«Колонист» - Поселягин Владимир Геннадьевич
– Командир. Куда летим?
– В столицу, – сказал, отрываясь от наушников, а я вышел на советское радио, и там передавали непогоду. – Ленинград пургой закрыт, взлететь в такую непогоду я ещё могу, но сесть уже нет. А в Москве пока тихо.
– Побыстрее бы, у Морозова кровотечение открылось, никак остановить не можем. Да и генерал плох, всё в сознание не приходит. Врач нужен.
– Нам пять часов лететь, может, чуть меньше. Кровотечение остановить. Порохом прижгите, как я учил.
– Понял.
Я же сосредоточился на управлении, так как на крыльях начало медленно проступать обледенение, что в такую погоду вполне рядовое событие. Однако я старался не подниматься высоко, мы летели на четырёх сотнях метров, примерно на ста восьмидесяти километрах в час. Приборы помогали лететь вслепую. Если подняться выше или прибавить скорость, совсем обледенеем и рухнем, вот и приходилось так терпеть, тянуть вполсилы. В районе Новгорода погода стала улучшаться, так что я прибавил скорости до максимума, не забывая поглядывать на крылья. А в районе Твери, выйдя на канал «Аэрофлота», я его хорошо знал, стал вызывать диспетчера.
– Сень, ты? – несмотря на помехи, опознал я знакомого.
– Не узнаю. Прошу покинуть этот канал.
– Это Юра Некрасов. Помнишь? Я два с половиной месяца назад получил повестку как временно призванный. Мне нужна связь с военными. С военным аэродрома, что в восемнадцати километрах от нашего стоит. Записывай, что им передать.
– Пишу.
– Доклад от старшего сержанта Некрасова, командира взвода разведывательного батальона пятьдесят четвёртой стрелковой дивизии. При выполнении боевого задания в тылу противника, по корректировке наведения наших гаубиц на финские, был обнаружен противником. Принял бой с финским батальоном, имея под командованием отделение бойцов и трёх бойцов из группы корректировщиков. После окружения вызвал огонь наших гаубиц на себя. По счастливой случайности, обошлось без потерь, только двое раненых, а батальон противника сильно потрепало. Вырвавшись из окружения, ушли в тыл финнам, где на дороге, обстреляв, захватили две машины. В одной был обнаружен раненый финский генерал, взятый нами в плен. После этого, пользуясь непогодой, захватили на транспортном аэродроме финский самолёт, на котором я смог подняться в небо, несмотря на пургу, и вылетел к столице. Ленинград закрыт снежным фронтом, и сесть там было невозможно. У меня на борту четверо раненых и пленный, а до аэродрома полчаса лёту. Прошу дать разрешения сесть на аэродром ВВС и вызвать врачей, эвакуировать раненых. От себя добавлю, в генеральской машине мной лично было обнаружено полковое знамя одной из наших дивизий, видимо захваченное противником. Оно тоже на борту. Доклад закончил. Жду сообщений.
Надо сказать, военные вышли на этот канал быстро, уже через десять минут я общался с командиром, дежурным по аэродрому, на котором хотел сесть. Повторил доклад и сообщил, что мне минут пятнадцать до них осталось. А у Москвы, когда уже окраины были видны, тройка истребителей, наши «ишачки», подлетели и сопроводили на аэродром, где я спокойно и сел, подкатившись к нескольким грузовикам и двум легковушкам, где нас ожидали. Там же и сотрудники НКВД были, и врачи в белых халатах поверх шинелей. Ещё и генерала приметил в характерной папахе. Заглушив двигатели, я прошёл к двери, велел бойцам не открывать без меня, но готовиться выносить раненых и, открыв дверцу, тут же уже стояли бойцы НКВД с оружием наготове, и не обратив на них внимания, сам я в маскхалате был, он весь в пятнах крови, крикнул врачам:
– Давайте носилки, моих бойцов первыми. Генерал подождёт. Мне мои бойцы важнее.
– Покинуть салон самолёта, мы сами вынесем раненых, – приказал лейтенант НКВД, что командовал бойцами.
– Покинуть, – приказал я своим и первым, прихватив винтовку, которую повесил на плечо, покинул салон самолёта.
