Александр Козин - Истории Выживших (сборник)
Он умолк, когда услышал заливистый женский смех. Девушка так хохотала, что задела котелок над огнем. Похлебка пролилась на угли и зашипела. Остальные трое даже не потянулись к лежавшему у ног оружию.
– Зубатка? – удивился Шурпан, опуская ружье. Девушка наконец перестала смеяться и посмотрела на Шурпана едва ли не с сочувствием. Ее бронзовая кожа блестела в пламени костра. Из леса за ее спиной, чертыхаясь, вывалился Сопливый и, заметив взгляд командира, заблеял:
– Шурпан, извини! Мне показалось, что там был этот долбаный кабан-горбун! На бревно так тень упала! Вот я и…
– Я же говорил, что он недоразвитый, – с какой-то философской, умудренной грустью сказал Слепец, вышедший из леса вслед за Сопливым. – Если б не я, то, глядишь, жопу себе отстрелил бы. А штаны и так небось стирать придется.
– Иди ты, слепой… – обиделся Сопливый, но тут же заткнулся, понимая, что облажался.
– Мы вас почуяли, что называется, за версту, – сказала Зубатка. – Вы с наветренной стороны заходили, а от кого-то из вас чем-то таким ядовитым несет, что мертвец в могиле и тот бы унюхал.
Шурпан заметил, что Сопливый готов провалиться под землю от стыда, и вспомнил, как этот придурок откопал в развалинах магазина к северу от Черной Дороги флакончик с каким-то дерьмовым одеколоном. Надеясь, должно быть, охмурить какую-нибудь бабу из деревушки, рядом с которой они разбили лагерь, он вылил на себя всю эту дрянь. И вот…
Командир хлопнул себя по лбу, и не только для того, чтобы убить комара, но и от отчаяния: почему из всего отряда, кроме них со Слепцом, выжить удалось лишь этому чудаку?
– Ладно, всякое бывает – и умственная неполноценность тоже, – ухмыльнулась Зубатка и махнула рукой: – Присаживайтесь. Отведайте похлебки из горбуна, которого так боится ваш приятель.
Шурпана и его спутников долго уговаривать не пришлось: достав из рюкзаков помятые армейские котелки, они кинулись к еде и вскоре уплетали густое сочное варево. Орудуя ложкой, Шурпан покосился на троицу Зубаткиных корешей и узнал в них трех братьев с одного из хуторов неподалеку от его деревни. Они были высокими, худыми и бледными и в своих черных куртках и шапках походили на передвижную рекламу смерти. Когда-то один шутник за худобу прозвал их Три Толстяка.
– Как… вас… сюда… занесло? – спросил он с набитым ртом, делая паузы, чтобы прожевать жесткое кабанье мясо. Зубатка пожала плечами:
– Так же, как и вас. Драпаем от Каганата.
– Нас разгромили два дня назад, под Сибережем, – сказал Слепец.
– А нас на день раньше. Вот вперед и вырвались.
Шурпан почувствовал, как досада поражения перебивает даже вкус мяса, пропитывая его горечью утраты и желчью жажды мести. Недавние воспоминания заголосили криками раненых и стонами умирающих, и Шурпан усилием воли заставил их умолкнуть.
– Думаю, нам лучше держаться вместе, – сказал он.
– И я так думаю, дорогуша, – подмигнула ему Зубатка и подбросила в костер полено. Слепец скрутил самокрутку и прикурил от лежавшей в костре ветки. Где-то в темноте мерно ухала сова.
Шурпан разглядывал Зубатку, которая тоже принялась неторопливо насыпать табак на кусок старой газеты. Несмотря на все ужасы и лишения, которыми наградила ее жизнь, она все еще сохраняла тень изначальной красоты. Пусть по лицу расползлась сеточка морщин, а в черных, как зимняя ночь, волосах мелькали серебристые пряди, ее строгие, немного азиатские – от матери-татарки – черты в последние годы обрели даже большую, чем прежде, какую-то первобытную красоту. И ее не портила даже пиратская черная повязка на глазу.
– Ты увидел что-то, чего прежде не видал, дорогуша? – улыбнулась она, заметив взгляд Шурпана. Он ответил ей улыбкой и оглядел собравшуюся компанию.
– Да. Настоящий алмаз в куче навоза.
– Ты как всегда галантен, мой рыцарь.
– Точно. Предлагаю обсудить, что нам делать дальше.
– Бежать отсюда на хрен, – тут же выпалил Сопливый, поежившись и оглядывая деревья вокруг. Это была обычная дубрава, не Лес, но ему и тут было не по себе.
– Без Сопливых разберемся, – усмехнулся Слепец. – Хотя он прав, Шурпан. Тут и думать нечего. Нам наваляли, и нужно уходить. Доберемся до Долины, попробуем организовать оборону.
Зубатка фыркнула, и Шурпан ее понимал: против такого противника, как этот сраный Каганат, нужна не просто оборона, а долбаная крепость. Чтобы подготовиться к защите, Долине нужно время, и его-то Жнец со своим Каганатом им точно не даст.
– Как будем уходить? По западной дороге? – спросил Шурпан. Слепец покачал головой:
– Прямо на юг.
– Но… там же Лес… – промямлил Сопливый. Он был прав: к югу отсюда путь к Долине преграждало огромное пятно мутировавшей растительности, накрывшее руины Чернигова. Никто не сумеет выжить там достаточно долго, чтобы пройти всю чащу.
«Никто, кроме Слепца», – думал Шурпан.
