Александр Тихонов - Кремль 2222. Легенды выживших (сборник)
Внутри кассы сидела леди, сильно смахивающая лицом на старого бульдога.
– Все билеты распроданы, – пролаяла она в лицо Томпсону на его вопрос насчет двух билетов в ВИП-зону.
Томпсон мощным телом навалился на окошко кассы и надавил взглядом, подкрепив давление полицейским значком.
– Билетов нет! – нервно дернула отвисшей щекой кассирша.
– Поищите! – прорычал Томпсон. Плексигласовое окошко кассы жалобно затрещало.
Не выдержав давления, леди суетливо задергала руками и с искаженным от гнева лицом швырнула-таки чуть ли не в лицо Томпсона два билета.
– Пора б уж департаменту озаботиться такой ерундой, как билеты для сотрудников, выполняющих особое задание, – сказал Доббс по пути к демонстрационному залу, с завистью косясь на широченные плечи Томпсона.
Томпсон по обыкновению промолчал…
Против ожидания, зал оказался вполне приличным. Сказать более – Киноцентру имени Вашингтона он уступал лишь отсутствием люстр под потолком и размерами зала. Удобные, высокие кресла, приподнятые друг над другом как раз так, чтобы зрителю не мешал затылок впереди сидящего. Современный широкий экран и объемный звук, судя по тихой музыке, льющейся из встроенных в стены динамиков. Разве что дизайнер несколько переборщил с темными тонами отделки. Темно-синее и черное преобладало в зале, и ярко-красные спинки кресел ничуть не освежали фон, скорее делая его еще более зловещим.
– Веселенькое место, – пробормотал Томпсон, пробираясь к своему месту.
Против ожидания, в зале никто не курил. Более того, здесь не наблюдалось ни детей, ни их мамаш, ни ведер с попкорном. Правда, потенциальных убийц было столько, что Томпсон даже не стал сканировать зал, а просто расслабился и утонул в мягком кресле, не забыв предварительно еще раз незаметно проверить, расстегнута ли кобура под курткой.
Зал заполнялся зрителями, грозя к началу сеанса забиться до отказа людскими телами…
Внезапно Томпсон напрягся.
Тремя рядами ниже к своему месту пробирался коренастый человек, большой, затянутой в кожу кистью руки сжимая спинки кресел верхнего ряда. Сжал – отпустил – перенес вперед вместе с квадратным туловищем – сжал снова…
Томпсон завороженно следил за плавным перемещением кожаной руки. Воздух вдруг стал плотнее, и в нем резко обострились все окружающие запахи. Но среди запахов человеческого пота, крашеной ткани и мытого с шампунем пола самым резким был запах смерти. Чьей-то скорой смерти.
Холод пистолета пробился через кожу кобуры и коснулся кожи под мышкой.
Свет стал медленно гаснуть. Томпсон дернулся было, собравшись вскочить и пересесть на пока еще свободное место впереди себя, чтобы лучше видеть потенциального убийцу, – но вовремя одумался. Судя по забитому до отказа залу, у места впереди хозяин имелся. Придет этот хозяин, начнет качать права, спугнет убийцу…
Томпсон снова расслабился и уставился на экран, прочно зафиксировав боковым зрением узкий затылок обладателя кожаных рук.
На экране широкими кровавыми мазками проходила жизнь парня из далекой России.
Что-то в душе Томпсона помимо воли начало съеживаться. С экрана знакомыми окнами старинных домов глядело Прошлое, о котором лейтенант так долго пытался забыть. Пусть чужое Прошлое, пусть придуманное сценаристом и режиссером, но места, по которым проходил главный герой картины, часто были теми же самыми, по которым рыскал когда-то Томпсон в поисках убийцы своей семьи…
Картина смазалась. С экрана в зал ворвалась Америка. С другой историей чьей-то жизни. Не менее кровавой, чем предыдущая.
Томпсон видел в жизни слишком много крови. Но почему же сейчас ненастоящая кровь, льющаяся на экране, заставила его вжаться в кресло и холодный пот, капающий со лба на глаза, так сложно стало вытирать трясущейся непонятно от чего ладонью?
Сержант Доббс оторвался от экрана и внимательно смотрел на напарника…
Проклятое чудовище снова шло по проходу, трогая длинными белыми пальцами спинки скамеек… Девочка. И ее мать, с легким испугом следящая за жутким человеком, идущим по церковному проходу. Такие знакомые… Такие похожие…
– Кто мог продать вам это? – прошептал Томпсон, впиваясь ломкими ногтями в непрочную ткань подлокотников.
Ответ пришел сам собой. Поверх экрана наложилась отчетливая картина. Начальник департамента полиции Тихуаны Алехандро Диас, дружески хлопающий по плечу известного своими темными делишками Уолла по кличке Мотор.
