Олег Будилов - Далекие острова. Трилогия (СИ)
— Теперь понятно, — сказал я, — Аси выполнил свою задачу и его убили. Я так и думал, что его смерть не связана с пищевым отравлением.
— Почему? — спросил Сол.
— Я стал подозревать его, как только мы высадились. Было много ошибок и странных совпадений. Этот его нелепый ночной поход к реке, — я сделал несколько глотков кофе, — я понял, что никуда он не ходил, а с кем-то встречался недалеко от форта. Собственно, когда я шел, чтобы вытрясти из него всю правду, его и отравили.
— Чудеса, — Сол потер виски, — какой-то шпионский роман.
— Значит так, — сказал я, — считаю, что мятеж подготовили и осуществили: Аси, лейтенанты Жен, Мас и Бад. Аси мертв и с него взятки гладки, но остальным я этого не прощу. Это не значит, что, если они появятся в форте, я попытаюсь их убить, но очень этого хочу. А пока мы должны вести себя, как ни в чем не бывало, не показывать своей ненависти и подчинятся приказам адмирала. Пока так, а потом посмотрим.
Сол кивнул, Гат полез в пачку за очередной папиросой. Не знаю, правильно ли я делал, говоря им все это. Каждый из них мог оказаться предателем и остаться в форте специально для того, чтобы следить за мной. В любом случае, я призывал их повиноваться адмиралу, и значит не нарушал договоренности, а моя ненависть к мятежникам была вполне объяснима. Я поймал себя на мысли, что начинаю всех подозревать. Это было не хорошо, но после событий последних дней, я ничего не мог с собой поделать.
— Все равно убью, — неожиданно сказал Гат, — пусть не сейчас, но когда-нибудь обязательно.
От выпитого кофе и выкуренных сигар уже шумело в голове, в кают-компании висело плотное облако табачного дыма. Мы решили немного пройтись. Гату было не хорошо.
— Теперь вот что, — сказал я, когда мы вышли на улицу и остановились возле казармы, — артиллерии у нас больше нет, поэтому я прошу Вас, лейтенант Гат, временно стать нашим интендантом. Нам нужно подсчитать оставшиеся продукты, разобраться с обмундированием и понять, есть ли в форте хоть какое-нибудь оружие холодное или огнестрельное, а то наши вояки совершенно безоружны. Нужно поискать закладки, десантники частенько прячут боеприпасы на черный день, может быть что-нибудь осталось. Вы доктор, занимайтесь своими делами, а я назначаю себя командиром четвертого взвода, так что буду и взводным и старшим командиром.
Гат посмотрел на меня мутным взглядом.
— Я не хочу быть интендантом и отвечать за имущество морины, — сказал он, — но я понимаю, о чем Вы просите и сделаю все, как надо.
Предложение, которое я сделал артиллеристу, действительно было не совсем обычным. Интендант несет персональную ответственность за имущество подразделения, и попасть под трибунал за его порчу или пропажу никому не хочется. Но выбора у меня не было.
— Всю ответственность я беру на себя, — сказал я.
С одной стороны, это была правда, я действительно готов был отвечать перед трибуналом за все, что здесь произошло и еще произойдет, но в адмиралтействе свои представления о чести и долге, если уж наказывают, то сразу всех — «крупную рыбу ловят и мальку не уйти».
Гату стало совсем плохо и мы отправили его спать, а сами засиделись в кают-компании.
В бутылке еще оставалось немного коньяка, и я наполнил рюмки.
— Поразительно, — доктор грыз кусок сахара, — получается, что наши офицеры все знали и просто ждали, чем дело закончится. Не понимаю. Они общались с Вами каждый день и ничего не сказали о заговоре.
— Они о нем не знали, — ответил я и поднял рюмку. Серебро уже начинало темнеть, теперь, когда Люм ушел, некому будет мыть посуду и чистить столовые приборы. Нужно назначить денщиком, кого-нибудь из егерей.
— Не понял?
— Я думаю, что Аси и правда поговорил с каждым. Он рассказывал о том, как хорошо живется тем, кто пошел с адмиралом, — я выпил и захрустел галетой, — его основной задачей было, как бы это сказать, смущать умы, и когда придет время, организовать встречу Толя с теми, кто окажется сговорчивее.
Доктор тоже выпил, но закусывать не стал, он внимательно меня слушал.
— Да и вообще, не было никакого заговора. Были три мерзавца, которые продались с потрохами. Они опоили меня и помогли адмиралу подчинить себе морину.
— Но как? — доктор был очень сердит, он резким движением взъерошил свои короткие волосы, — как это возможно? Ведь Бад был Вашим другом.
— Да-а, — протянул я. Ответить было нечего, — видимо с ним говорили больше чем с остальными. В конце концов каждый имеет свою цену.
