Денис Агеев - Страж границ (СИ)
Я поднял взгляд на китайского стража. Неужели он действительно думает, что теперь в этом чертовом несправедливом мире для меня могут быть хорошие вести?
— Яков успел наложить Монтесинос на Темного, и мы, то есть Хосе, сумел подцепиться к заклинанию.
— И что? — отрешенно спросил я.
— Мы проследили за Темным. Теперь мы все знаем, Андрей. Наши опасения подтвердились.
— Он ушел не в Дремоа, а в какой-то другой мир?
— Да.
Чжи выглядел довольным, но меня все это не могло обрадовать. Мне плевать хотелось на Темных и на их таинственную цель. Меня грызло чувство одиночества. В душе росла какая-то темная пустота.
— Он ушел в Механц. А там… — Чжи чуть растянул губы в улыбке, призывая меня догадаться самому, что было «там».
Но я на его игру не повелся, а снова опустил голову, обхватив ее ладонями.
— Что там? — без интереса спросил я, не в силах больше слушать тишину.
— Он напал на группу тамошних обитателей. Двое погибли на месте, но один выжил. Механц — мир отсталый, стражей границ там нет, он находится под юрисдикцией Альтаракса, а альтаране, сам знаешь, из своего мира особо не высовываются, да и к Темным у них странное отношение. В общем, умертвив двоих и покалечив третьего, дремоавец перепрыгнул в следующий мир — Занд — и снова напал на местных жителей. Но там его ждал отпор, из-за чего он вынужден был переместиться в другую вселенную, но опять-таки не в Дремоа. Там Монтесинос, к сожалению, утратил стабильность и быстро развеялся… Но мы узнали и еще кое-что. — Чжи снова умолк, давая мне возможность проявить заинтересованность.
Я молчал. Китаец не выдержал и заговорил:
— В Механце Темный не просто напал на местных обитателей. Двоих он убил сразу, а третьего намеренно оставил в живых.
— Что значит намеренно? — Я поднял взгляд на Чжи.
— Он атаковал его не как двоих других, а вложил в удар силу другой пропорции. После этого у обитателя слегка изменилась аура.
Я тут же вспомнил недавно приснившийся сон. Вспомнил и то событие трехлетней давности, после которого мир для меня перевернулся с ног на голову.
— Вы хотите сказать… — И тут в голове что-то щелкнуло, и у меня словно глаза открылись. Будто я все это время верил в какое-то языческое божество, но тут внезапно появился христианский миссионер и указал мне на путь истинный. — То же самое произошло со мной.
— Именно. — Взгляд Чжи застыл на мне. — Яков всегда твердил, что ты особенный, что наделен высшим даром. Он верил в тебя. Но наш эксперимент показал, что ты был выбран Темным для каких-то туманных целей. Он вовсе не хотел убивать тебя.
— Но как же кома, в которую я впал на полтора месяца после атаки Темного. Если бы не Яков, я бы умер там, так и не придя в себя.
— Быть может, Темный не закончил то, что начал, ведь ему помешал Яков, и все пошло наперекосяк. Возможно, есть другая причина. Я не знаю. Никто не знает. Пока. Но мы бьемся над этой загадкой.
— Но… подождите. А сколько времени прошло с тех пор, как учитель погиб?
— Почти две недели.
— Черт подери, — выругался я беззлобно. — И что дальше?
— Мы намерены явиться в Альтаракс к лорду Агеру с просьбой во всем этом разобраться. Доказательства темной игры дремоавцев у нас есть, причем весомые. Он не сможет вновь отказать нам.
— Кто это — мы?
— Стражи границ Земли. Ты теперь тоже в их числе.
— Я помню. — От мысли, что теперь я полноценный страж границ, в груди жгло огнем.
— Ко всему прочему тебе необходимо пройти Инициацию стражей.
— Да, я знаю. Учитель рассказывал о ней.
— Тогда сразу, как восстановишь силы, возвращайся к себе. В Альтаракс мы отправляемся через пятнадцать дней. Будь готов.
Я откинулся на лежанку и прикрыл лицо руками. Вторжение Темных, смерть учителя, Инициация стражей — все это навалилось на меня пудовой гирей. Нужно все разгребать, во всем разбираться. А на душе такая тоска, что впору волком взвыть.
Эх, Яков, Яков, ну как же вас так угораздило?..
ГЛАВА 4
Оказавшись дома, я окунулся в глубокую, томительную тоску. Без Якова Всеволодовича дом словно умер. Пустые комнаты… пустая лаборатория… пустая жизнь. За три года я прикипел к наставнику настолько, что сейчас, когда его не стало, я будто потерял часть себя. Бредя по коридору, ведущему в подвальную лабораторию, и глядя на суровые лица моих предшественников, взирающих со старинных портретов, я с глубочайшей печалью осознал, что мне предстоит повесить на стену еще одну картину.
