил! Кажется, неплохой.
– Стих? Ты? – удивился дед. – Ну-ка воспроизведи.
– Что, вот так прямо сейчас? – Я даже растерялся.
– А тебе что, аудитория нужна? – осведомился дед.
– Ну, я так не могу… – пробормотал я. – Давай я лучше запишу, а ты сам прочитаешь, а?
– Артём, прекрати кокетничать! – сурово сказал дед. – Читай! Или – забыл?
– Нет, не забыл.
Нет, ну вот что за человек мой дед. Я разозлился… Потом мысленно произнес первые строчки – и как-то сразу успокоился.
– Ворох потерянных душ Гонит по улице ветер…
На деда я не смотрел. Я смотрел в высокое дворцовое окно, за которым плескались на ветру уже начавшие желтеть листья.
– Из темноты в темноту,
Тех, кому страшно при свете.
Хлещут незримые плети.
Шорох – как смех. На мосту,
Между перил – в пустоту…
Это странно звучало сейчас, солнечным утром, но я продолжал:
– Через барьер – в пустоту.
Те, кому душно на свете.
Те, кого сумерки метят,
Те, кого завтра сметут.
Канут, как пух в круговерти.
Дымом над кромкой огня
Души летят от бессмертья…
И обгоняют меня.
И замолчал.
Почувствовал, как все изменилось. Словно тень легла на всё.
Дед тоже молчал некоторое время. Потом подошел, положил руку на плечо:
– Страшно, Тёмка, – сказал он незнакомым, каким-то «надорванным» голосом. – Мне тоже страшно. Но мы выдюжим, правда?
Я не ответил.
Мы еще немного помолчали, потом дед сказал, уже обычным голосом.
– Хорошие стихи. Молодец. А я думал: тебе не дано.
– Правильно думал, – кивнул я. И честно признался: – Они во сне сочинились. Я проснулся, а они – у меня в голове. Чудно, да?
Ответить дед не успел. Позвонил министр культуры. Он «нашел» песню.
– Сейчас композитора привезут, – сообщил мне дед. – Минут через двадцать. Вертушка уже в воздухе. Сходи, приведи Дашу.
И тут мне пришел вызов. В лице одного из дедовых секретарей, принесших мне пластинку видеофона.
Это был Ванька. Вернее, их высокоблагородие подполковник Иван Николаевич Сучков.
Я обрадовался.
– Здорово, Ванька! Чего не звонил?
– А откуда бы мне знать, что ты вернулся? – проворчал Сучков.
– Так тебе Буркин не говорил ничего? – удивился я.
– Нет.
Ну и дела.
– Тогда как ты узнал…
– Узнал вот, – отрезал Иван. – Бери вертуху – и стрижом ко мне!
– Погоди, Ванька, не так все просто. Что случилось?
– Случилось. Может, прислать за тобой, ты где?
– В Петро… – начал я и остановился.
Если Ванька не знал, что я прилетел, и не знает, где я сейчас нахожусь, то каким образом мне прошел вызов?
Я еще раз всмотрелся в лицо человека на экранчике видеофона. Это несомненно был Ванька Сучков. Но мне ли не знать, как просто подделать образ.
– Ванька, помнишь, как звали ту девчонку, которую ты у меня отбил на втором курсе? На новогоднем балу? – спросил я.
– Ту маленькую беленькую? – Ванька озадаченно поглядел на меня. – Нет, не помню. А зачем тебе… – И вдруг сообразил: – Я это, я. Это вызов по розыскной линии. Сигнал пришел, а точка связи почему-то не высветилась.
Правильно не высветилась. Странно, что нас вообще соединили.
Сучков неверно истолковал мое молчание:
– Спроси еще что-нибудь! Только быстрее!
– Позже, – отрезал я. И отключился.
– Дед, на меня Сучков вышел, – сказал я. – Хочет, чтобы я немедленно летел к нему. Что-то случилось.
– Никуда не полетишь! – мгновенно отреагировал дед.
– Но…
– Никаких «но»!
– Дед, Даша прекрасно отснимется и без меня!
– Дурак! – рявкнул дед сердито. – Соображаловку включи! Никуда ты из дворца не полетишь. Прихлопнут, как муху! Если у Сучкова твоего – что-то важное, сейчас его сюда привезут. Заодно проверят, что там с ним стряслось. А ты иди за Дашей. Времени мало. Сейчас композитора доставят.
Композитор мне не понравился. Длинноволосый, длинноносый, неопрятный… Зато при галстуке с усеянной бриллиантами «скрепкой». Меня он вообще в упор не увидел, Дашу мазнул равнодушным взглядом, зато перед дедом буквально изогнулся. Скрипичным ключом. И залебезил: «Ах, Ваше сиятельство, Ваше сиятельство…»
– Цыть, – сказал ему дед. – Рояль – там.
