Сергей Булыга - Фэнтези-2011
А паныч:
— А при чем здесь я? Это наука физика. На тело, изрыгающее жидкость, действует выталкивающая сила…
Пан:
— Знаю, знаю!
Это он почти что прокричал. Паныч обиделся и отвернулся. А пан посмотрел на меня, после посмотрел на Галяса, а после поманил его пальцем. Галяс подошел. Пан у него очень тихо спросил:
— Это и есть тот самый мальчик?
— Так точно, ваша мость! — намеренно громко ответил Галяс, потому что он уже точно знал, что при мне шептаться бесполезно, я все равно все слышу.
Но пан вначале удивился. Он сделал вот так бровями. Тогда Галяс повернулся ко мне и очень тихо, еще тише пана, сказал:
— Ясь, тебя его милость зовет.
Я вылез из фонтана, и подошел к ним, и сделал с головы вот так, будто снимаю шапку. Паныч грозно засверкал глазами, а пан, наоборот, заулыбался так, как будто ему это очень понравилось. А на самом деле, я же это точно знал и видел, ему просто очень хотелось меня порасспрашивать. Он же про меня уже много чего интересного слышал, а теперь мог сам, что хотел, уточнить. И он сразу стал это делать — первым делом спросил вот что:
— Так это ты и есть тот самый мальчик, который от ведьмы сбежал?
— Я не сбежал, — сказал я, — а это она меня потеряла.
— Как?
— А это я из ступы вывалился, когда мы с ней над лесом летели.
— О! — громко сказал пан, весь прямо засветился от радости и поднял вверх указательный палец.
— Папан! — сердито сказал паныч. — Чего это вы ему позволяете?! Ступа тяжелее воздуха, она летать не может!
Но пан не стал с ним спорить, а только укоризненно посмотрел на него, после опять повернулся ко мне и спросил теперь вот что:
— А почему ты не убился, когда падал?
— Наверное, мягко упал, — сказал я. И еще: — И эта ведьма тоже думает, что я убился, и поэтому меня не ищет. А я здесь, у вас.
Пан повернулся к Галясу. Галяс ничего не сказал, а только медленно моргнул.
— Так! — сказал пан. — Ладно! А чем она тебя кормила? Жареными мухоморами?
— И еще поганками, — добавил я. — Сырыми, но с солью.
— А без соли нельзя?
— Можно и без соли, — сказал я. — Но это уже невкусно.
— Так! Так! — еще раз сказал пан, и уже очень громко. И посмотрел на паныча. Паныч вот так вот криво усмехнулся и сказал:
— Я тоже могу всякого наговорить. У меня по риторике всегда, уже третий семестр, отлично.
— При чем здесь риторика? — сердито спросил пан. — Правда, мальчик, ни при чем?!
— Ни при чем! — сказал я.
— И мы ему это докажем! — еще сердитей сказал пан. — И Хряпчику! И Хрумчикам! И Сабантуевскому тоже! При Сабантуевском это сможешь?
— Что? — спросил я.
— Мухоморов съесть! Тарелку!
— Смогу.
— А поганок с солью?
— Тоже.
— Ат! — радостно сказал пан и гордо посмотрел на паныча. Паныч стоял белый, растерянный, он смотрел на меня и молчал. Я видел, что он мне завидует…
Или даже что-нибудь еще похуже! И поэтому неизвестно, чем бы кончился наш тогдашний разговор, но тут прибежал гайдук и сказал, что пани зовет их к обеду. Ладно, сказал пан, мы к этому еще вернемся, после чего они оба, и гайдук с ними, ушли к себе обедать. Эх, подумал я тогда, глядя им в спины, это же меня опять леший дернул за язык. Потому что никогда меня родная мать-ведьма не кормила такой гадостью. Что мне теперь делать? Как мне теперь быть? Я посмотрел на Галяса. А он подмигнул своим кривым глазом и сказал:
— Не бойся, мальчик Ясь, пан у нас добрый, не убьет. — Потом уже строго добавил: — Но фонтан мы все равно должны исправить!
Я тогда пошел обратно и еще раз дал кулаком по гусиной спине. Струя опять ударила. Я вылез из фонтана и спросил, про какую это силу говорил господин паныч. На что Галяс задумался, а после сказал, что раньше фонтан работал так: вот в эту башенку, которая стоит здесь рядом, на краю полянки, люди носили наверх воду и заливали туда в чан, а когда к фонтану подводили гостей, там в чане открывали задвижку — и вода по трубам, а трубы вот здесь, под землей, и дальше, идут в фонтан, в гуся, и на них действует выталкивающая сила, чтобы вода била струей. Вот, наверное, сказал Галяс, паныч оттого и гневался, что сейчас там воды нет, а струя есть все равно. Вот как Галяс мне тогда объяснил — путано и непонятно. То есть истинно по-пански! Я ничего ему на это не ответил, а молча пошел домой.
