Александр Митич - Игра в поддавки
Вдруг я услышал, как впереди ударил пистолет Ивана. Кто-то истошно завопил. Растрещался очередью и вдруг захлебнулся «калашников».
Я пополз вперед с удвоенной прытью.
Но повоевать мне было не суждено — впереди воцарилась зловещая тишина. Я замер, вглядываясь в переплетение стеблей, веток, теней. И вдруг, небрежным движением отгоняя от лица зловредное облачко жгучего пуха, на тропу выступил Иван. Он был смертельно бледен. Он шел медленно, будто каждое движение причиняло ему смертельную боль. Как выяснилось вскоре, так оно и было.
Иван жестом увлек меня под защиту ствола гигантского граба, сел на землю (его лицо исказилось мучительной гримасой) и сказал:
— Я смертельно ранен, Владимир. Разрушены печень и сердце. Мозг отключится через две минуты двадцать четыре секунды.
«Ну и точность!» — ужаснулся я, кивая ему.
— Поэтому слушай меня внимательно и не перебивай.
«А ведь раньше один лишь я позволял себе подобный тон в нашем маленьком отряде…»
— Говори.
— Во-первых, Ильза. Позаботься о ней. Если она потеряет сознание от боли или страха, у нее на поясе есть аптечка. Вколешь ей препарат номер 4.
— Понял.
— Теперь о контейнере…
— Ты обещал отдать его мне, — напомнил я.
— А ты обещал не перебивать.
— Извини.
— Так вот, контейнер отдашь магистру.
— Кому?
— Человеку, который назовет пароль.
— Что за пароль?
Надо признаться, я не собирался отдавать контейнер какому-то там магистру. Но и спорить с умирающим, пусть даже этот умирающий — сигом, я совершенно не имел охоты. Поэтому я делал вид, что полностью подавлен ситуацией и загипнотизирован терминаторской харизмой.
— Пароль: «Меркурий светит белым на закате». Запомнил?
«Чего тут запоминать-то?»
— Запомнил.
— Отдашь контейнер тому, кто произнесет эту фразу. И не пожалеешь.
— А что в контейнере? Ты сам хоть знаешь?
— Философский камень.
— Это бриллиант, что ли?
— Нет.
— Артефакт?
— Ни в коем случае.
— А что?
— Философский камень, повторяю. Для тех, кто не умеет с ним обращаться, он не имеет никакой ценности.
Мне было что спросить у него, первого в моей жизни живого сигома. Но две минуты и все приложенные к ним секунды вышли.
— Прощай, — сказал Иван и закрыл глаза.
— Эй, ты что… все? — Я потрепал его за плечо.
Иван не ответил. Он лежал передо мной недвижимый и величественный, немного похожий на куклу. Словно кто-то там наверху вдруг нажал кнопку «выкл».
Следующие пятнадцать минут были заполнены спасительной суетой, одышливым бегом и сумбуром в мыслях.
Хотя Ивану удалось расправиться с группой отсечения, отходить на запад, к моему схрону, мы не решились. Это значило бы самим себя загнать в ловушку.
Вместо этого мы выскользнули с тропы на примеченный мною загодя боковой коридор между аномалиями, обозначенный двумя птичьими каруселями.
Мы уходили в направлении холма, покрытого рыжей выгоревшей травой, за которым, мы знали, должен открыться вид на реку Бечевку.
Наши преследователи напоролись на выставленные Тополем «монки». Страшная смерть нескольких временно остудила пыл остальных, и мы вроде как оторвались.
Кстати, кто же они, эти преследователи? Об этом мы спорили с Тополем прямо на бегу. (Впрочем, бежать удавалось ровно в той мере, в какой это нам позволяла Ильза, а бегунья из нее была никудышная.)
— Думаю, «Свобода», — утверждал Костя.
— Но зачем?! Что мы им сделали?
— Как это что? Ты же сам начистил репу Зеленому! В Баре!
— Ну так и что? Из-за такой малости целый взвод за нами посылать?
— А кто их знает, этих психов!
— Не верю. Это кто-то покруче.
— Да куда круче-то?! «Монолитовцы»? Так они все были бы в экзоскелетах поголовно. Военные сталкеры вообще не так экипированы, поверь знатоку. Для бандосов — чересчур хорошая организация. Да и нет уже таких многочисленных шаек. А наемники — те против нас не напружинили бы хвост. Слишком дорогие деньги для них. Они только падаль рвут. Или верняк… Тоже ведь профи своего рода.
Все это было верно.
— Может, весь сыр-бор из-за Ильзы? — вдруг осенило меня при виде жалко ковыляющей принцессы Лихтенштейнской. — Сначала вертолет с ней на борту завалили. Потом группу наемников выслали на поиски. Ту самую, которую Авель в Заозерье нашинковал! Ну а теперь вот это… А что, если, предположим, папенька ейный преставился и она — наследница престола?
