Сергей Волков - Твой «Демон Зла»: Поединок
Сергей бросился к одной, к другой, к третьей, попытался сорвать с их голов шапочки, но они словно бы приклеились к лицам, и тогда Сергею стало страшно — он стоял посреди улицы, на встречу ему, вокруг него, со всех сторон шли сотни, тысячи женщин без лиц, молчаливые, монотонно шагающие, и ужасные в своей монотонности!
Следующая картинка — абсолютно плоская, зеркальная, гладкая, необозримая равнина предстала глазам Воронцова. Посреди нее, километрах в пяти от Сергея, возвышалось какое-то здание, высотой превосходящее Останкинскую телевышку, навреное, втрое. При всем этом здание здорово напоминало Московский Университет и высотку на Котельнической набережной одновременно.
Циклопической сооружение словно бы подчеркивало всю ничтожность, незначимость крохотного Воронцова, стоящего на бескрайней, зеркальной равнине, плоской, как граммпластинка.
Сергей обернулся — он не знал, почему, просто ему вдруг ужасно захотелось обернуться, словно бы сзади кто-то не слышно подошел к ниму и смотрит в затылок.
За его спиной, на огромном, многометровом «Харлее» сидела затянутая в черную кожу женщина, ростом с американскую статую «Свободы». Сергей знал, кто она, не смотря на то, что на её голове тоже была знакомая вязанная черная шапочка, скрывающее лицо. Лицо лицом, а эти длинные золотистые кудри он не спутал бы ни с чем!
«Тебя же нет! Я же тебя убил!», — захотелось крикнуть Воронцову в тот момент, но тут мотоциклистка повернула голову, захрустев блестящей кожей своего немыслемого костюма, повернула к Сергею свою безликое лицо, и у него язык прирос к небу, зато в руке вдруг появился черный, большой, тяжелый и какой-то соврешенно незнакомый ему пистолет.
Сергей не задумываясь, плавно и словно бы в замедленном кино, поднял пистолет и несколько раз выстрелил в черную амазонку на «Харлее», как стерлял уже однажды, на берегу Яузы.
Пули вылетели из ствола, хорошо видимые в прозрачном воздухе, и медленно, по дороге увеличиваясь в размерах, поплыли к мотоциклистке. Сергей удивился такой скорости движения того, что должно молнеиносно пронзать пространство, принося в своих свинцовых или стальных граммах неотвратимое возмездие.
Но гигантская мотоциклистка и не думала трогаться с места. Она подняла руку — захрустела кожа, Сергею даже показалось, что он слышит скрип суставов огромной руки, и легким движением сняла с себя шапочку.
Упали под колеса «Харлея» золотые кудри, рядом бесшумно опустилась черная, вязаная шапка, несколько выпущенных Сергеем пуль продолжали свой неотвратимый полет, почти достигнув мотоциклистки, а она сидела и спокойно смотрела на Воронцова, смотрела Катиными глазами, Катиным лицом, на котором Катины губы изогнулись в чуть лукавой, такой знакомой ему Катиной усмешке.
«Не-е-е-ет!!!», — беззвучно заорал Сергей, бросаясь вперед и не двигаясь с места, а пули с довольным, чавкающим звуком стали вонзаться в плоть, в черный и белый металл мотоцикла — одна ударила мотоциклистку в ногу, друга отскочила от никелированной стойки руля, третья пробила бензобак, и из образовавшегося отверстия выпорхнуло наружу рыжее, очень красивое на черном фоне, пламя.
Мотоциклистка продолжала спокойно смотреть на Сергея Катиным лицом, и тут мотоцикл бесшумно взорвался, стирая дымными росчерками все, что видел Воронцов — равнину, здание, голубизну неба, и улыбку сфинкса на милом и дорогом лице…
Последнее видение Сергей запомнил лучше всего. Он снова видел себя со стороны, стоящего посреди залитого солнцем обыкновенного московского двора, очень похожего на тот, где жил Пашутин. Было лето, шелестели листвой деревья, чирикали и цвиркали птицы, в синем небе плыли маленькие, белые, пушистые облака. Сергей стоял на прогретом солнцем асфальте, явственно ощущая тепло, поднимающееся вверх, окутывающее его тело — ноги, туловище, пальцы рук. Было хорошо и спокойно, хотелось всю оставшуюся жизнь вот так вот простоять, задрав голову вверх, смотреть на небо, ощущать тепло и покой.
Неожиданно послышалсиь шаги. Сергей посмотрел в сторону приближающегося звука, и увидел, как к нему, к его блаженствовающему телу идет по двору человек, небольшого роста, смешно подпрыгивающий при ходьбе. Человек был лысыват, строг, и насторожен. Он остановился, не дойдя до Воронцова буквально метр, что-то быстро сказал, отрывисто и резко, и круто развернувшись, бросился назад, почти бегом, постоянно оглядываясь…
И то час же исчез двор, исчезло солнце, исчезло все вокруг, вновь поплыли разноцветные дымные змеи, и в наступившей после птичьего гомона тишине, словно эхом, повторились слова лысего: «…верь-рь! В-верь-рь! Д-в-верь-рь! Дверь!!!!».
