Ян Миклашевский - Куклы
Сегодня, как и в другие ночи, когда его накрывало бессонницей, Борщевский в гордом одиночестве всё так же сидел на до блеска отполированной сталкерскими задницами скамейке и курил. Эта ночь была холодной и ясной, и порой по небу пролетали редкие небольшие облачка, несущиеся откуда-то с севера. Рядом с администратором стояла прихваченная из кабинета бутыль с пойлом, выгнанным Витальичем из местных трав, и лежала пачка дешёвых сигарет. Вспоминались администратору прежние годы, когда всё было проще, честнее и открытее. На Базу приходили группы учёных, жаждущие относительно комфортного ночлега, и он им его обеспечивал, поскольку тогда ещё верил в то, что Аномальные являются не проклятьем человечества, а чем-то вроде щедрого дара, ниспосланного неведомыми силами и сущностями. Учёные уходили дальше, Борщевский же оставался, но при этом ощущал себя невольным соучастником тех великих дел, которые сделают человечество лучше, чище, добрее. Для него было удивлением, что в мире есть ещё столь открытые и честные люди. Казалось, будто бы они сошли со страниц фантастических романов, написанных в эпоху, когда населению одной великой страны внушалась идея о скорой победе коммунизма. Борщ, родившийся близко к концу краха великой державы, не верил, что такое может быть на самом деле, и тем больше было его удивление, когда неожиданно для себя он столкнулся с этим в реальности. Само собой, различных сволочей на его жизненном пути тоже хватало, но Борщевский всё же верил, что сказку можно сделать былью.
Удальцов своим приездом не то чтобы разрушил эту веру, но всё же пошатнуть её прилично у него получилось. Плохо было то, что он оказался первым после декларированного восстановления Института, кто почтил Первую своим посещением. Невольно закрадывалась мысль, что следующие гости будут такими же, а вот это уже подрывало все те идеалы, в которые Борщевский верил и какими стремился руководствоваться. Цели мутных ему были неизвестны, но почему-то он был уверен, что их способами этот мир сделать лучше точно не получится, что бы они там не думали.
Рядом возник силуэт, и кто-то присел на скамейку. Зашуршала вскрываемая сигаретная пачка, затем вспыхнула зажигалка. Отсвет огня высветил лицо Димы.
- Не спится, Борис Филиппович? - поинтересовался он. - Мне почему-то тоже. Да и пора уже.
- Погоди, бабка, - отшутился Борщевский, - покурим и пойдём. Леший с ним - провожу вас, тогда и отосплюсь.
Докурив, они отправились на склад. К тому времени, когда и Дима, и Борщевский сошлись во мнении, что процесс снаряжения ассистента администратора можно считать завершённым, туда подтянулась и команда Гуся. Заспанный Кузя, за счёт мешков под глазами, чем-то походил на китайца, сам Гусь зевал, не стесняясь широко раскрывать свою пасть, Камаз же был противоестественно бодр и свеж. В коридоре послышались шаги, и на пороге возник Витальич с выглядывающей из принесённого им с собой полиэтиленового пакета бутылью.
- Не спится, не спится... не спиться бы мне, - вместо приветствия произнёс он. - Всё подготовили, а про согревающее забыли. Это вам на дорожку. За вас я спокоен - Димон вам такой возможности не даст, а вот за себя...
- Витальич, да ты чего, - наперебой забормотали Гусь и Камаз, - да мы ни в одном глазу. Да чтобы мы, да на выходе...
- Другим сказки рассказывайте, - тоном, не терпящим возражений, произнёс врач. - Давайте ваши фляжки, девочки.
Процессия из отправляющихся на выход и их провожающих проследовала до северных ворот почти в полной тишине, нарушаемой лишь звуком их же шагов. Зевающий дежурный окинул их недоверчивым взглядом, но после того, как Борщевский шепнул ему что-то на ухо, открыл калитку.
- Ну, бывайте, мужики, - в качестве напутствия сказал Борщ. - Вы там без энтузиазму и героизму давайте.
- Лады, - хмыкнул Гусь уже по ту сторону ворот.
Калитка за ними закрылась, лязгнул засов. С обеих сторон периметра раздались шаги, удаляющиеся в разные стороны.
На обратном пути к административному зданию Борщевский заметил, что небо на востоке стало чуточку светлее.
"Вот Димон, чертяка, как будто знал когда выходить", - мелькнула у него мысль.
***
- Вставай давай, шустрее, - Дима отвесил лежащему на земле Кузе пинка под рёбра. Он знал, что броня существенно смягчит удар, но это был единственный пришедший в голову способ привести того в чувство. - Вставай, слабак, если жить хочешь.