— А чем Ильза может кого-то не устраивать? — недоуменно спросил Тополь. — Ей вон любой сигом в состоянии так мозги засрать, что она его полюбит как человека и замуж за него захочет!
При Ильзе мы говорили так, будто ее с нами не было. Это было невежливо и некрасиво. Единственное, что нас извиняло, так это наша совместная уверенность: следить за нашей беглой, напичканной сленгом речью она со своим зачаточным русским не сможет. Однако мы ошиблись.
— Сигом — это человек… наполовину! — громко сказала Ильза. — Я… любить… эту половину! — В глазах у принцессы стояли слезы, но она не плакала. Что значит европейское воспитание.
Да, она была совершенно права. Сигом — человек, в частности человек. Скажем, сигом совершенно спокойно может иметь детей и все такое.
— Скажи мне, дорогая, а как вы смогли спастись при крушении вертолета? — спросил я, ласково улыбаясь.
— Иван… меня спасать… Когда вертолет начинать падать… Иван взять меня в руки… И прыгнуть из кабины! — объяснила Ильза.
— У него был парашют? — спросил въедливый Тополь.
— Нет. — Ильза отвела глаза — наверное не хотела, чтобы мы видели ее слезы. — Я… Мы… Не могу объяснить… Не имею слов.
Я решил спасти принцессу от языковых затруднений.
— Да не нужен ему парашют, дурачина! — сказал я Тополю. — Это же сигом! У него кинематика скелета такая, и мышцы полимерные такие, что он смог погасить корпусом всю энергию удара. На этом-то у него наверняка батарейки на фиг и разрядились, — посетило меня еще одно прозрение.
— Да, да. Батарейки! — горячо закивала Ильза. — Батарейки были нет… Но в Баре… Источник энергии… Электричество…
— Да ясно, ясно, розетка, — закончил за нее я.
Картина потихоньку прояснялась. Наконец-то исчезла нестыковка, мучившая меня с той минуты, когда Иван, выхватывая прямо из своего тела фуллереновые детали, начал собирать шестиствольный пистолет. А именно: почему могучий сигом Иван не смог завалить разнесчастного псевдогиганта тогда, на берегу озера? Да потому он не смог его завалить, что все его сверхчеловеческие способности были выключены за полным исчерпанием энергии! А его человеческие способности, за исключением разве что актерских, были очень даже умеренными. Да здравствует Бар — место, где могут подкрепиться не только люди, но и сигомы!
Тем временем мы достигли своей промежуточной цели — макушки рыжего холма.
Там сам Бог велел залечь и оглядеться. Что мы и сделали.
Тополь по моей просьбе взялся уточнять карту аномалий при помощи датчика. А я достал бинокль и принялся за визуальную рекогносцировку.
Внизу петляла юркой змеей Бечевка. Я сразу заметил наше дерево — его сильно изуродовала молния или какая-то аномалия типа жарки. Но по крайней мере оно по-прежнему служило превосходным ориентиром!
На правом, высоком берегу, как и раньше, волновалась мертвенная зелень заметно мутировавших кустов боярышника. Дальше простиралась неприветливая пустошь с темной кляксой, которую оставил невесть когда взорвавшийся БТР. Уж сколько лет прошло, а гарь была свежая, как вчерашняя!
А еще дальше… сука!
— Костя, их еще больше, чем мы думали, — сказал я ровным тихим голосом.
Боевики из «Свободы» двигались гуськом, след в след. Их было двенадцать человек.
От Бечевки их отделяло метров четыреста. От нашего холма, стало быть, девятьсот.
Я перебросил бинокль на полгоризонта — то бишь в сторону Елкина Леса. Увы, чуда не произошло, и наши преследователи не провалились сквозь землю, прямо в ад, истошно вопящей оравой. Крадущиеся фигуры в комбинезонах «Ветер» мелькали между стволами деревьев, двигались по тропе, медлили на приметной полянке, определяясь с количеством и качеством аномалий.
— На том берегу Бечевки их двенадцать, — отрапортовал я. — В лесу — никак не меньше десяти. И это только те, кто попался на глаза.
— Начинаю нами гордиться, — сказал Тополь. — Столько народу на наши потертые задницы!
— А может, и на Ильзину. В смысле — задницу, — сказал я, продолжая настаивать на своей «лихтенштейнской» версии с неугодной наследницей трона.
— Что делать будем? — Тополь посмотрел на меня своими глазами грустного сенбернара.
— Я тебе сейчас скажу, что мы будем делать, — пробормотал я, с интересом изучая индикатор заряда гауссовки. Как и следовало ожидать, он показывал сто процентов. — Дело в том, брат, — я поднял гауссовку, приладил ее к плечу и прицелился в ведущего «свободовцев» на пустоши за рекой, — что эти бандерлоги выйдут к реке быстрее, чем мы спустимся к нашей лодке. А чтобы этого не произошло, кто-то из нас должен остаться здесь. Например, я.