И дома я тоже был весь тот день молчаливый, моя деревенская мать напугалась и хотела уже было вести меня к бабке-шептухе. Но отец делать это запретил, он сказал, что я («наш Ясь») сам кого хочешь зашепчу. А эта моя нынешняя беда, сказал дальше отец, происходит оттого, что я в последнее время стал слишком много времени бывать среди гадких людей. Гадкими людьми отец называл всех панов и подпанков.
— Держись от них подальше, сынок, — говорил он мне в тот вечер. — А если и тогда они не будут давать тебе покоя, так ты лучше опять беги в лес.
— Что ты такое мелешь, старый дурень?! — закричала на него моя здешняя мать.
А он в ответ:
— Я не старый! А вот зато если я и вправду дурень, так это даже хорошо, потому что разве умным сладко? Вот наш Яська умный. И мне его жаль. И ведь тебе тоже жаль, нестарая ты дура!
Мать ничего ему на это не ответила, а только утерла глаза и пригласила нас ужинать.
На ужин были грибы — настоящие, съедобные, которые собрали мои младшие деревенские сестры. Я их до сих пор очень люблю, этих сестер. А когда я совсем вырасту, я их обеих замуж очень хорошо пристрою. И старшую тоже.
Но это было уже после, еще через немало лет. А тогда была глухая ночь, я лежал среди своих на лежанке. Они все крепко спали, а я не спал. Я же им ничего не сказал ни про фонтан, ни про жареные мухоморы и поганки с солью. А это же смерть! Из мухоморов можно делать только хмельную настойку для леших, но я же не леший. А поганок я и вообще у нас в лесном доме ни разу не видел. Как, я тогда думал, быть? И поэтому не спал.
И, оказывается, я в ту ночь из-за тех поганок не спал не один. Потому что только утро развиднелось, приходит к нам гайдук и говорит, чтобы я («мальчик Ясь») срочно бежал в панский палац до ясновельможной пани Крыси. До Долбежки, вот как! С самого утра! Мать сразу заплакала. А отец грозно сказал, чтобы молчали, еще даже ударил кулаком по столу, а после спросил у гайдука, в чем это тут дело.
— Может, даже в чем-нибудь хорошем! — загадочно сказал гайдук.
— Ага! — сказал отец. — Значит, может, он еще и вернется! — а после сказал мне, чтобы я шел за гайдуком и ничего не боялся.
И я пошел. И привел меня гайдук прямо в панский палац. А после даже повернул на их жилую половину. Там к нам вышла панна Мальвина, пани Крыси главная приживалка, посмотрела на меня, а после посмотрела на гайдука и сказала, чтобы он шел вон. Гайдук ушел. А я остался. Панна Мальвина опять посмотрела на меня, теперь уже очень внимательно, и сразу стала сердитая, крепко схватила меня за руку и быстро повела неизвестно куда. То есть вначале было неизвестно, а после совершенно ясно — на заднее крыльцо, где она заставила меня мыть руки, и лицо, и даже уши и шею. А после даже ноги! Я очень сильно испугался, потому что подумал, что меня хотят продать. Я даже об этом спросил. На что панна Мальвина грозно ответила, что меня никто и даром не возьмет, больно я кому нужен, после чего опять схватила меня и опять потащила куда-то. Этим куда-то в этот раз оказалось к пани Крысе.
Пани Крыся была из себя вот какая: худая и высокая. А еще она любила раскачиваться в кресле-качалке. А если она просто в нем сидела и не раскачивалась, значит, она очень злая. Или о чем-нибудь думает. Так было и тогда, когда я к ней вошел, — она тогда думала. И смотрела прямо на меня! Очень страшными глазами, между прочим. Как будто я у нее что-нибудь украл. Я испугался и опять, как и вчера у фонтана, сделал с головы вот так, будто снимаю шапку. Пани Крыся очень удивилась и стала смотреть на меня уже совсем по другому — как на какого-нибудь дурня. Я тогда ей поклонился, чтобы только не смотреть в глаза. А она сказала очень добрым голосом:
— Какой милый мальчик! — А потом уже строго: — Подойди ближе!
Я подошел.
— Посмотри на меня! — приказала она.
Я посмотрел. Она недовольно покачала головой и сказала:
— Какие дикие глаза! Мне страшно!
Я испугался и сказал:
— Я это не нарочно.
— Дурень! — сердито сказала она. — Молчи, когда с тобой разговаривают. Я из-за тебя сегодня всю ночь не спала, скотина ты этакая. — И тут же спросила: — Это же ты вчера хвалился, что любишь жареные мухоморы?
Я молчал. Она же мне сама так приказала! Но тут панна Мальвина, а она стояла сзади, врезала мне подзатыльник, и я ответил:
— Да.
— И поганки с солью?
— Да.
— Очень хорошо! — громко сказала пани Крыся. — Вы только посмотрите на него — какое дерзкое чудовище! — И опять быстро спросила: — Это правда?