– Слепец поможет нам с Лесом, – ответил Шурпан и посмотрел на Сопливого так, что остальные вопросы, которых у мальчишки вечно было бесконечное множество, тот затолкал обратно в глотку, из которой они лезли наружу. Набив желудок, он почувствовал, как по телу расползается приятная истома и мысли в голове замедляют свой бег, становясь громоздкими и неповоротливыми. Шурпан не спал больше суток и после марш-броска с севера вымотался так, что сейчас, казалось, готов был упасть лицом в костер и все равно не проснуться.
– Что-то ты носом клюешь, дорогуша. Пора баиньки.
– Верно говоришь, – зевнув, ответил Шурпан и, кряхтя, поднялся. – Пойду ставить палатку.
– А часовых выставим? – спросил Сопливый, тут же вскочивший и прижавший к себе свой «АК», будто любимую девицу.
– Не ссы, – усмехнулась Зубатка и кивнула на Слепца: – Он круче часовых. Кто-то есть поблизости, а, Слепец?
Помолчав, слепой прошептал:
– В радиусе десятка километров никого. Медведь да пара крысоволков.
– Вот так-то. Значит, и часовые не нужны, – усмехнулась Зубатка.
– И тем не менее, раз уж ты вызвался, назначаю тебя, Сопливый, в караул после полуночи, – под общие смешки сказал Шурпан.
Когда он отошел, чтобы справить нужду, проклятый мальчишка догнал его и спросил:
– Этот Слепец… У него что, суперслух?
Сопливый боязливо оглянулся, будто думал, что седовласый слепой вояка услышит его даже здесь.
– Что-то вроде того, – кивнул Шурпан. – Знаешь, как бывает, – если лишился гляделок, то уши лучше слышать начинают.
– А-а-а, ясно…
Шурпан был рад, что такое объяснение удовлетворило мальчугана и воробьиные мозги не позволяли ему задуматься над тем, какие уши могут «прослушать» Лес на десяток километров. Но ему лень было рассказывать о том, как Слепец обрел свой дар, когда взрыв гранаты в одной из стычек с байкерами Черного рынка не только превратил его глаза в кровавое месиво, но и вонзил в опустевшие глазницы десяток осколков загадочного артефакта, только что найденного в руинах и разбитого гранатой. Эти частицы у него в голове позволяли Слепцу ненадолго видеть глазами животных и насекомых, обитавших вокруг. «На кой хрен этому дрищу все это знать?» – подумал Шурпан и, застегнув ширинку, направился к палатке.
Мысли о том, чтобы почитать перед сном потрепанную и затертую книжку Джека Лондона о Клондайке, которую он месяц назад откопал в чьем-то брошенном жилище, были отброшены сразу. Он едва успел забраться в спальник и подложить под голову куртку, как сон будто оглушил его огромным молотом.
Во сне ему было жарко. Еще секунду назад вокруг был обычный ноябрьский день, когда в воздухе уже чувствуется ледяное, режущее горло дыхание наступающей зимы, а сейчас он будто провалился в преисподнюю, и от жара кожа на лице, казалось, готова была расплавиться и сползти с костей. Он погрузил лицо в холодную, покрытую утренним инеем траву. В ушах гудело, Андрюха по прозвищу Свинорыл что-то ему кричал, но Шурпан ничего не слышал, будто кто-то нажал на кнопку и лишил мир звуков, как на телевизоре, который Шурпан смотрел в детстве, до Пандемии. Лицо Свинорыла покрывала кровь, в руке он сжимал «АКС», рот открывался и закрывался, открывался и закрывался… пока его блестящая на солнце лысая голова вдруг не лопнула, как упавший арбуз, от пули снайпера и не оросила все вокруг кровавыми брызгами. Тело Свинорыла продолжало стоять, будто не желая примириться с отсутствием головы, и упало лишь от взрывной волны очередной мины, вроде той, что оглушила и опалила Шурпана. Наконец сквозь гул начали просачиваться звуки боя. Вопли, отрывистые приказы, рев ярости… Бесконечный стрекот автоматных очередей, грохот помпового ружья Михалыча, и взрывы, взрывы, взрывы…
У ублюдков Каганата были минометы. Черт возьми, у них были даже БТРы! Должно быть, эти выродки наткнулись на неразграбленную военную базу, а может, к их бандам прибились остатки какой-то армейской части с техникой. Одна из этих проклятых ржавых «консерв» как раз поливала огнем позиции отряда Зубатки на соседнем холме. Им приходилось еще хреновее, чем людям Шурпана: туда Жнец бросил один из этих уродских автобусов, обшитых бронелистами. Эта адская колесница подлетала впритык к позициям защитников Долины, затем разворачивалась бортом, закрывавшие окна стальные щиты поднимались, и сидевшие внутри ублюдки Каганата открывали огонь. Впрочем, и на эту говновозку нашлась управа – легендарное противотанковое ружье Зубатки. Никто не знал, откуда она достала эту древнюю громадную штуковину с обрезанным стволом, вечно болтавшуюся у нее за спиной, но управлялась она с ней отменно. Вот и сегодня, полчаса назад, метко всаженный в переднюю броневую пластину автобуса бронебойно-зажигательный патрон принялся рикошетить по салону, превращая врага в кровавое конфетти, а потом эта самоходная братская могила и вовсе вспыхнула, отправив мерзавцев к их любимому Огнебогу. Тогда они радовались. Но сейчас Шурпан видел: дело проиграно и нужно уходить.