Армейские сигары кончились и я смял пустую мягкую пачку. Пепельница снова была полна окурков.
— У меня одеяла нет, — сказал я, разливая остатки коньяка — придется позаимствовать одно у Вас в лазарете.
— Пожалуйста. Не жалко.
Доктор поднялся.
— Пойду принесу вина. У меня еще осталась одна бутылка.
Пока Сол ходил за выпивкой, я открыл привезенную из столицы коробку с сигарами. За время моего отсутствия кто-то изрядно ими попользовался, но половина была на месте. Не так уж плохо. Я достал одну и с удовольствием закурил. Незачем экономить, когда не знаешь, что будет завтра. Доктор вернулся и поставил на стол бутылку портвейна.
— Остатки былой роскоши.
Мы опять выпили и Сол сказал, — Вам должно быть очень обидно.
Я кивнул.
— Обидно. Я вообще не понимаю, зачем нужны были такие сложности. Если бы адмирал приехал в форт, я бы выполнил любой его приказ. Я бы сам привел к нему морину с полной боевой выкладкой. Зачем понадобилось меня травить и строить все эти козни?
Сол встал, прошелся по комнате, зачем-то открыл дверь в бывшую спальню, понюхал воздух и опять закрыл дверь.
— Дезинфекцией уже не пахнет.
Он вернулся к столу. Вечерело, в кают-компании стало темно и я зажег свечи.
— Иногда, когда человек теряет веру, с ним начинают происходить странные вещи, — задумчиво сказал доктор, — он теряет способность отличать добро от зла. Адмирал на острове почти четыре года. Он уже, как бы это сказать, не совсем цивилизованный человек. Все последнее время, он боролся за власть, убивал и интриговал. Ему оказалось проще запугать или подкупить, чем объяснить и договориться. Я думаю, что Толь сошел с ума, — серьезно сказал Сол.
Брать одеяло в лазарете я не стал. Мы с доктором здорово напились и, когда я пошел его провожать, то просто заснул на одной из коек. Сол разбудил меня в семь часов.
— Вставайте Бур, — доктор тряс меня за плечо, — нужно играть подъем, а я не знаю, как.
Я открыл глаза и сел на кровати. Первая ночь после возвращения в форт прошла ужасно, я все время просыпался, и нормально заснул только под утро.
— Что такое? — спросил я, не понимая на каком свете нахожусь.
— Подъем, — сказал Сол.
Морина увезла с собой все, даже офицерские свистки. Трубач, разумеется, тоже ушел со взводом, так что давать сигнал побудки было некому и нечем. Я встал, оделся и вышел. На дворе было пусто, продрогшие часовые прятались под навесами. Утро выдалось серое и дождливое. С океана наползали тяжелые тучи, накрапывал мелкий холодный дождик. Я одернул портупею, поправил фуражку и распахнул дверь в казарму егерей. Здесь было жарко натоплено, дневальный дремал на табурете возле печки, при моем появлении он не проснулся, только пожевал во сне губами. При входе стояло жестяное ведро и лежала кочерга. Я немного постоял, разглядывая спящих, потом взял кочергу и несколько раз ударил по ведру.
— Подъем!
Заспанные егеря вскакивали с кровати, кто-то упал.
— Подъем! Подъем! Построение через пять минут!
Перепуганные люди хватали одежду, совали ноги в галифе, натягивали гимнастерки, не попадая в рукава.
Я подумал, что с них достаточно и вышел на плац. Флаг морины и судовой журнал Бад унес с собой, но в штабе оставался маленький флаг Содружества Свободных Островов, который мы с доктором вчера сняли со стены и укрепили на флагштоке.
Пока я будил егерей, доктор пошел за Гатом. Артиллерист спал на своем старом месте в опустевшей казарме. Они появились одновременно с рядовыми, которые выбегали под дождь и строились на плацу.
Я посмотрел вверх на хмурое небо, на лицо падали холодные капли.
— Становись!
Егеря выстроились в две шеренги.
— Равнение на знамя!
Уже очень давно я лично не командовал людьми, предоставляя эту возможность Баду и взводным.
Сейчас, стоя перед строем, я словно оказался в учебном лагере на продуваемом всему ветрами острове Заух.
— Смирно!
Моему заместителю нравилось командовать. Он обожал построения и парады, и умел маршируя, высоко тянуть ногу. С времен гимназии я ненавидел линейки, смотры и торжественные мероприятия.
Рядовые замерли, доктор и Гат встали сбоку на место взводных.
Я сказал короткую речь о том, что нам выдалась великая честь охранять пристань и крепость. На всякий случай напомнил, что огнестрельное оружие у нас изъяли во избежание недоразумений с местным населением.