Рояль оказался не нужен. Маэстро выудил из кармана блочок размером с патрон для ручной плазменной пушки, и блочок тут же воспроизвел искомую песню. Песня была глупая, но очень красивая. На мой взгляд. А голосок у той, что ее пела, был довольно знакомый.
На деда, впрочем, композиция впечатления не произвела. На Дашу – тоже.
Маэстро это понял и обиделся.
– Заказ для самой… (Тут я вспомнил, чей это голосок.) – Двенадцать тысяч рублей предоплаты. Лично по просьбе господина министра вам отдаю! Безусловный хит, будьте уверены!
– А что слова такие глупые? – спросил дед.
– Слова – не мои! – тут же отреагировал композитор.
– Да и музыка не твоя, – сказал дед.
Маэстро смешался. Кажется, он не ожидал от деда такой музыкальной эрудиции.
– Дашенька, тебе понравилось? – спросил дед.
Даша сдвинула бровки… И вдруг очень чисто и звонко пропела несколько тактов из только что сыгранного опуса… Оказавшегося этакой вариацией на тему «На заре ты ее не буди». Да такой ловкой, что простому вояке вроде меня нипочем бы не догадаться.
– Надо бы тебя, братец, наказать, – задумчиво произнес дед. – За нарушение авторских прав…
– Так это же народная музыка! – воскликнул маэстро.
– Да ну? – Дед усмехнулся. – А по-моему, это господина Варламова романс.
– Так он же давно умер! – заспорил маэстро: – Тогда еще авторских прав не было! Значит – народное!
– Именно народное! – строго сказал дед. – Стало быть, достояние России, часть национальной культуры, которую ты, – указующий перст деда нацелился в бриллиантовую заколку маэстро, – исказил и присвоил в корыстных целях. В чем и признался! – с удовлетворением завершил дед.
Маэстро побледнел и затрясся.
– Однако я тебя прощаю, – милостиво произнес дед. – За то, что идею подал. Ни к чему нам эти глупые хиты, когда есть богатейшее культурное наследие. И сейчас мы в это наследие погрузимся и подыщем что-нибудь для Дашеньки. А ты… – взгляд деда снова обратился на композитора и посуровел.
– …А у меня всё наследие тут, – маэстро сунул деду под нос свой музыкальный пенал. – Богатейшая база, Ваше сиятельство! Чем только смогу…
Тут в комнату вошел давешний секретарь и что-то негромко сообщил деду.
– Артём, – сказал дед. – Доставили однокашников твоих. Иди, общайся.
Глава двадцать третья
Китайский схимник
Подполковник Сучков сидел на диванчике у окна. Он был какой-то грустный. И это был, несомненно, он, потому что, увидев меня, мгновенно повеселел, вскочил и сразу полез обниматься и хлопать меня по спине:
– Тёмка, черт! Живой! А мы тебя уже хоронить собрались!
– Не дождетесь! – заявил я, похрустывая подполковничьими ребрами.
– Вот ты, выходит, где, – сказал Иван, озирая роскошную гостиную. Как будто в первый раз увидел. – Значит, у деда своего теперь…
– Вроде того, – не стал спорить я. – Говори давай, что у тебя стряслось такое экстренное?
– Значит, у деда… – Ванька решил, видно, меня поинтриговать. – Не объявился, ничего не сказал… Или мы уже не друзья?
– Ванька, я только вчера прилетел.
– Ну так мог бы…
– Не мог. На меня, брат, нынче сезон охоты открыт.
Сучков сразу стал серьезным.
– Кто?
– Долгая история, – махнул я рукой. – Позже. У тебя-то что, говори!
– А у меня – вот! – Иван повернулся, картинно взмахнул рукой.
Я посмотрел… И обомлел.
На маленьком красном диванчике сидел человек. Причем я мог бы поклясться, что минуту назад его не было. Или я его не заметил. Я – не заметил! Нет, похоже, я здесь, в семейном кругу, совсем бдительность потерял.
– Здравствуй, Артём.
Я его не знал. Крепкий поджарый мужик примерно моих лет. Патлатый, как давешний маэстро. И бородатый, как йог. Он вообще был похож на йога… или на старовера из той сибирской деревни, куда меня как-то свозил Буркин – для развития общей эрудиции.
– Не узнаешь? – спросил «старовер».
Я посмотрел на него внимательно. Мысленно убрал патлы и бороду.
– Мишка?.. – не очень уверенно предположил я. – Мишка Лебедкин?
– Было у меня и такое имя, – подтвердил «волосатик».
Я покосился на Ивана. Помнится, года полтора назад именно он поведал мне, что титулярный советник и генеральский сын Михаил Лебедкин отбыл в служебную командировку в Китай и уже оттуда, из Китая, подал в отставку, аргументируя ее тем, что «прозрел Истину, желает отныне служить исключительно Богу».