– Мерзавцы, – шептал Томпсон, кусая губы. – Какие мерзавцы…
Картина смазалась. Чудовище шло по проходу, приближаясь к жене и дочери Томпсона, готовясь убить их во второй раз…
– Ну че, мужики? Че тут было-то?
Прямо напротив Томпсона на свободное место впереди смачно шлепнулся Затылок. На этот раз наверняка принадлежащий представителю «творческой интеллигенции». Представителю весьма выдающегося роста.
Затылок представителя был широким и мощным, увенчанным настоящим произведением искусства. Высокий, изукрашенный светящимися в темноте красками гребень из волос качался из стороны в сторону в такт дерганьям Затылка, пытающегося выяснить у соседей, что произошло на экране за то время, пока хозяин Затылка шлялся неизвестно где.
– Не, ну, люди, ну правда, че там было-то?
Люди молчали. В гробовой тишине зал медленно надувался ненавистью, которой, будь она материальной, хватило бы на то, чтобы стереть с лица целого штата всю творческую интеллигенцию вместе с ее творчеством.
А на экране мерно цокали о пол церкви подкованные железом каблуки чудовища.
– Люди, ну совесть-то у вас есть? – возмущенно возопил хозяин Затылка.
– Да твою мать! – взвыл кто-то тремя рядами ниже. – Да пошли вы все, уроды, к чертовой матери!!! Да чтоб я еще когда согласился пойти в кинотеатр…
По проходу бежал коренастый человек, потрясая затянутыми в кожу кулаками. Но Томпсону было все равно…
Верхушка гребня колыхалась у самой верхней границы экрана, заслоняя искрящимся основанием все остальное. Но Томпсону было все равно.
Его рука, словно змея, медленно ползла под мышку. Туда, где в расстегнутой кобуре покоилась стальная машинка с набором маленьких свинцовых смертей в тяжелой рукояти. И одна из них сейчас обязательно, непременно должна была покинуть свое пристанище и обосноваться в затылке, украшенном высоким цветастым гребнем.
Потому что теперь Томпсону было все равно…
Что-то мелькнуло в воздухе – и внезапно цветной гребень исчез. На экране снова была Россия, и паренек в потертой куртке шел вдоль трамвайных рельсов навстречу чему-то важному для него и сценариста, укравшего Прошлое из тайных уголков души лейтенанта Томпсона.
Гребня больше не было. Не было и затылка. На месте и того и другого, набухая темным медленно оседал книзу большой ком ваты.
Томпсон медленно повернул голову налево.
Сержант Доббс зашнуровывал футбольный мяч. По боку мяча шла размашистая надпись: «Лучшему квотербеку с уважением от Энтони Хопкинса»[12]. Из неплотно затянутой кожаной щели торчал пучок волос, слабо светящихся в темноте.
На краешке кресла сержанта лежал брелок в виде старинной бобины для кинопленки с надписью «100 лет американскому кинематографу». Из бобины торчал кончик чего-то тонкого. Слишком тонкого даже для самой что ни на есть декоративной кинопленки.
– А вовремя смылся тот тип из отдела по надзору за полицией, – тихо сказал сержант, запихивая внутрь мяча светящийся пучок волос и затягивая последний узел. – Тоже нервы не выдержали.
Он невозмутимо положил мяч в сумку, взял в руки брелок и вытер кровь со струны о плечо трупа. Сосед слева от Доббса покосился на ком ваты, пропитанный кровью, улыбнулся одними губами и, сцепив пальцы на «косухе», расслабился в своем кресле.
Сержант Билл Доббс повернулся к Томпсону и прямо взглянул ему в глаза.
– Теперь вы понимаете меня, лейтенант? – спросил Доббс. – Иногда чаша терпения переполняется, и тогда просто нет иного выхода.
До рукоятки «Беретты» оставалось не более дюйма.
Рука Томпсона шевельнулась, преодолела этот дюйм и… застегнула кобуру.
– Теперь я понимаю вас, сержант, – сказал Джек Томпсон. – Но выход всегда можно найти. Например, пожертвовать большим экраном и просто смотреть фильмы дома.
На следующий день он подал рапорт о переводе из отдела по расследованию убийств на прежнее место работы.
А еще через три дня в небо взлетели ракеты, знаменуя начало Последней Войны человечества…
Дмитрий Силлов
За красивые глаза
Хыть. Хыть. Хыть…
Люк поморщился и натянул одеяло на уши. «Хыть-хыть» стало тише. Люк попытался снова заснуть, но надоедливые ритмичные звуки, хоть и по-тихому, но все-таки проникали под одеяло, прогоняя мягкую пелену сна, в которую Люк намеревался окунуться снова.
Тихо матерясь, Люк сполз с кровати и поднял жалюзи.
