Оливер Боуден - Assassins Creed. Откровения
Цзюнь встала и, слегка поклонившись, вышла.
Эцио повернулся к огню, делавшему его лицо совсем красным.
Поздно ночью, встревоженный негромкими звуками, донесшимися снаружи, Эцио поспешил на кухню. Ставни на тамошних окнах не были закрыты, но сами окна имели крепкие решетки. Высоко в небе светила луна. Подойдя к стойке с кухонными ножами, Эцио вынул несколько ножей, примерил их к руке, затем покачал головой и вернул их на место. Эти ножи для сражения не годились. Настоящего оружия в его доме не было. Эцио оглядывал кухонную утварь, подыскивая замену. Железный половник? Нет, не годится. Тяжелая разделочная доска? Тоже. Может, кочерга? Да! Эцио нагнулся и поднял кочергу, лежавшую возле плиты. Кочерга длиной в три стопы была сделана из прочной стали. Эцио проверил, как она лежит в руке, сделав несколько пробных выпадов.
За окнами снова послышался шум. Эцио напрягся. Через несколько секунд мимо окна что-то промелькнуло. Эцио увидел Цзюнь, приземлившуюся на корточки. Китаянка тут же вскочила на ноги и исчезла в темноте. Сжимая кочергу, Эцио поспешил к двери, отодвинул засовы и распахнул дверь настежь.
На пороге стоял китаец, готовый напасть. В руке у него поблескивал дао, китайский меч. Эцио отступил и захлопнул дверь вместе с застрявшей рукой незваного гостя. Массивная дверь сломала китайцу локтевую и лучевую кости. Нападавший взвыл от боли и выронил меч. Эцио снова распахнул дверь и ударил китайца кочергой, раскроив череп. Перепрыгнув через труп, он выскочил наружу.
Цзюнь в одиночку сражалась с тремя противниками. Силы явно были неравными, однако появление Эцио изменило ход сражения, и слуги Чжу Хуоцуна отступили к винограднику.
Там они заняли позицию, чтобы дать новый бой. Цзюнь, сражавшаяся лишь руками и ногами, почти сразу же одолела одного противника. Эцио свалил второго, ударив кочергой между глаз. Третий китаец ухитрился выбить кочергу из рук Эцио. Эцио спасло лишь то, что поблизости находился деревянный штырь, подпиравший лозу. Вырвав штырь из земли, он опрокинул нападавшего, затем что есть силы ударил по шее, сломав несколько позвонков.
Сражение кончилось. Эцио лежал на пологом склоне, в окружении виноградных лоз, изможденный, но не пострадавший. Заметив, что Цзюнь смотрит на него, он попытался рассмеяться, однако из горла вырвался лишь хриплый кашель.
– Мяукаю, как издыхающий кот, – пошутил Эцио.
– Дайте руку, я помогу вам встать.
Эцио послушно протянул руку. Цзюнь повела его к дому.
90
Раннее утро застало Эцио и китаянку на ногах. Воздух был по-осеннему прохладным. Небо затянули тонкие облачка, сквозь которые пыталось пробиться тусклое солнце.
Шао Цзюнь вышла на дорогу. За спиной висел мешок с ее нехитрыми пожитками. Она смотрела вдаль, готовая в любой момент покинуть виллу Аудиторе. Китаянка была целиком погружена в свои мысли, и только звук хлопнувшей двери заставил ее обернуться. Из дому вышел Эцио. Ему по-прежнему было тяжело дышать.
– Отправляешься домой? – спросил он. – Долго, ох, долго тебе добираться.
– Зато по пути я увижу много интересного… Даши, сесе нинь. Спасибо, Наставник.
Она слегка поклонилась.
Эцио держал в руках небольшую старинную шкатулку.
– Вот, возьми. – Он протянул китаянке шкатулку. – Когда-нибудь пригодится.
Цзюнь почтительно взяла шкатулку, повертела в руках, но, когда захотела открыть, Эцио ее остановил:
– Не сейчас. Шкатулку откроешь, только если собьешься с пути.
Цзюнь кивнула и убрала шкатулку в мешок. Эцио щурясь смотрел на дорогу. К вилле приближался отряд солдат.
– Тебе пора, – сказал Эцио.
Увидев солдат, Цзюнь снова кивнула и молча нырнула в виноградники, находившиеся по другую сторону дороги. Эцио смотрел, как она быстро поднимается по склону холма.
Вскоре солдаты подошли к вилле. Эцио тепло поздоровался с ними. К тому времени Цзюнь на холме уже не было.
Прошло несколько недель. С виноградников собрали урожай. Отпраздновали девятилетие Марчелло. Эцио сидел в кабинете. Он заметно продвинулся в написании своих воспоминаний. Перед ним лежал последний чистый лист. Эцио обмакнул перо в чернила, написал несколько слов, тщательно обдумывая каждое из них. Затем перечитал написанное и улыбнулся. Резкая боль в груди заставила его отложить перо.
В дверь постучали.
– Входи, – сказал Эцио.
