Александр Уралов - Обратный отсчёт
— А что Ванников?
— А тот тёртый генерал, — сразу права качать начал. У меня, мол, личный состав разбегается. Дескать, льготы похерили, коммуналку похерили… в общем, ловите сами. И вообще, охранник из ЧОПа, молодой дурак… а не мент.
— На площади какой-то мальчонка оранжевую простыню приволок… в первую ночь…
— Простыню?
— Ну! Оранжевая, махровая! И давай её к шесту прикручивать, как на майдане…
— А менты?
— А что менты… свистят, непонятно, чему радуются. Журки налетели, давай пацана пытать, мол, с какого гороху ты сюда мамкину простыню приволок, — за Ющенко голосуешь? Так он уже давно президент… А он гордо так: «Долой, ядрёна вошь, олигархов, пидоров и в Бога душу мать!»
(смех)
— Ол-лигар…хи… говно.
— Ну, господа, вклеит сегодня Татьяна Вжику… по самое не хочу…
— А что, хохлы тоже думали, что власть у них непрошибаемая. Сковырнули, однако!
— Ну, у нас не Украина…
— Да брось ты! Вся фишка в позиционировании. Коллективное бессознательное учитывать надо!
— Ладно, господа пиарщики, имиджмейкеры, консалтеры и политконсультанты, давайте по одной! За профессию! У нас теперь работы будет — по самые уши…
— Ты, главное, с Адроном поговори!.. Вжик, ты чего?.. Нет, тебе лучше кофе…
— За профессию и за Адрона!
— Бог даст, мы с ним поработаем… Эх, хорошо прошла! Я тут планчик набросал, завтра посмотрим. Тихон, бросай на хрен своего кандидатишку, не до него будет.
— Ага, разбежался! А если Адрон сам нас на хрен пошлёт?
— Не пошлёт…
— Кроме нас — некому… а ему теперь надо двигать дальше — на волне, так сказать. Здесь мы ему и пригождаемся.
— А вообще, мужики, даже не верится! За три дня всю Россию перебаламутило!
— Значит, назрело…
— Девушка, ещё кофе и коньячку, грамм триста!
…
ФАЙЛ ИЗ НОУТБУКА ЯНЫ ПОЛОЗОВОЙ (отрывки из книги «Мы, заложники»,2006 год)
«…Увы! Мы любим страдать. Некоторые из нас умеют страдать очень красиво и натружено долго. Какое сладостное удовлетворение от процесса! Как восхитительны иллюзии от ожидаемых жалости и сочувствия!
Мы словно играющие, забавляющиеся дети Вселенной, верим в то, что нам больно. Мы умеем представлять эту боль во всех мучительных деталях и на всех этапах.
Но почему мы не верим в то, что нам может быть хорошо? Почему так боимся собственного счастья?
Что нас окружают удачи?
Что хороших людей больше? — извечный повод для сомнений…
Почему нам не хватает сил оторваться от илистого дна — отказаться от надуманных слез и соплей и просто стать счастливыми?..»
* * *Они сидели в палате у Кирилла, почти в темноте. Роальд Вячеславович хмуро смотрел в окно. Щурилась заплаканная Оксанка. Тарас переминался с ноги на ногу у окна… Лекс и Махно на цыпочках вышли в коридор покурить… Пашка, Саша, Оксана-вторая, Гошка….
Вика устроилась у изголовья Кирилла. Один раз он взял её за руку и поцеловал у ладони, в запястье, там, где врачи меряют пульс. Пашка взглянул Вике прямо в глаза и еле заметно кивнул головой — вы нужны друг другу. Сашка видел этот мгновенный немой диалог и беззвучно заплакал оттого, что бабушка сейчас не может видеть рождающейся любви Кирилла и Вики — двух сильных и красивых, много переживших людей… и что Андрей никогда не узнает об этом… и что он, Сашка, не может пока вот так спокойно и честно, как Паша, посмотреть Вике в глаза и одобрить её любовь… но быть может, когда-нибудь он сумеет это?
Оксана-вторая обняла его, и он уткнулся лицом в её плечо.
— Всё-таки это Филон динамит грохнул… первым, — упрямо сказал Кирилл, морщась от боли. Лицо его, заляпанное йодом, с распухшими губами, кривилось. — А Мустафа уже от испуга стрелять начал… а Малый даже выстрелить не успел ни разу.
— Кирилл, какая разница… — тихо сказала Инна.
Адрон шумно вздохнул и обнял за плечи молчавшую все эти дни Ольгу.
— Яночка, ты там ближе всех… налей нам понемножку…
Когда всё было налито, Адрон повертел в руках пластмассовый стаканчик и негромко сказал:
— Когда мы с Яной… в общем… когда мы Андрея повернули, он сказал… он…
— … а в голове — дождь, — вдруг, улыбнувшись, прошептала Ольга…
…
Андрей был где-то… он был где-то там —
… ВЛЕВО И ВВЕРХ… ВВЕРХ… В САМУЮ СИНЕВУ…
…которая была не видна за вечерними тучами — но она же, всё-таки, там! -
Он улыбался… и Ольге впервые в жизни было совсем-совсем не страшно… одной… не страшно, лишь только немного грустно.