Буквально месяца четыре назад наставник заказал у одного художника портрет. Несколько дней назад заказ был готов. Он как будто чувствовал, что скоро его придется повесить рядом с остальными. Рядом с изображением Федора Славомировича. Увы, но теперь это придется сделать посмертно.
Для меня это станет великой честью. И я воздам ее как можно скорее. Сто тринадцатый портрет. Сто тринадцатый страж границ нашей территории, прослуживший на благо Земли и закончивший свою жизнь на двести двадцать седьмом году жизни.
Вечная память вам, Яков.
Вечная скорбь.
Через три дня после возвращения я понемногу начал приходить в себя. Теперь, проходя мимо портретов и глядя на статное изображение своего покойного наставника, я мысленно приветствовал его и двигался дальше. Да, смерть близких людей удручает, но моя-то жизнь продолжается. Я дважды выдержал удары Темных, пережил опасное путешествие по Дарну, прошел огонь и воду. И я жив, а значит, должен продолжать свое дело.
Как-то вечером кормя Пискуна, я вдруг вспомнил, что с моим ручным скимбом связано нечто очень важное. Сначала мысль показалось абсурдной, но потом все же обрела более четкую форму. «Мой ларец — все там… Пискун… слово… Пискун…» — последние слова учителя врезались лезвием в мой мозг. Яков Всеволодович хотел мне что-то сообщить. Нечто, имеющее огромное значение. И что-то мне подсказывало, что я должен узнать об этом как можно скорее. Хотя бы до того момента, как отправлюсь на Альтаракс. А до этого события осталось без малого двенадцать дней.
Ларцом Яков Всеволодович называл здоровенный сундук, окаймленный золотыми пластинками и украшенный причудливыми узорами, напоминающими беспорядочно распускающиеся сине-зеленые цветы. Он стоял в дальнем углу лаборатории за стеллажами с книгами и свитками. Поначалу я думал, что он находится здесь настолько давно, что стал своего рода бесхозной мебелью. Вопреки моим домыслам, учитель нередко открывал его, и, более того, хранил там крайне важные вещи. За все время моего пребывания здесь я так и не узнал, что именно в нем лежало.
Но теперь я получил право доступа в этот ларец, однако оставалась одна загвоздка. На сундук было наложено очень сильное заклятие-замок, и открыть его мог только сам Яков Всеволодович. Посему вторая часть последних слов учителя, насколько я понял, должна помочь отпереть его.
«Пискун… слово… Пискун» — были его слова. «Пискун» и «слово». Как «слово», и какое именно «слово» может быть связано со скимбом? Я не знаю. Какая-то нелепица.
Быть может, наставник имел в виду, что Пискун знает какое-то тайное слово, произнеся которое вслух или мысленно, крышка сундука откроется сама?
Я подошел к Пискуну и в надежде поглядел на него.
— Ну что, дружище, не поделишься тайным знанием? — обратился я к нему, улыбаясь. — Скажи мне слово.
— Скажи мне… — пропищал скимб, моргнул и повторил: — Скажи мне… скажи мне.
— Да, скажи.
— Скажи… скажи…
— Слово, Пискун. Скажи слово.
— Слово… слово… Пискун.
Нет, глупость какая-то. Чего я добиваюсь? Скимбы хоть и очень смышленые существа, но ведь они всего лишь животные и только повторяют то, что слышат.
— Пискун. Слово, — сказал я, но не для того, чтобы зверек повторил за мной, а чтобы услышать звучание. Может быть, загадка в этом?
— Пискун… слово… — пропищал скимб.
Может быть, именно Пискун должен сказать «слово» или «Пискун… слово» прямо над ларцом? Я вытащил скимба из клетки и подвел к сундуку, повторив все те же действия, что и до этого.
Ничего не произошло.
Если Пискун и знает какое-то загадочное слово, то вряд ли его скажет. Он может только повторять, но не воспроизводить из когда-то услышанного. Неужели Яков Всеволодович этого не учел? Не может быть. Он не мог не знать.
Значит, загадка кроется в чем-то другом. Вот только в чем?
Ненароком вспомнился тот день, когда наставник подарил мне магический браслет для связи. Я долго не мог сообразить, как привести его в действие. Но тогда осознание снизошло на меня внезапно, как гром среди ясного неба. Я был уверен, что ответ в руках — и оказался прав. Что-то похожее проявилось во мне и в Доме Мужчины на Дарне, когда я вдруг понял, что дверь, ведущая наружу, не заперта. Сейчас же восприятие подавленно молчало. От всего этого в глубине души затаилась безнадежная тоска. Ну почему Яков Всеволодович не мог придумать что-нибудь попроще? Зачем нужно было оставлять загадку там, куда проникнуть без его ведома все равно никто не смог бы?
