Повелитель морей - Поселягин Владимир Геннадьевич
В штабе пехотной дивизии это активно обсуждали и приказали выяснить, как русские это делают. А я ещё удивился, когда артиллерия у немцев заработала не вся, а всего три батареи среднего калибра по заявкам немецких войск. Я быстро одну накрыл, две сами замолчали. Потом еще одна заработала в другом месте, я её накрыл, и всё. Оказалось, они проверяли, звукач против них работает или нет. И расчёты последней батареи стреляли, дёргая за длинные верёвки, так что не пострадали, в отличие от орудий. Я, узнав об этом, со злости штаб дивизии накрыл; подвал глубокий, не завалил, но выходы обвалил, теперь откапываются. Зато вся штабная техника сгорела.
А перед темнотой им привели пленных бойцов нашей дивизии. Так немцы и узнали, кто ведёт огонь по их орудиям. Вообще-то они и так знали о моём наличии, именно мой танк был первоочередной целью для авиации, а теперь вот выяснили, кто по их артиллеристам бьёт, мешает работать.
Через восемь дней нас выводили из города, пришлось: пятьсот активных бойцов и командиров осталось, да и те почти все из тыловиков, которые постепенно заменяли бойцов на передовой. Нас сменила новенькая дивизия, вроде с Севера перекинули. Уцелевшие командиры, уже набравшие колоссальный опыт, вводили новичков в курс дела; для младшего командного состава выделили сержантов и бойцов из тех, что поопытнее. Более того, дивизия поделилась трофеями, у нас их было много, включая шесть самоходок. Боеприпасов, конечно, не так много, но ещё хватит. Направляли нас на переформирование и пополнение обратно к Москве.
Да, мои фотографии на танке и те, где капитан ведёт огонь из зенитного пулемёта (в кадр удачно попала струя огня из ствола ДШК), появились в газетах. В статье упомянули, что обо мне уже писали, но в прошлый раз я уничтожил более двух сотен немцев, а сейчас, командуя танком, уничтожил со своим экипажем более тысячи врагов, сбив несколько самолётов и расстреляв артиллерийские батареи противника. И ведь узнали откуда-то.
Эти восемь дней дались мне тяжело, я даже про день рождения забыл, девятнадцать исполнилось. КВ оказался машиной хрупкой, каждую ночь големы приводили танк в порядок; радиостанцию даже не трогали, давно все лампы побиты, но она и не нужна. Танк дымил как паровоз, но всё же передвигался, да и вооружение было в порядке. Я стал для немцев неприятной занозой размером с бревно: и достать не могут, и спать не даёт.
Позавчера стоявшую против нас дивизию сняли с позиций как полностью обескровленную, и вместо неё ввели вторую танковую дивизию СС «Рейх». Ох как я обрадовался, и пока нас не вывели, мы били неопытных пока в городских боях эсэсманов как могли. Только уничтоженными на мой счёт можно смело записывать пять сотен личного состава и три десятка бронетехники.
Да ещё я своих големов отправлял ночами на позиции противника, после чего там целые роты просто не просыпались: это сложно, если горло перерезано от уха до уха. Полсотни единиц техники они уничтожили, и особенно по военным электрикам работали, до самого рассвета. Там же я их и деактивировал. Наши видели, что у немцев кто-то действовал, да и пленные подтверждали. Я объяснял, что диверсанты советские работают, на связи, мол. Подумав, через големов угнал у эсэсовцев десять самоходок, за одну ночь перегнал к нашим в три этапа. Парней предупредил, они пропустили их в наш тыл, а там передал командованию дивизии. Те приняли, передали артиллеристам, и за сутки боёв от десяти осталось шесть машин.
Немцы, уже зная, кто им мешает, жаждали уничтожить мой танк, но авиацией за восемь дней не получилось. Я за это время сбил пятьдесят три самолёта, немцы теперь над городом летают не ниже четырёх километров, потому как на трёх я их уверенно сбиваю. Чёрт его знает, сбил я Путника или нет. Доживу до сорок шестого, узнаю.