И почему-то постоянно грезился лёгкий, высвеченный солнцем, весёлый и счастливый дождь…
…
— Да, Оля, — помолчав, просто ответил Адрон.
— У всей России в голове — дождь, — хмуро прохрипела Вика и закашлялась.
Яна покачала головой… но не стала ничего говорить. Вика — умная, гордая, красивая Вика, за эту ночь ставшая для Яны почти сестрой, — ошибалась. Она просто не видела Андрея в эти несколько секунд. И сейчас она не поняла. Это непонимание было не страшным и не обидным для памяти погибшего Андрея. Но так хочется, чтобы Вика увидела…
Роальд Вячеславович смотрел в окно. За окном в темноте неутомимо выплясывали снежинки. Кто-то, смутно видный в метели, согнувшись, брёл по двору, борясь с ледяным ветром.
Рядом на подоконнике сидела мрачная, страшно красивая Светка и крутила в руках незажженную сигарету. Роальд Вячеславович думал обо всех этих взрослых детях: о том, что голос Светочки в его наушниках всегда был сильным и уверенным… и что Андрюшенька был прекрасным телеведущим… и что очень-очень жаль Оленьку… что, наверное, Вика будет всё-таки счастлива… и что все ребята теперь долго будут вместе, пока Великая Утешительница Жизнь не разведёт их в разные стороны, навсегда оставив в каждом из них живую частицу бесконечного прямого эфира.
Горела настенная лампа над кроватью Кирилла. В телевизоре мелькали какие-то интервьюируемые высокопоставленные персоны, растерянно разводившие руками… толпы, флаги… снова чиновники и снова толпы…
…на несколько томительных секунд снова всплыло улыбающееся лицо Андрея и все замерли…
…но звук был отключен.
Надо было выпить в память обо всех…
Надо было помянуть.
Надо было жить дальше.
Здесь и сейчас.
О-Д-И-Н!!! ЖИВЫЕ УМЕРШИЕ. ТЕЛЕВИЗИОННЫЙ СЮЖЕТ КИРИЛЛА ДЕРЕВНЁВА
«Живые умершие» — так в Древнем Египте называли военнопленных и рабов.
…
Ох, и завеселели бабульки, с бутылочки-то моей!
— А мы стареньки, да удаленьки! А мы чё? А мы ничё! Мы ишшо раскорячимси… и через забор пересикнём, и с мушшинами раскудакнемся! Кабы соседушка моя, Ленка, ходила, а то всё на меня, всё на меня — ты тебе и коси, и носи… вот и робишь, и робишь… А так — чекушечку-то разопьём, она у меня — гляжу — и повеселела… Ленка-то…
А ноги у ей ишшо когда отнялися — у-у! Слышь, Ленка?! Когда, говорю, ноги отнялися-то у тебя? А?..
Ейный сын в городу в тюрьме сидит. Непутяшший. Не-е-е… совсем непутяшший! Алчет и алчет, водовку-то… всё никак не нальётся, прости Господи… А то притащится — мол, дай, мамка, на бутылку! А какова пенсия-то, а? Не шчитал? А-а-а… воно оно чего… не шчитал значит… А не шчитал — и не надова нам такова, иди, откель пришёл! Вот…
Так он — в кулаки! Только дверь запирай, а то зашибё-о-от… Много надо-то нам?.. Раз — и убил. Изробилися, укаталися… Всё уж… сколько можно?
Чё уж я… без песни-то?
Мы подружки веселеньки,
У нас голые коленки!
Мы на поле не пойдём,
Женихов себе найдём!..
Эх, спасибо тебе, Кирюша… порадовал бабулек-то нищебродных. Слышь, Ленка, крестися, говорю! Человек-то добрый, кинокамера, вон, у него… с оператором! В телевизоре кажный день, а брезговать не стал с убогих-то… на полустаночке!
Тьфу… и глуха же тетеря ты, Ленка, — прости, Господи…
Хде смотреть-то надо будет? А-а… ох, нет, милок, у нас телик и не показывает давно. Пусть уж другие на нас полюбуются. Нам стыдиться нечего. Укатали сивку крутые горки.
Да-а-а… теперь, вот, и помирать пора.
Слышь, молодой человек, говорят, Путин пенсию-то подымат? А? Подымат, говоришь? Это хорошо-о-о…
А то ить, совсем худые здоровьишком стали, совсем худыя… беда! Якимыч-то, соседушка наш, как помер, так и теперя одни мы с Ленкой… так мы вдвоём тута мы и кувыркаемся… на всю деревню — мы тебе и комсомол, и народ, и правление…