Карабин уже за спиной был. Сидор тоже за спиной висел, я их туда убрал, когда к двери шёл от кабины. Бойцы следовали за мной, да уж – зрелище. Все в рваных маскхалатах, окровавленных у многих, но с оружием и всем, что полагается. Радист со своей рацией тут же был. Выстроив бойцов, я стал докладывать генералу ВВС о том, что нам пришлось пережить, краем глаза наблюдая, как первым достали финского генерала, уложив на носилки, и понесли к машине, а потом и моих бойцов. Генерала на санитарной повезли, а моих в кузове грузовой. Суки. Доложившись, я снял маскхалат и шинель и передал знамя генералу, бойцы были впечатлены, они о нём не подозревали, после этого бойцов направили в местную казарму, а меня, командира отделения моего взвода и сержанта-корректировщика – в штаб лётной части, рапорта писать обо всём, что было. Почему на самолёте немецкие опознавательные знаки – я объяснил, увидели мы их, когда уже захватили самолёт. Не возвращаться же обратно? Генерал мои действия одобрил. И уже в штабе я узнал, что это был командующий всей военной авиацией Советского Союза.
Рапорты мы писали долго, почти три часа убили на это, принимал их полковник из Генштаба, прибывший для этого дела. В здании штаба хорошо было натоплено, так что я был в шинели, хвастался медалями, и, пока полковник изучал наши рапорты, вытянувшись перед ним, я спросил:
– Товарищ полковник, разрешите вопрос?
– Задавайте, – не отвлекаясь, разрешил тот.
– Куда нас теперь?
– Пока тут в казарме поживёте, а как будет попутный самолёт в Ленинград, отправим к своим обратно. Таких героев можно и воздухом перебросить.
– Товарищ полковник, я сам москвич, у меня тут жена и ребёнок. Дочка родилась в день, когда я повестку получил, только раз её видел, даже на руках не держал. Разрешите навестить?
Ту т полковник уже оторвался от рапортов, с интересом на меня взглянув. Задумавшись, кивнул:
– Разрешаю. Более того, выпишу вам увольнение на сутки. Заслужили.
– Спасибо, товарищ полковник.
Дальше тот действительно выписал увольнение, он имел на это право, и с ним я направился к казармам. Там быстро собрался, свой карабин в местную оружейку, в стойку поставил, а вот СВТ забрал и, оставив за старшего командира отделения (бойцы только из столовой, сейчас в душ и спать на выделенных койках устроятся), я на выходе предъявил разрешение покинуть часть и сделал это. Отойдя подальше, снял с сидора сверток маскхалата, этот чистый от пятен, специально подобрал, изъяв у бойцов отделения, и, незаметно вернувшись на территорию, откопал из снега винтовку и подсумки. Всё это на себя навесил, также незаметно покинул аэродром и, выйдя на дорогу уже с винтовкой на плече, маскхалат всё так же свёртком на сидоре закреплен, и энергичным шагом направился в сторону столицы. А чуть позже повезло, машину поймал колхозную, что и подвезла меня до самого дома. Водитель попался хороший, узнав, что я с Финской, подвёз до родного порога.
Тося была дома, ужин начинала готовить, время-то четыре часа, так что, когда я ввалился в хату с улыбкой на всё лицо, взвизгнув, она подскочила и повисла на мне. Прервав поцелуй, мы отдышались, и жена спросила, наблюдая, как я вешаю на вешалку оружие, шапку и вообще раздеваюсь:
– Ты надолго?
– Увольнительная до завтра. В двенадцать нужно быть в части. Показывай дочь, почти три месяца не видел.
Дочку мне показали, только на руки не дали, там и видно-то носик пуговкой и губки бантиком, а дальше мы с Тосей как-то быстро оказались в постели. После стольких дней воздержания угомонились только через час. Дальше Тося, охнув, убежала на кухню, она там оладьи пекла. В подполе среди припасов был ящик со сгущённым молоком, так что можно будет поесть с ним. Она дальше продолжила печь, а я занялся оружием. Достал из сидора два трофейных финских пистолета и «маузер» адъютанта генерала, затрофеенный мной. В деревянной кобуре, комиссарское оружие. Я бы его и не взял, встречались мне такие «маузеры», поди сыщи к ним боеприпас, но этот под парабеллумный патрон. А патронов этих у меня под три сотни. Так что достал мыльницу, в которой у меня был запас консервационной смазки, и стал, разряжая оружие, подготавливать его к хранению. Так же поступил и с СВТ. Подсумки отдельно, магазины разрядил, все патроны ссыпал в кожаный саквояж, туда же четыре гранаты Ф-1. Всё оружие замотал в мешковину и спустил в подпол, убрав за ящики, туда же и саквояж с патронами и пистолетами. Выбравшись, умылся под умывальником и сел за стол. Тося уже звала.