Кузя замычал, попробовал подняться, но тут же снова рухнул на землю. Гусь и Камаз сидели с белыми лицами, оперевшись на вовремя подвернувшуюся бетонную основу стоявшего здесь когда-то столба. Солнце стояло пока что ещё высоко, но время неуклонно шло к вечеру. Ближайшей точкой, которую можно было использовать для относительно комфортного ночлега, оказывался Пансионат, но до него было идти и идти. Единственной альтернативой ему были те же кунги, но путь до них был также не самым близким. Дима окинул взором трёх жертв самоуверенности и пришёл к выводу, что в таком состоянии до Базы они сегодня не дойдут. Впрочем, и так бы не дошли - не то расстояние.
- Вы сволочи, - выругался он. - Самоуверенные сволочи. Если вы не встанете - я вас пристрелю, чтобы не мучались. Поднимайтесь, гады.
Насколько радужно начинался их выход, настолько же печально он мог закончиться. Маршрут, проложенный лейтенантом, позволял идти быстрее, чем обычно - обозначенные на нём аномалии находились в стороне от пути, тем более, что за прошедшие два дня сменить своё положение они были не должны. Команда - теперь уже Димы, - который сразу по выходу за периметр Базы объяснил всем участвующим, кто здесь теперь командует, и у кого больше опыта хождения по этим местам, чем перевёл Гуся из разряда главного в разряд идеологов, дошла до точки гибели удальцовского отряда уже к полудню.
- Ох ты ж, мать моя, - вырвалось у Гуся, впечатлённого масштабами расползшейся насыпи.
На непонятным образом уцелевшем отрезке дороги стояли два сгоревших бронетранспортёра, один из которых уже был близок к сползанию в образовавшуюся на месте насыпи яму, откуда поднимался нагретый солнцем пар. Камаз насторожился, потом изрёк, что с ними что-то не так и буквально тут же выдал догадку, что техника так не сгорает. Она, когда горит, - поучительно вещал Камаз, - то взрываться должна. Горючее взрывается, боезапас взрывается. И видят-де его спутники какую-то фигню, но не результат нормального сгорания боевых машин.
Для внесения ясности на счёт увиденного решили подойти поближе, но только её по поводу случившегося не прибавилось - бронетехника действительно выглядела сгоревшей, распространяя вокруг себя запах гари. Обугленная снаружи, она была обугленной и внутри, но, вопреки здравому смыслу и непреложным законам вселенной, следов того, что в ней что-либо взрывалось, не было. Гусь сунулся было внутрь той бронемашины, что стояла от ямы дальше, но тут же вылез, сообщив, что внутри валяются только оплавленные железки, а рыться в них он не желает из-за боязни подрать ненароком броню. В другую машину лезть не пожелал никто, благо и так было понятно, что картина там наверняка та же, плюс, до кучи, возможность поучаствовать в причудливом аттракционе, буде остову броневика возжелается сползти вниз.
Повсюду виднелись признаки ожесточённого сражения. На земле валялось огромное количество пустых гильз, а в стволах деревьев даже с насыпи виднелись пулевые попадания. Камаз, указав на вмятины на корпусах бронемашин, прокомментировал, что скорее всего стреляли беспорядочно и куда придётся, и возможно, нападения со стороны никто, собственно, и не ждал.
- Точно, кровососы порезвились, - ткнул Гусь в следы на склоне, говорившие о том, что не так давно там протащили волоком что-то тяжёлое. - Ага, ну железно говорю, - указал он на отпечаток огромной лапы, имевшей некоторое сходство с человеческой.
Более детальное изучение следов показало, что особей было не меньше двух. Отряд насторожился - тел тварей не наблюдалось и это был повод считать, что победа осталась всё же на их стороне. Кузя нерешительно вякнул про вернувшихся Удальцова и его лейтенанта, что, по его мнению, позволяло предположить обратное. Гусь задумался и выдал, что даже если кровососы сейчас и не мёртвые, то наверняка обожравшиеся, поскольку пищи им подвалило в достатке, а умеренности в еде эти твари не знают. Но поскольку неопределённость в этом вопросе его, Гуся, душевной организации, предпочитающей конкретику, не способствует, то надо бы взять и проверить. Остальные, пусть и нехотя, но согласились.
"Слабоумие и отвага - лучшие друзья сталкера", - в процессе спуска с насыпи к лесу вспомнились Гусю слова Борщевского.
Вычислить лежку кровососов труда не составило: следы от тел, которые твари проволокли по лесу, были заметны невооружённым взглядом. Доносившийся с той стороны пока что ещё едва заметный запах разложения являлся лишним тому свидетельством. Группа двигалась максимально осторожно и тихо - несмотря на то, что сытые кровососы особой подвижностью не отличались, но менее опасными они от этого не становились. И все остановились, когда Гусь резко поднял вверх согнутую в локте руку. Повисла гнетущая тишина, все замерли, стараясь не дышать. Гусь, стараясь не шуметь, начал медленно заряжать подствольный гранатомёт одним из подарков Витальича.