Воронцов проснулся и очумело обвел комнату мутным взором. Все, что приснилось ему в этом удивительном, так неожиданно навалившемся сне, он помнил отчетливо, вплоть до мельчайших подробностей, и это было очень странно — обычно Сергей очень плохо помнил свои сны.
Да и сам это сон, ни с того, ни с сего вдруг припечатавший его к подушке, был странным — казалось бы, он должен был сейчас мучаться и страдать, думать о Кате, придумывать себе тысячу и один вариант её местонахождения, а вместо этого он вдруг лег и преспокойно заснул, смотря красивые, хотя и тревожные сны, а когда проснулся, то стал абсолютно спокоен за Катю — откуда-то вдруг появилась твердая уверенность, что она жива, и все будет в порядке!
Если душевно Сергей чувствовал себя очень хорошо, и даже прекрасно, то телесно с ним творилось форменное безобразие. Казалось бы, поспав, он должен был отдохнуть прежде всего физически, однако на деле все было наоборот — ватные руки и ноги еле-еле слушались Сергея, в голове звенело, а во рту чувствовался противный железистый привкус, словно он во сне лизал дверную ручку.
С большим трудом сев на кровати, Воронцов взглянул на часы и удивился — он спал без малого четыре часа, сейчас было уже почти шесть вечера!
Держась за стену, чтобы не упасть от слабости, Сергей дошел до кухни, сел у стола, поглядел в окно и обнаружил, что во дворе нет красной «хонды» — Хосы опять куда-то уехал.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«…Собака бывает кусачей…»
Из песниРуслан Кимович приехал почти через час после Воронцовского пробуждения. За это время Сергей успел немного отойти от той физической немощи, которая вдруг навалилась на него во сне, попил чаю, почувствовав себя достаточно бодро, попробывал закурить, но после первой же затяжки его едва не уронило на пол с табуретки — такая неприятная слабость образовалась вдруг во всем теле.
Сергей затушил сигарету, посидел некторое время, положив голову на сложенные на столе руки, и в таком положении его застал Хосы.
Руслан Кимович вошел почти беззвучно, коротко глянул на Сергея, пододвинул к себе свободный табурет, сел и сказал:
— Был у пожарников, и у своего афганского друга. Есть информация. Как ты себя чувствуешь, Сергей Степанович?
Воронцов с трудом поднял голову, посмотрел на Хосы мутноватыми глазами. Сергею душевно, внутренне было очень спокойно, уютно и хорошо, он вдруг почувствовал, что ему совершенно не интересно, какие новости привез Хосы, главное, он сам ЗНАЛ, что с Катей все в порядке, и этого хватало за глаза…
— Э-э-э! Да ты, я вижу, не отошел еще! — встревожился Руслан Кимович, вскочил и засуетился у плиты, раскочегаривая чайник.
— От чего… не отошел?.. — с трудом ворочая языком, спросил Сергей.
— Так я же тебе в чай успокоительного добавил! А то ты такой был… Я думал, сейчас уеду, вернусь, а тебя нету, усвистал освобождать свою благоверную! Ну, я и кинул в чашку крупинку опия…
— Чего? — вскинулся Воронцов: — Да вы… что! Наркомана из меня хотите… сделать! То-то я смотрю, сны… у меня таки… И сам я… как глиста, вялый весь!
Хосы коротко рассмеялся, повернув к Сергею смуглое лицо:
— Да ты не бойся, чудак! До того, как изобрели все эти реланиумы, элениумы, седуксены и феназепамы, опий был главным лекарством от нервов, и продавали его, между прочим, в каждой аптеке, по рецептам, разумеется! Я тебе дозу чуть-чуть не рассчитал — ты, оказывается, восприимчивый к наркотикам, а я бухнул, как обычному человеку!
— А откуда… у вас опий? — пробормотал Сергей, пытаясь усесться на табуретке так, чтобы поменьше напрягать мышцы. Руслан Кимович, вскипятив в серебрянной турке какой-то отвар, быстро вылил его в чашечку, выключил газ и повернулся к Сергею:
— Понимаешь, Сергей Степанович, в йоге, и в даосизме, и во многих так называемых восточных единоборствах есть специальные асаны, упражнения, медитации, требующие от адепта такой полной успокоенности и ясности духа, которую можно достичь только при помощи небольшого количества опия или других, подобных, препаратов. Разумеется, все эти тренировки не просто не частые, они проводятся раз-два в году, да и доля принимаемого опия вдвое меньше той, которую я дал тебе… Словом, не подумай, что я демагогствующий наркоман, я лишь использую то, что создали многовековой практикой сотни поколений моих предшественников! А сейчас выпей-ка вот это, и тебе сразу станет гораздо лучше!