Артиллерию тоже перестали использовать: на любой их снаряд тут же летел в ответ мой фугас. Потом я переключился на миномёты, пока и их не убрали. Как признавался главный артиллерист немецкой дивизии, до того как их сменили танкисты из СС, потери среди артиллеристов сумасшедшие. Более того, за сутки до того как их сменили, они решили уничтожить наш район артиллерией. Собрали все целые батареи и начали готовиться; я об этом знал, в штабе пехотной дивизии это подробно обсуждалось.
Я предупредил наших, и большая часть личного состава укрылась в глубоких подвалах и подземельях. Танк я укрыл в воронке и, когда немцы начали стрелять, стал выбивать из укрытия немецкие орудия. Час шла эта контрбатарейная стрельба. Немцы били наудачу, так как мою позицию они так и не нашли. Я сделал тридцать шесть выстрелов, это полный боекомплект танка, пока немцы не замолчали, все цели должны были быть поражены. Бойцы, покидая подземелья, были в шоке: потери невелики, но района, считай, нет, только кучи битого щебня выше первого этажа.
Всех разведчиков, даже диверсантов в нашей форме, перехватывали или особисты, или бойцы. Я сообщал, откуда идут, кто и сколько, даже как вооружены. Объяснял такую информативность тем, что наша разведка действует, ночью против немцев работает.
За эти восемь суток немцы как только ни пытались до меня добраться. Авиация, артиллерия, диверсанты. Да, были сформированы три десятка групп, перед которыми ставилась задача найти и уничтожить русский тяжёлый танк. Их снабжали минами, бутылками с горючей смесью, огнемётами, они должны были быть быстры и мобильны. Когда пошли первые группы, двенадцать с разных мест передовой, их уже ждали: я предупредил командование дивизии.
Информация, мол, оттуда же, от наших разведчиков, что караулят немецкий штаб.
Немцы, конечно же, слышали стрельбу и взрывы в нашем тылу и поняли, что происходит. Из двенадцати групп три успели вернуть, остальные сгинули, никто не вернулся. Работая по группам, их не трогали, пока не окружат, чтобы точно никто не ушёл. Были также пять групп в нашей форме, я сообщил, где, как выглядят, в какой форме. По этим только особисты работали, для этого даже осназ НКВД прибыл, они и взяли все эти группы, причём, что удивительно, без потерь с нашей стороны. Всех взятых отправляли в штаб армии, а куда дальше, уже не в курсе.
Немцы поэтично окрестили мой танк Чёрной Смертью. С фантазией у них так себе, потому что к морской пехоте, которую они так же называют, я не имел никакого отношения. Да и танк мой от пыли и битых кирпичей выглядит серо-красным. Однако на немцев накатывал ужас, едва они слышали рёв мотора и лязг гусениц, и они бежали с позиций, несмотря на крики офицеров. Мы так ещё полрайона освободили. Может, поэтому немецкую дивизию и вывели.
Эсэсовцы были злы и дрались в городе пусть неумело, но отчаянно. Когда через двое суток отчаянные закончились, пошла уже позиционная война. Кстати, снайперов-одиночек и тех снайперов, что прикрывали боевые группы, охотившиеся за экипажем моего танка, я тоже сдавал нашим, и их брали; у бойцов дивизии есть теперь шесть немецких снайперских винтовок. У нас на этой почве сложились хорошие отношения с контрразведкой, наградные писались – только шум стоял. Кстати, на меня тоже писали наградные, недавно шестой наградной лист был оформлен и отправлен в штаб армии, в которой числилась дивизия.
Сейчас же, а было семь вечера первого сентября, я шёл в сторону железнодорожного полустанка, где грузились бойцы нашей дивизии. Всё же вмешательство в историю было: на моей памяти немцы взяли Смоленск в начале августа, хотя бои там шли до десятого, а тут вон первое сентября и даже оперативным окружением наших войск у Смоленска не пахнет. А всё потому, что был отдан жёсткий приказ держать город, а не оставлять его. Полуокружение было, но немцев выбили.
Снабжение войск у города было налажено, одни части выводились, отправлялись в бой свежие. Кузница кадров, без шуток. Тут, в Смоленске, был второй Сталинград. Или первый: может, до Сталинграда вообще не дойдёт. В общем, изменения заметны. Киев находится в полуокружении, но войска выводят и не дают окончательно окружить столицу Украины. К Крыму немцы пока не вышли, все резервы сюда перекидывают.
