Сергей Дмитрюк - Чаша огня
Юли нагнала меня у самого трапа.
— Максим!
Я оглянулся. Запыхавшись от быстрой ходьбы, она остановилась в полушаге от меня, взяла меня за руку. Лицо ее было бледным, несмотря на жару, а в глазах стояла какая-то незнакомая мне твердость. Я открыл, было, рот, но она быстро прильнула ко мне и поцеловала меня в губы. Всю свою оставшуюся жизнь я буду помнить этот ее поцелуй! Я едва взял себя в руки, чтобы тут же не бросить все, и не уйти с ней отсюда, куда глаза глядят.
— Я буду ждать тебя! Слышишь? Буду ждать!
Голос ее сорвался. Я нежно провел рукой по ее чудесным волосам — в последний раз! — по тонким, покрытым золотистым загаром, плечам, окунулся в печальные озера ее глаз.
— Иди в укрытие! Здесь нельзя больше оставаться… Иди.
Она отошла шагов на десять и остановилась, глядя на меня. Стояла так до тех пор, пока я не поднялся по трапу, и не скрылся внутри ракетоплана. Едва я перешагнул низкий рифленый выступ воздушного фильтра биологической экранировки, сердце мое упало в груди, и тоскливо защемило. Перед глазами стояла маленькая хрупкая фигурка Юли на взлетной полосе, провожающая меня молящим взглядом. Я готов был повернуть назад, но вместо этого торопливо зашагал через переходной тамбур с тройными дверями, и побрел по узкому коридору в направлении поста управления кораблем.
Свет в коридоре не горел. Здесь было сумрачно и холодно. Только зеленые сигнальные огни вдоль стен смотрели на меня из темноты, словно глаза какого-то загадочного зверя. Откуда-то из-за стен доносился мерный жужжащий шум. Видимо, там работали воздушные насосы. Непрерывный ток воздуха ощутимо обдавал разгоряченное лицо. Внезапно в потолке, прямо над моей головой, сдвинулся стальной щит, и широкая полоса света из наружного иллюминатора упала на пол коридора. Одновременно с этим по обеим сторонам его сдвинулись две узкие двери. Я заглянул в одно пустое помещение. Здесь располагалась распределительная энергостанция корабля. В другом помещении, два мощных насоса с глухим урчанием перегоняли воздух в терморегуляторной системе. На стене располагалось широкое табло и щит с множеством мигающих лампочек, каких-то рычажков и кнопок управления. Здесь тоже никого не было. Похоже, экипаж корабля проверял исправность аварийной сигнализации.
Я миновал полосу яркого солнечного света, свернул направо и почти сразу же оказался перед открытой дверью поста управления. Остановился на пороге.
У высокой колонны в центре зала стоял тот самый худощавый человек в синем комбинезоне, который выходил наружу, и укладывал толстые волоконные кабели в отверстие колонны на уровне своей груди. Здесь был и еще один представитель экипажа корабля — невысокий, коренастый и крепкий, с коротко стриженной русой головой человек лет сорока на вид. Он стоял около пульта аварийной сигнализации и задумчиво нажимал какие-то кнопки. Я услышал, как за моей спиной, где-то вдалеке, с глухим рокотом раздвинулись и захлопнулись стальные заслонки. Снова посмотрел на коренастого. На нем был такой же синий комбинезон с отличительными знаками первого пилота и те же высокие ботинки, что и у его товарища. Почувствовав мое присутствие, пилот обернулся. Несколько секунд он спокойно изучал мое лицо, потом в глазах его появился немой вопрос. Я заметил, что, и штурман ракетоплана оставил свое занятие и с любопытством рассматривает меня. Чтобы не вводить их в заблуждение, я поспешил представиться.
— Мое имя Максим Новак. Вас должны были предупредить обо мне, из Службы Труда.
Глаза пилота сразу же повеселели.
— А! Так это вы летите с нами на «Фаэту-2»? Добро пожаловать на борт нашего «бронтозавра»!
Он оставил в покое кнопки аварийного пульта и подошел ко мне бодрым шагом, протягивая руку.
— Почему «бронтозавр»? — удивился я.
— Это мы так прозвали свой корабль, — улыбаясь, пояснил пилот. — А что, разве не похож?
— Н-не знаю…
— Э! Да, ладно! Что там? Рад познакомиться! Эд Тернер.
Я пожал его твердую ладонь. Покосился на штурмана.
— Это наш штурман, Девид Купер, — представил его Тернер. — Признаюсь, я был немало удивлен, когда узнал, что кто-то хочет лететь на нашем грузовом корабле в качестве пассажира. Хотя, конечно, у каждого могут быть свои причины… Я, разумеется, не могу никому запретить летать пассажиром на грузовых.
— Просто мне необходимо было срочно попасть в эту колонию на Омикрон Кита, — попытался объяснить я.
— Понятно, чего там! — кажется, еще больше обрадовался Тернер. — Надо, так надо!
— А что же вас здесь только двое? — неуверенно спросил я, и снова покосился на штурмана.
