Александр Мазин - Утро Судного Дня
– Или американский русский. Да какая разница! Серега, ты лучше скажи, что у нас дальше?
– Дальше у нас обед, – сказал Буркин. – После обеда у тебя отдых, а у меня – подготовка к рандеву с ледоколом «Иван Беринг». Оттуда ты, вместе со сменным экипажем ледокола, отправишься в Мельбурн, где, опять-таки вместе с нашими моряками, загрузишься на «Беркут»…
– Гражданское «крыло»? – удивился я.
– Есть другие предложения? Хочется полетать на истребителе?
Я покачал головой. Все правильно. Чем меньше внимания, тем лучше.
– «Беркут» доставит тебя и остальных триста восемьдесят пассажиров в Кейптаун, там у него дозаправка. И по удачному совпадению, там сейчас заканчивается презентация нашей военной техники. Так что тебя тихонько снимут с «Беркута» и там же, на поле, пересадят на военный борт, и с роскошным и вполне замотивированным эскортом из тридцати русских «крыльев» ты полетишь на Родину. Завтра утром будешь дома.
– А ты?
– А я останусь на «Севастополе». Дебют у нас вышел отменный. Посмотрим, как сыграется миттельшпиль.
– А мои друзья?
– А твои друзья пока побудут здесь. На «Севастополе» их «триады» не достанут, уж это я тебе гарантирую.
Глава двадцатая
Петергоф. Царская резиденция
Все три часа полета из Кейптауна я проспал. Проснулся, когда колеса «крыла» коснулись посадочной полосы. Глянул на экран и обнаружил, что сели мы не где-нибудь, а в Петергофе. На личном аэродроме Государя.
Пока обслуга пристыковала «рукав», я успел выпить кофе и убрать с физиономии щетину.
Посмотрев в зеркало на бодрую физиономию восемнадцатилетнего юнца, я подумал, что стоит отпустить бородку.
Аэровокзал в Петергофе крохотный, но роскошный. Для важных персон. Монархов, премьер-министров… Даже генерал-майоры крайне редко проходят через его арку. Наверное, я был первым просто майором, вошедшим в это здание не в роли охранника, а в качестве гостя.
А уж встречали меня…
Собственно, встречал меня только один человек. Зато какой! Лично начальник Главного Управления по связям Департамента внешней разведки.
– Здорово, Артём! – сказал он. – Ну ты помолодел!
– Здравия желаю, Ваше высоко…
– Без чинов, Артём! – перебил меня дядя Коля, дружески протягивая руку. – Поехали! Время дорого. Тебя ждут.
Однако! Если меня поторапливает тайныйсоветник, то кто же тогда меня ждет? Неужели Государь?
Маленький «комнатный» электромобиль помчался по галерее, соединяющей дворец с аэропортом.
Несколько минут – и мы на месте.
Охрана дворца была усилена. Более того, великолепные мундиры лейб-гвардии сменили куда менее эффектные, но значительно более эффективные бронекомбинезоны.
Нельзя сказать, что мне это понравилось.
Дядя Коля повел меня в императорское крыло, но до Государева кабинета мы не дошли. Свернули на одну из боковых галерей.
Здесь нас ждал целый взвод лейб-гвардейцев, возглавляемый аж поручиком. Неслабо, учитывая, что чин поручика лейб-гвардии соответствует полковничьим жандармским погонам. Останавливать нас не стали. Караул салютовал и расступился. Двери раздвинулись автоматически.
– Доставил, Андрей Алексеевич! – доложил дядя Коля.
Дед встал. На нем был парадный мундир действительного тайного советника. И смотрелся дед так, что сразу хотелось вытянуться по стойке смирно и рапортовать. Но это был мой дед, так что рапортовать я не стал. Мы обнялись. Потом дед отстранился и с полминуты изучал мою юную физиономию.
– М-да, – изрек он наконец. – Батька твой мне говорил, но как-то не верилось.
– Теперь верится? – спросил я, улыбаясь.
– Теперь верю. И завидую, Тёмка! Как так получилось?
– Есть пара идей, – сказал я. – Как только узнаю точно, непременно с тобой поделюсь.
– Не возражаю. Я тоже не против скинуть годков пятьдесят. Николай, ты можешь быть свободен. Эх, Тёмка! Как я рад, что всё обошлось. Отец твой – просто кремень. Только позавчера я узнал, где ты был.
– Не злись на него, дед, – сказал я. – Батя дал мне слово.
– Ну и что? Ты у меня – единственный внук! Мог бы мне сказать!
– Дед, ну ладно! У тебя и так с сердцем проблемы!
– Уже нет. Оно у меня теперь механическое. Насос. Железяка! Представь: оно не стучит, а урчит! – Дед засмеялся, но тут же оборвал смех и добавил серьезно: – Никогда бы не согласился, но время такое – не до инфарктов. Эх, Тёмка, Тёмка! Знаешь, когда ты родился, мы все думали, что наш мир – незыблем. Даже когда началась вся эта дрянь с «ифритом», всё равно мы верили, что Россия превзойдет любые катаклизмы. Если бы ты знал, Тёмка, из каких топей мы тогда вырвались!
