"Фантастика 2023-200". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

Вошла горничная, унесла опустевшие тарелки, принесла корзинку с сухариками, варенье, а потом чай в стаканах, без подстаканников. Горячо же…

– Владимир Иванович, а в честь кого вас назвали? – поинтересовалась вдруг Надежда Константиновна, проигнорировав предложение обращаться просто по имени.

– Да кто его знает? – честно ответил я, так как и на самом деле не знал, почему меня так назвали. – Родителей у меня давно нет, их не спросишь. Может, священника нужно спросить, который крестил? Но мне как-то все равно было – как назвали, так и назвали.

– Вы сирота? – спросила Крупская.

Теперь я пожалел, что не расспросил поподробнее тетку о своих родителях. Я ведь даже не знаю, сколько мне лет было, когда они умерли, и обстоятельства смерти. И как я жил, и где жил, тоже не знал. Поначалу не интересовало, а потом стало не до того. Да я же и дома-то почти не жил, а потом тетка меня вообще выгнала. Кстати, до сих пор не выяснил – из-за чего? И тетку Степаниду, к стыду своему, почти не вспоминал. Ну, не успел я проникнуться родственными чувствами к незнакомой женщине, что тут поделать? Вон, даже ни одного письма не написал.

– Меня тетки вырастили, – неохотно признался я. – Одна в деревне, другая в городе. Спасибо им, выучили – и в земской школе, и в учительской семинарии.

– Вы же девяносто восьмого года рождения? – продолжала расспросы Надежда Константиновна. А ее супруг, подперев подбородок рукой, просто сидел и устало ждал.

– Так точно, одна тысяча восемьсот девяносто восьмого.

– А число, если по старому стилю? Месяц?

Вот так да… Расспросы товарища Крупской уже напоминали допрос военнопленного, обязанного четко отвечать – как его имя, должность, номер воинской части, фамилия командира, место дислокации.

– Девятнадцатого августа, если по старому стилю, – ответил я, а потом спохватился – если я определил свой день рождения первым сентября, то по старому стилю это будет восемнадцатого августа, потому что в девятнадцатом веке разница между стилями составляла двенадцать дней, а не тринадцать, как сейчас. Впрочем, для Крупской один день значения не имел.

– Это точно, что в августе? – продолжала допрос Крупская.

Подавив в себе накипающее раздражение, ответил:

– Надежда Константиновна, вы можете запросить Череповецкий губисполком. Пусть вышлют мою метрику, или сделают выписку из метрической книги. Меня крестили в единоверческой церкви села Ильинского, все документы на месте.

Товарищ Крупская, как начальник со стажем, предпочла не заметить нарастающее недовольство, а опять задала вопрос:

– А ваша матушка не могла в девяносто седьмом году работать в Петрограде – ну, тогда еще Петербурге, или в Москве в девяносто седьмом году? В крестьянских семьях принято наниматься в город кухарками, няньками, кем-то еще?

Может, подразнить Надежду Константиновну? Дескать, я в дате своего рождения не уверен, все могло быть, но отчего-то стало обидно за незнакомую женщину, считавшуюся здесь моей матерью. Если бы речь шла о моей настоящей матери, я бы уже поднялся и ушел. А мужчине, за такие вопросы, имеющее двойное толкование, следовало дать в морду. Но о своей «здешней» матери я знал только то, что ее звали Елизаветой Дмитриевной, вот и все. Но, начал догадываться, отчего Крупская задает дурацкие вопросы, мое раздражение рассосалось и стало смешно. Не думал, что сплетня о моем происхождении дойдет до Крупской, и так ее заденет.

– В нашей округе вообще на заработки не ездили. У нас зимой выплавкой железа да кузнечным делом занимались – руда болотная скверная, зато своя, можно гвозди ковать, а потом их лавочникам продавать. А женщинам у нас вообще не полагалось куда-то ездить. Чай, раскольники мы, хотя и в храм единоверческий ходим. Тетка в Череповец переехала, потому что муж свою землю братьям уступил, а сам на завод нанялся, не захотел крестьянствовать.

Кажется, Крупская была удовлетворена моими ответами. Товарища Ленина отправили в ссылку в феврале девяносто седьмого года прошлого века, а я родился в девяносто восьмом. Не совпадает. Владимир Ильич с торжествующим видом поглядывал на супругу – мол, я же тебе говорил, а ты не верила, а она даже изобразила смущение.