Лицо у него было слегка вытянутое, с большими карими глазами и густыми бровями. Справа около рта наметилась глубокая складка, придававшая ему хмуроватый вид, но задорный блеск в глубине глаз выдавал в нем человека веселого и общительного.
— А зачем нам больше? — искренне изумился Тернер. — Это на трансзвездных лайнерах пусть больше будет. Там пассажиры, обслуживающий персонал, да и техника посложнее будет, чем у нас. А мы здесь и вдвоем справляемся. Грузом, сами понимаете, загрузились полностью еще вчера, под самую крышку! Оборудование разное: автоматические рудокопы, сканеры, буры. Ну, и продукты, конечно, вода. А как же без них? Без них никак нельзя! Там люди их ждут, не дождутся. А тут приходит сообщение, что необходимо взять на борт еще одного человека, пассажиром…
Он замолчал, откашлялся, посмотрел на Девида Купера, словно ища у того подтверждения своих слов. Затем заговорил снова.
— Так вот, приходит, значит, сообщение о пассажире этом, о вас значит! Необходимо, мол, взять на борт. Человек согласен лететь на грузовом. А мы что? Нам не жалко, пускай летит, раз хочет! Места у нас хватит, продуктов тоже достаточно, да и лететь-то тут всего ничего — полтора парсека за границами Договорной Зоны. Правда, пришлось взять дополнительный груз в полторы тонны, но это не беда. В грузовом отсеке еще столько же поместится. Лишь бы человек хороший попался! Правильно я говорю, Дев?
Он снова посмотрел на штурмана. Тот согласно кивнул, весело блестя глазами. В эту минуту откуда-то снаружи, через динамики внешней связи, донеслась протяжная сирена. Пилот сразу же замолчал, внимательно прислушиваясь. Вой сирены повторился снова, потом еще, и еще раз. Тернер посмотрел на меня.
— Кажется, пора. Предупреждают грузовой. Дают свободную полосу для взлета.
Он натянул на голову тонкий обруч наушников и слегка постучал пальцем в правый телефон, словно проверяя громкость связи. Затем кивнул в сторону посадочных кресел у главного пульта.
— Рассаживайтесь по посадочным! Сейчас будем стартовать.
— Эх, прощай матушка Земля! — шутливо воскликнул Девид Купер, усаживаясь в свое кресло. — Опять я покидаю тебя на долгие восемь недель! А не покинуть не могу, потому, как работа у меня такая, «бездомная»! — Он взглянул на меня и весело подмигнул.
— Да, люди нас ждут там, не дождутся, наверное, — деловито проворчал первый пилот, пристегивая привязные ремни. — Дев, проверь гравитатор!
Вспыхнули голубые экраны над главным пультом управления, разворачивая перед нами панораму огромного опустевшего поля. Откуда-то со стороны кормы корабля донесся приглушенный могучий рокот, — это заработали маневровые двигатели. Ракетоплан дрогнул всем корпусом, по обшивке прошла мелкая дрожь, и тут же утихла. Могучий корабль плавно сдвинулся с места и мягко покатил по взлетной полосе.
Я силился рассмотреть на экранах заднего обзора знакомые силуэты Стива и Юли, хотя прекрасно понимал, что их там сейчас не может быть, потому что они давно в укрытии. И все же я напрягал глаза, вглядываясь в отдаленную кромку поля, пока прозрачные блюдца экранов не затопило ослепительное белое пламя. Теперь уже ничего, кроме этого моря огня, не было видно, и Тернер опустил на экранах защитные фильтры.
Прощай Земля! Тон эона — навеки! — как говорили древние эллины.
Часть вторая Представитель закона
«Когда пламя над чашей кольцом совьется,
тогда близко время Мое…»
(Ж. Сент-Илер «Криптограммы Востока»)«Научиться чувствовать себя всегда частью
потока, несмотря на всю свою индивидуальную
неповторимость, — вот обязательное условие
мудрости!»
(И. Ефремов «Лезвие Бритвы»)Глава первая За гранью смерти
Я неподвижно лежал на широком диване в своей каюте и смотрел в потолок, в одну точку. Прозрачный мерцающий изнутри шар терморегуляторной системы висел над самой головой, и мой взгляд тонул в его призрачной глубине, не замечая ее. Память, подобно неутомимой птице, уносила меня далеко-далеко, за пределы этой переливающейся радужной сферы, за пределы этой каюты и прочных стен корабля, стремительно пронизавшего невидимые миры на границе нуль-пространства. Нить ее была тонка и тревожна, как эта невидимая граница между сверкающим миром звезд и небытием, по которой скользил наш ракетоплан, унося меня все дальше и дальше от Земли. Она то ослабевала, то натягивалась с новой силой, грозя оборваться в любое мгновение. А перед глазами проходили заснеженные вершины гор, темные молчаливые леса, пенные волны южного моря, города, поселки, станции, полные людей и жизни. Смутные воспоминания, неясные образы роились в голове тесной гурьбой, незаметно перетекая друг в друга, сливаясь в единый и неповторимый образ Земли — теперь уже далекой и потерянной для меня навсегда…