Он отложил перо и усилием воли заставил себя выпрямиться.
В кабинет вошла София.
– Хочу свозить детей во Фьезоле. Мы вернемся сразу после наступления темноты.
– Конечно поезжайте.
– Кстати, завтра во Флоренции базарный день. Поедешь с нами?
– Да.
– Выдержишь?
– Непременно.
София тихо закрыла дверь. Посидев немного, Эцио удовлетворенно улыбнулся, затем принялся собирать исписанные листы бумаги, а собрав, аккуратно перевязал лентой.
91
День выдался солнечным и прохладным. Эцио с семьей задержались во Флоренции, чтобы перекусить. Прежде чем возвращаться домой, София решила сделать еще кое-какие покупки. Все четверо шли по улице: София и дети – впереди, а Эцио – чуть сзади… Кашель, как всегда, атаковал его неожиданно. Морщась от боли, он привалился к стене.
К нему сразу же подбежала София.
– Тебе надо было остаться дома.
– Я и так дома, – улыбнулся он.
– Присядь, отдохни, – сказала она, кивая в сторону скамейки. – Обождешь нас здесь. Мы ненадолго сходим вон туда.
Эцио согласился. София догнала детей. Эцио смотрел им вслед. Скамейка была удобная. Он больше не кашлял. Боль в груди постепенно уходила.
Он смотрел на прохожих, идущих в обе стороны. Это нехитрое занятие доставляло ему удовольствие. Он вдыхал запахи рынка, приносимые ветром. То и дело до ушей Эцио долетали обрывки разговоров торговцев и покупателей.
– Мне здесь хорошо, – негромко произнес Эцио.
Он чувствовал себя дома. Он наконец-то был дома.
Его идиллию нарушил голос молодого итальянца, плюхнувшегося на другой конец скамейки. Чувствовалось, парень говорит сам с собой. На Эцио он даже не взглянул.
– Al diavolo! Ненавижу этот проклятый город. Эх, был бы я сейчас в Риме! Я слышал, женщины там, как… вино из спелого «санджовезе». Не то что здесь, в этой Firenze!
Он даже плюнул.
Эцио повернулся к нему.
– Вряд ли Флоренция виновата в ваших неудачах, – сказал он, опечаленный услышанным от парня.
– Что вы сказали?
Эцио собирался ответить, но грудь вновь сдавило болью. Он вздрогнул и стал ртом глотать воздух.
– Успокойтесь, дедушка.
Эцио начал заваливаться на скамейку. Парень схватил его за руку. У этого капризного молодого человека была на удивление сильная рука. Лицо парня почему-то показалось Эцио знакомым. Но откуда? Какая странная фантазия. Эцио тряхнул головой, прогоняя эту мысль.
Парень внимательно посмотрел на Аудиторе и улыбнулся. Эцио ответил улыбкой.
– Вам отдохнуть надо, – сказал парень.
Он встал и пошел дальше. Эцио запоздало кивнул, глядя вслед. Он привалился к спинке скамейки, глядя на редеющую толпу и отыскивая глазами Софию. Она стояла около лотка зеленщика, выбирая овощи. Рядом Флавия и Марчелло затеяли игру.
Эцио прикрыл глаза и стал глубоко дышать. Боль улеглась совсем. Прав был этот парень. Ему действительно надо отдохнуть…
София убирала купленные овощи в корзину, как вдруг у нее похолодело сердце. Она резко обернулась. Эцио по-прежнему сидел на скамейке, но в его позе было что-то странное.
Оторопев, не желая допускать мелькнувшую у нее мысль, София зажала рот ладонью и поспешила к скамейке. Дети остались играть.
Потом она пошла медленнее, еще медленнее, не сводя глаз с Эцио. Она села рядом, взяла его за руку. Наклонилась, прижавшись лбом к его волосам.
Кто-то из прохожих посмотрел на них с любопытством. Еще кто-то – с мимолетной тревогой. Жизнь на улице продолжалась.
92
Был поздний вечер. Макиавелли хотел остаться, но София отослала его домой. Проводив Никколо, она пошла в кабинет Эцио. Дети уже спали. Вряд ли они успели прочувствовать, что у них больше нет отца.
В кабинете было холодно. София не стала растапливать очаг. Она зажгла свечу, подошла к столу и взяла стопку листов, перевязанных лентой. Развязав ленту, София взяла первый лист и принялась читать:
Когда я был молод, у меня были свобода, время и любовь, которых я не видел, не знал и не чувствовал. Тридцать долгих лет прошло, прежде чем я постиг смысл этих слов. И сейчас, на закате лет, он ясен мне как никогда. Любовь, свобода, время, которые я когда-то не ценил, теперь придают мне сил двигаться вперед – особенно любовь, дорогая. К тебе, нашим детям, братьям и сестрам и огромному, непостижимому миру, что дал нам жизнь и наполнил ее смыслом. Я люблю тебя, моя София.
Навеки твой,Эцио АудитореДействующие лица
Адад – каменщик