Надежда Константиновна, допив свой чай, ушла, и мы с Владимиром Ильичом остались вдвоем. Я решил, что Ленин сейчас пригласит меня в кабинет, чтобы поговорить о чем-то действительно важном – о моем назначение Председателем ВЧК, или как нам реорганизовать Рабкрин. Но Владимир Ильич заговорил о другом.

– Владимир Иванович, вы ведь давно не были в Череповце? – спросил Председатель СНК. – Не хотите туда съездить на недельку?

– Получить метрику?

Товарищ Ленин поморщился, махнул рукой:

– Не обращайте внимания на Наденьку. Как всякая женщина она слишком болезненно относится к слухам, и чересчур доверяет сплетням.

– Эх, хорошо, что супруга Феликса Эдмундовича мне допрос с пристрастием не устраивала, – вздохнул я.

– А что, подозревали, что вы еще и сын Дзержинского? – оживился Ленин.

– Ага, – кивнул я. – Первоначально, когда был в Архангельске, меня считали сыном Дзержинского, а по переезду в Москву услышал, что я сын Ленина. Расту. Странно, что миновал стадию сына Троцкого…

– Да, так себе и представил, что вы, с вашей славянской физиономией, сын Троцкого…

Владимир Ильич засмеялся. Смеялся он хорошо, заразительно. Отсмеявшись и стал серьезным, спросил:

– Вы когда планируете возвращаться в Париж?

– Хотел встретиться с товарищем Дзержинским, решить некоторые вопросы по своей основной должности, а потом обратно. У меня там очень много дел.

– Феликс Эдмундович сейчас занят, в Москву вернется не скоро, не раньше, чем через неделю. Он сейчас во Владимире, решает вопросы обеспечения рабочих жильем. – Увидев мое удивление, Ленин сообщил. – Товарищ Дзержинский назначен Председателем комиссии по улучшению труда и быта рабочих.

– Ясно, – кивнул я, осознавая, что зря жалуюсь на несколько собственных должностей. А каково товарищу Феликсу?

– В общем, поезжайте в Череповец, – заключил Ленин. – В роли, скажем… – призадумался Владимир Ильич, – специального уполномоченного Совнаркома. Я дам приказ, чтобы вам подготовили мандат. Побудьте в Череповце с недельку, проедьтесь по губернии, оцените ситуацию. Как крестьяне относятся к нэпу, каковы его достоинства, недостатки? Что вообще творится в нашей глубинке? Скоро состоится съезд партии, мне важно знать картину на местах. Не лакированную, как мне докладывают, а объективную.

– На стопроцентную объективность я не могу претендовать, – признался я.

– Само собой, – не стал спорить Ленин. – Мне очень нужно, чтобы кто-то, словно со стороны, оценил обстановку. Вы человек честный, тем более, вы несколько месяцев провели во Франции, есть возможность сравнения.

Отказываться от поручения у меня не было оснований. Конечно, волновался – как там Наташа, но там же ее родители, наши товарищи. Ленин сказал – неделя, но реальность, как знаю, всегда иная. Но даже по максимуму – месяц, то ничего фатального с торгпредством не произойдет. Народу велено потихоньку покупать зерно, лекарства, и отправлять их в Россию, а белогвардейцы тоже никуда не денутся.

Уже на выходе из Спасских ворот вспомнил, что подарок для Ильича так и остался лежать в кармане. А ведь я ему приготовил отличную автоматическую ручку, с золотым пером. Ладно, вру, с позолоченным, но она обошлась в двадцать франков, стоимость двух обедов. Будь я французом, удавился бы от жадности.

Еще подумал, что поручение съездить в Череповец Ленин мог бы отдать и в официальной обстановке. Спрашивается, зачем вождь меня приглашал? За суп с фрикадельками и кашу отдельное спасибо, но все равно, непонятно. Неужели, Ленин хотел реабилитировать себя в глазах жены? Странно, вроде бы, для великого человека, обращать внимания на такую мелочь, как сплетня. А Крупская, прожив столько лет с любимым (надеюсь!) человеком, до сих пор не научилась доверять собственному мужу? Хотя, они, хоть и великие, а все-таки люди, а значит, ничто человеческое им не чуждо.