– Дед, я всё знаю. Забыл, где я учился?
Дед посмотрел на меня пристально, потом признал нехотя:
– Да. Ты должен знать. Это меня твоя нынешняя физиономия с толку сбила. Сущий юнец ты с виду, Артём Грива! – Дед захихикал. И вдруг как-то сразу весь подобрался, посерьезнел: – Всё, лирики довольно. Артём, сейчас ты подробно и вдумчиво расскажешь всё, что с тобой произошло. Всю эту безумную историю, в которую ты угодил.
– Ты уж прости меня, дед, но все я рассказать не могу.
– Это еще почему? Боишься, что ли, контракт нарушить? Так ты не бойся. Пусть они себе твой контракт знаешь куда засунут!
– Дед, есть кое-что посерьезнее контракта.
– Если у тебя блок, это не страшно, – заявил дед. – Лучшие наши спецы будут здесь не позже сегодняшнего вечера.
– У меня нет блока, – сказал я. – Это вопрос совести, а не психиатрии. Я дал клятву. И нарушить ее только потому, что внутри Комитета нашлись бесчестные люди, я не могу.
– Кому ты клятву дал? Комитету своему? Так они едва тебя не ухлопали! – проворчал дед.
– Дед, ты не понял. С «Аладдином» я подписал контракт. Сейчас этот контракт можно считать разорванным, но не разглашать внутренние секреты «Аладдина» я клялся на Писании. А это, как ты понимаешь, совсем другое.
Дед выругался. Нелитературно.
– Да, дед, – сказал я. – У них тоже есть психологи. И они, поверь, не зря свой хлеб кушают.
– Выходит, клятва эта тебе дороже, чем Родина? – спросил дед.
Я пожал плечами. Некорректно поставленный вопрос.
– И все-таки ты расскажешь, – сурово произнес дед. – Причем не мне.
– А кому? – насторожился я.
– Мне, – раздалось за моей спиной.
Я обернулся, как ужаленный. И вытянулся стрункой. Государь.
– Ваше Величество!
– Андрей Алексеич, можно тебя попросить оставить нас вдвоем? – произнес Государь.
– Да, Ваше Величество. – Дед слегка поклонился и вышел, успев шепнуть мне на прощание: – Чуть не забыл. Красавица твоя у меня живет. Уже по-русски болтает.
Государь дедово кресло занимать не стал. Сел на диванчик у окна, показал на стул напротив, садись, мол.
Я сел. Своеобразное ощущение – сидеть в присутствии Государя.
– А ты действительно помолодел, Артём Грива, – сказал он.
– Ваше Величество, я не знаю, как так получилось. Если бы знал…
– Есть такое слово – чудо, – сказал Государь.
– Ну не то чтобы чудо. Есть одна фирма в Гонконге…
– Знаю, – перебил меня Государь. – Мне предлагали.
– И – вы?!..
– Я отказался. Мне довольно того, что Богом отпущено.
– Меня-то не спрашивали, Ваше Величество, – смущенно проговорил я. – К сожалению, я не имею права об этом рассказывать. Я поклялся…
– Можешь. Мне – можешь, – Государь улыбнулся.
Эту улыбку я помнил с детства. Именно так он улыбался на гало-портрете в моей детской. В углу – маленький иконостас, на стене напротив окна – Государь. Правда, на том портрете волосы Государя еще не были седыми.
– Мне – можешь, – сказал Государь. И добавил торжественно: – Именем Господа нашего освобождаю тебя от всех клятв, кроме дворянской присяги!
Я склонил голову. Государь – глава нашей Православной церкви. Выше него – только Господь. Его именем Государь всея Руси Александр Четвертый мог это сделать.
– Теперь честь твоя не потерпит урона, если ты захочешь поделиться со мной тем, что знаешь, – уже обычным голосом продолжал Государь. – Если захочешь, – повторил он. – Я тебя не неволю, Артём.
Я чувствовал, что Государь говорит искренне. И еще я знал: Государь предоставил мне выбор, потому что был уверен во мне. В том, что я, принимая решение, буду руководствоваться не собственной выгодой, а интересами моей страны. Так же, впрочем, как любой русский дворянин. Это был высочайший уровень доверия. Я могу промолчать. И никто меня не упрекнет. Никто не скажет: ты должен! Скорее всего, никто, кроме нас двоих, об этом даже не узнает.
Но я-то буду знать. И Государь. За мной останется долг, который мне, скорее всего, никогда не удастся вернуть.
И все-таки я колебался… Слишком много было в моей истории такого, во что очень трудно поверить. Поверит ли мне мой Государь?
Я встал и поклонился. И сказал честно:
– Благодарю, Ваше Величество! Я готов рассказать все, но не знаю, поверите ли вы мне…
