Яна Завацкая - Эмигрант с Анзоры
— Послушай! У нас сейчас здания перекрасили. А какой Уголок Общинника теперь у вас… Закачаешься. Там фотографии вывесили за весь прошлый год… Ну пойдем, а? Ведь хочется посмотреть? — Пати улыбалась. Я спрыгнул на землю.
— А, ладно… пошли.
В конце концов, на шее у меня маяк… Успею, если что, послать вызов.
Здания действительно перекрасили — в нежно-розоватый цвет. Точнее, грязно-розовый. А так все было по-прежнему. Странно — вроде бы война идет, а здесь, в глубоком тылу, ничто о ней не напоминает. Вот разве что длинный транспарант, что тянется вдоль натоптанной трассы «столовая — корпуса общежитий», гласит теперь: «Ударный труд — наш вклад в победу над фундаменталистами-бешиорцами!»
Я уже привык к тому, что все здесь кажется мне чужим. То есть — да, конечно, я хорошо помнил и этот транспарант, и этот куст шиповника у поворота, и даже выбоины в асфальте, перманентно заполненные водой. Только вот кажется, что это чужая память. Точно не я здесь жил, а какой-то другой парень…
А кто же тогда я?
В общежитие поднялись по черной лестнице. Нарываться на вахтера — лишний риск. Прошли через весь четвертый этаж, он был пуст. День, все на работе. Вот и наша комната… большое искушение толкнуть дверь. Интересно, кто здесь живет. Номера на двери — с 245 по 248. Кто это? Я и не знаю таких. Новенькие, что ли?
Я шел вслед за Пати, по-видимому, к уголку общинника. Мы поднялись на один пролет по парадной лестнице. Я вздрогнул — у двери стоял Треугольный. Курил. Судя по запаху — сенку. Но он лишь скользнул по нам безразличным взглядом. Все нормально… Мы завернули в коридор, прошли вдоль ряда дверей.
Уголок Общинника. Для Пати это, возможно, и любимое место — конечно, в женском общежитии. Но мы здесь бывали только по обязанности. Чаще всего Арни должен был делать наглядную агитацию для общежития. Он сидел за столом и рисовал, макая кисточки в разноцветные флаконы с тушью. А мы с Таро, чтобы ему не было скучно, рядом играли в шахматы…
— Вот посмотри… соревнования по ориентированию, — оживленно говорила Пати, — видишь — фотографии…
Да, интересно увидеть старых знакомых хотя бы на фотографиях. Ба, да это же Кабутопс. Кажется, Кабу разжирел… или это качество снимка такое? Из угла послышался какой-то шорох. Странно — я считал, что мы одни здесь.
— Пати, тут кто-то есть, — сказал я и заглянул в простенок. Там должен был находиться стол, тот самый, за которым Арни рисовал…
Стол был на месте. И за этим столом, буравя меня взглядом, сидел собственной персоной Гир Зайнеке.
Я растерялся.
Мне ничего не стоило в этот момент уйти. Оглушить Зай-Зая выстрелом… да можно и не глушить — прыжок к двери, и я свободен. Но я не выхватил минипралль и не прыгнул.
— Садись, — сказал Зай-зай спокойно, — потолкуем.
Я машинально сел. Нет, это не был страх перед Зай-заем. Наоборот… как будто во мне проснулось доверие к нему.
Ведь это не враг! Не враг. Это свой, родной старший воспитатель. Да, он был к нам несправедлив. Он причинял мне боль. Но ведь он свой… Даже если он хочет меня убить — он все равно свой. Так, наверное, другие люди относятся к отцу.
Я просто не мог в него выстрелить, хотя бы электрошокером. Понимал, что поведение мое губительно, безумно, глупо. И ничего не мог с собой сделать.
— Я знал, что ты когда-нибудь вернешься, — сообщил Зай-зай, — ну и где ты теперь? На Квирине?
— Да, — я разлепил губы. Неужели он просто хочет со мной поговорить? Без всяких санкций? Так ведь и я очень хочу поговорить с ним! Оказывается — очень хочу!
— Добился своего, значит? — Зай-зай улыбнулся саркастически. Так не говорят с преступником, так говорят с сыном, пусть плохим, непослушным… но сыном!
Я пожал плечами, не зная, что ответить.
— Ну а зачем ты сюда прилетел?
— Просто… соскучился, — ляпнул я. Глупо, ужасно глупо. Дверь щелкнула за спиной. Запор. Я чувствовал, что Пати уже нет в помещении. И дверь она заперла… заперла. Зачем? Оглушить Зая, вскрыть замок не так уж сложно… Возможно, там меня ждут Треугольные, но сколько — двое, трое? Я справлюсь с ними без труда.
— Ты нервничаешь, — заметил Зай-зай. — Ну что ж, двести восемнадцатый… я запомнил тебя на всю жизнь. Или ты уже не двести восемнадцатый? Покажи номер!
— У меня нет номера, — ответил я и послушно показал запястье. Зай кивнул.
