Владислав Морозов - Атомные танкисты. Ядерная война СССР против НАТО
– Это чего было? – удивился из своего люка Прибылов.
– Фугаски они сбросили или кассеты, похоже, вперемешку с напалмом, – пояснил летчик.
Если он не врал, то от натовских «коробочек» теперь должно было мало что остаться.
Рев в небе стих, но вместо него стал слышен густой нарастающий свист и дробот. Звук, мимолетно знакомый по прежним большим учениям.
Похоже, для танков противника этот звук не предвещал ничего хорошего.
Я обернулся на звук и увидел, как из-за наших спин, над самыми верхушками деревьев, несется в западном направлении хищно опустившая носы четверка «Ми-24», которых ни с чем другим не спутаешь, ни с какого ракурса. Следом за первыми двумя парами проскочило еще восемь выглядевших донельзя агрессивно машин – четыре пары, растянутым строем, на разной высоте. Целая эскадрилья прилетела? Мне даже показалось, что я разглядел довольную рожу оператора в передней кабине одного из «крокодилов», хотя, по здравой логике, такого, конечно, быть не могло.
Головная четверка «двадцатьчетверок» дружно полыхнула огнем, выпуская то ли ПТУРы, то ли НАРы, и множественные взрывы опять заглушили все окружающие звуки. Мне даже показалось, что за деревьями подлетают к небу какие-то куски…
– Я Четыреста десятый! – передал я подчиненным. – Первая рота, отходим на исходные! Я ненадолго вернусь для оценки обстановки – посмотрю, как там противник. Как поняли?
– Поняли, командир, – ответил Кутузов.
«Семьдесят вторые» с ревом выпустили из выхлопных труб облака густого сизого дыма и начали разворачиваться, уродуя и без того израненный лесок. Через минуту рота, развернувшись кормой ко мне, двинулась в направлении наших позиций.
– Черняев, давай вперед, – приказал я мехводу и успокоил сидевшего за башней позади моего люка и державшегося рукой за ствол зенитного НСВТ: – Не боись, авиация, сейчас только глянем, как там поживают супостаты, и обратно.
Он молча кивнул, хотя по его лицу было видно, что ему это мероприятие нравится все меньше и меньше. Чувствовалось, что он к нашей броне прямо-таки приклеился…
Когда деревья, мелькавшие перед длинной пушкой нашего «Т-72», стали редеть, я первым делом увидел уходящие все дальше на запад, к линии горизонта, наши вертушки, которые закономерно оставили после себя сплошной огонь и разрушения.
Ни один, еще несколько минут назад выглядевший вполне грозно, вражеский танк не двигался. Похоже, после согласованной атаки «МиГов» и «двадцатьчетверок» в линии шедших в атаку танков не уцелел никто.
Долго смотреть на «поле брани» я не стал – уж больно много там было дыма и огня. Но тем не менее разглядел, что все вражеские машины или горели, или были непоправимо повреждены. Башня одного «Леопарда-1» валялась на земле рядом с ним, один «М-60» вообще разнесло на неряшливые фрагменты – должно быть, сдетонировал боезапас. Еще один «Леопард-1» почему-то валялся на боку, выставив на всеобщее обозрение грязное днище. Чем это его, интересно знать, тыркнуло? Не иначе, прямым попаданием авиабомбы…
Ну что же, молодцы летуны, показали этим обормотам, с какого конца редьку есть.
А у горизонта, плохо видимые за поднимавшимся от горящих танков дымом, «Ми-24», попарно снижаясь, пыхали огнем, обрабатывая что-то на земле где-то впереди себя, в районе тех самых далеких строений. Что именно долбили вертолетчики – я с такой дистанции не смог разглядеть. Земля опять вибрировала и стонала от глухих далеких взрывов.
Интересно, что наши вертолеты никто не атаковал. Спустя минуту посмотрев на небо, я понял почему – с востока на запад тянулись в вышине инверсионные следы, а потом чуть пониже прошла пара смутно знакомых силуэтов.
– «МиГ-23»? – спросил я летуна. – Твои кореша воюют?
– Все может быть, – ответил он и, пожав плечами, добавил: – Хотя не факт. Мало ли в ГСВН «двадцать третьих»…
– Ну как оно тебе, летун?
– Вааще. Впечатляет.
– А то. Черняев, давай потихоньку назад, – приказал я мехводу.
– Четыреста тринадцатый, я Четыреста десятый, – передал я Шестакову. – Направлявшийся в нашу сторону противник уничтожен в результате авиаудара! Я возвращаюсь!
– Понял тебя, – передал начштаба.
Черняев развернул машину, и мы на довольно приличной скорости рванули обратно, подминая деревья, кусты и траву. Торчать в одиночку на нейтральной полосе между своими и вражескими позициями – это всегда занятие на любителя…
– Товарищ майор, глядите! – услышал я голос Прибылова и обернулся в ту сторону, куда он показывал из своего люка. Из-за кустов в нашу сторону неуверенной походкой двигались две фигуры самого что ни на есть гражданского облика. Кажется, они что-то кричали по-немецки, а еще вроде бы был слышен детский плач.
– Черняев, стой! – скомандовал я.
Почему я так скомандовал – сам не знаю. Может, оттого, что на другой войне, далеко отсюда, насмотрелся на мертвых детей. Правда, те дети были чернокожими…
Наш танк встал. Фигуры приблизились, и теперь я рассмотрел, что это была перепачканная землей и копотью темноволосая женщина лет тридцати в темных модельных туфлях, разодранных на коленях чулках, мятой светло-коричневой юбке до колен (когда они подошли ближе, я понял, что это на ней юбка-брюки, нечто вроде удлиненных шорт или укороченных брюк с широкими штанинами) и вылезшей из-за пояса кремовой блузке, тащившая за собой практически за шиворот рубашки упирающегося мальчонку лет пяти-шести. Интересно, откуда они свалились? Абсолютно без вещей, и одеты совершенно неподходяще для пеших прогулок. Да чего там, у них на одежде даже карманов не было. Похоже, ехали на машине по шоссе и, когда началось, влипли по самое не могу. Далеко же они забежали с испугу – тут до шоссейки километра два с половиной, не меньше.
Похоже, им действительно досталось – правой рукой женщина держалась за талию (под ее пальцами на блузке расплывалось влажное темное пятно), а левой подталкивала вперед пацана, который ревел в голос. Видимо, было от чего – левый рукав пошитой из ткани с изображениями каких-то явно мультяшных зверушек, вроде слоников и бегемотиков, рубашонки мальчика был весь в крови. Оба были ранены, и серьезно.
– Господа русские офицеры! Ради бога! Пожалуйста, спасите моего сына! – закричала оказавшаяся довольно симпатичной при ближайшем рассмотрении женщина явно практически из последних сил, подходя ближе к танку и в изнеможении то ли садясь, то ли падая на грязную лобовую броню. Высунувшийся из своего люка чумазый Черняев посмотрел на меня, как на полудурка. Может, в данный момент он и был прав…
Во всяком случае, надеюсь, что я все-таки правильно понял слова, сказанные этой раненой немкой, – мы же, по дурости своей, немецкий знаем лишь в минимально-допросном объеме.