— Да, неплохо. И номер удалили… Как же они позволили тебе сюда лететь?
— Я свободен… я сам решил.
— Свободен? — Зай-зай вскинул брови, — любопытно. А зачем тебе эта свобода, двести восемнадцатый? Для чего?
— Просто чтобы жить, — ответил я неуверенно. Зай-зай кивнул.
— Ясно… ты изменился, двести восемнадцатый. Возмужал, окреп.
— Да, я изменился…
«а вот вы — не очень», — хотел я добавить, но постеснялся. Зачем я разговариваю с ним? Но и бежать глупо… у меня уйма времени. Не соберут же они так быстро целый отряд,чтобы меня поймать. А Зай-зая я смогу обезвредить в любой момент.
Сзади послышался звук, я обернулся. Два охранника у двери, направленное на меня оружие — незнакомое, мгновенно я выхватил минипралль и выстрелил…
Слишком поздно. У меня хорошая реакция, но — слишком поздно… Тяжелое, плотное ударило в живот и грудь, швырнуло меня назад, даже не больно — только очень горячо, нестерпимо, и перед глазами все поплыло и погрузилось во тьму.
— Я так и полагал, что ты выживешь… квиринский агент.
Боли не было. Совсем. Только скованность, будто я пришпилен к ложу булавкой. Где-то в районе желудка. И еще руки. Ах да, руки действительно привязаны ремнями. И ноги. А это ощущение — просто рана.
Рана уже заживает. Уже все в порядке, наверное. Если и боли я не чувствую. Ну что ж, это понятно… Наносистема остановила кровь, залатала порванные сосуды — а может, и сердце? Может быть. Пока сердце не билось, взяла на себя снабжение мозга и важнейших органов кислородом. Если прошли сутки, то наверное, уже все должно быть в порядке. Разве что шрам остался.
И Зай надо мной, с его бровями.
И конечно, нет ни маяка на шее, ни серва. Ни малейшей возможности послать сигнал бедствия. Ну ничего, выкрутимся.
— Я не агент.
— С этим мы еще разберемся.
Он нагнулся и отстегнул ремни. Я осторожно поднял руки… так, вроде все нормально, двигаются. Зай тут же нацепил мне наручники на запястья. Не наши силовые, а нормальные железные наручники. С зубьями. И затянул. На болевой грани. Знаю я эти штучки — если дернешься, станет хуже.
— Встать. Без фокусов.
Я стал осторожно подниматься. Грудина все еще побаливала, видимо, рана затянулась не до конца. Прямо напротив меня стояли двое треугольных с теми же незнакомыми мне короткоствольными автоматами. Что-то новенькое… Зай поднял «Рокаду» и приставил дуло к моему затылку.
Выстрел в мозг — ничего хорошего, конечно. Не факт, что мозг будет полностью восстановлен. А попадание в продолговатый — верная смерть.
Я оценил ситуацию и понял, что с ними тремя, имея наручники на запястьях и тянущую боль в груди, мне сейчас никак не справиться. Что я не владею положением.
— Встать. Иди к двери. Медленно. При попытке побега сразу стреляю.
Боль невыносимая. Когда лежишь, еще ничего, но стоит шевельнуться…
Кажется, зрение уже восстановилось. Это хорошо. Но чем яснее сознание, тем боль сильнее. Вдоль позвоночника — такая знакомая… ломит, пробивает насквозь. И если бы еще не эти идиотские наручники. Они затянуты, и кости предплечья болят почти так же, как позвоночник.
Неужели они думают, что я сейчас способен на какие-то движения?
Это невозможно терпеть. Невозможно. В этот раз мне досталось, как никогда в жизни. Зай отыгрался на мне за все неудачи… Сколько ударов было — двадцать, тридцать? Я уже не знаю. Мне давали отдохнуть, потом снова привязывали…
Как пить хочется. Есть здесь какое-нибудь ведро, кран, словом, какая-нибудь вода? Хочется пить, но я и голову не могу поднять, чтобы осмотреть помещение. Боль такая, что мышцы слабеют, в глазах темнеет. Голова валится назад.
Чем могут помочь наноэффекторы, если железо вот прямо сейчас давит на запястья? Они отключат боль, когда она достигнет шокового порога, не раньше. Так настроена система. А боль от качалки, от болеизлучателя, они совсем не могут отключить, наверное.
Вот, значит, как. Я, наверное, очень тупой и наивный человек. Так страшно это чувство, что тебя обманули. Если бы хоть сразу вместо Пати пришли десять Треугольных. Но нет… Они же понимали, что я теперь квиринец, что меня так просто не взять, я наверняка хоть чем-то вооружен… И я бы действительно ушел — ну что мне даже и десять Треугольных, убежал бы. Если бы не Пати… и не моя идиотская, тупая доверчивость перед Зай-заем.
Пати, за что? Почему ты так поступила? Неужели ты искренне считаешь, что я виноват в чем-то? Или, что я — квиринский агент? Но агенты не приходят так, как я — открыто.
