Роман Злотников - Генерал-адмирал. На переломе веков
После этого боя продолжать разведку под Пхеньяном осталась только одна сотня, а вторую есаул был вынужден выделить для сопровождения тысячи пленных и обоза с трофеями. Одних винтовок в исправном состоянии казаки захватили три с лишним тысячи штук. Японцы пока более не пытались соваться западнее Пхеньяна, копя войска и припасы, так что около Фузана, ставшего главным портом снабжения японской армии вторжения, скопилось огромное количество припасов и военного снаряжения. Именно туда и собирался наведаться адмирал Гильтебрандт, надеясь застать японцев врасплох и навести шорох в их курятнике. Впрочем, на то, что это удастся сделать всей эскадрой, он особенно не рассчитывал. Японские миноносцы и крейсера постоянно паслись около Порт-Артура, и выход русской эскадры из базы они вряд ли пропустили бы. Но и сидеть в порту мочи не было. Все — и матросы, и офицеры, и сами адмиралы просто рвались в бой. Героическое и невероятное по своим результатам морское сражение у Чемульпо воодушевило всех. Согласно всем канонам, при таком соотношении сил японцы должны были просто уничтожить оба наших корабля, не потеряв ни одного своего. Ну, в крайнем случае, при очень большой удаче или, вернее, для японцев — неудаче, потерять какой-нибудь миноносец. А тут…
После того как Гильтебрандт изложил мне свои планы — как на случай, если удастся без потерь добраться до Фузана, так и на случай перехвата эскадры японским флотом, — я благословил его и отпустил. Флотоводцем я себя не считал и не считаю до сих пор, то есть в этом отношении мои ранения меня не особенно напрягали. А вот во всем остальном…
Войска из Центральной России начали прибывать в Маньчжурию уже две недели назад. Опыт массовой переброски войск, полученный во время Маньчжурского замирения, оказался сейчас куда как кстати, а проведенное после этого строгое расследование четко обозначило пределы казнокрадства и некомпетентности, которые я как наместник Дальнего Востока согласен был терпеть. Так что на этот раз переброска шла настолько четко по графику, что острый на язык русский люд начал в шутку обзывать железнодорожников «немцами». А уж едва пронесся слух, что я очнулся и иду на поправку… К настоящему моменту передовые отряды уже выдвинулись к реке Ялу, где вовсю шло оборудование позиций.
Я в руководство войсками не вмешивался, ограничившись одним совещанием, состоявшимся в моем особняке около недели назад. Едва только здоровье позволило.
Пока я валялся без сознания, командующим армией в Маньчжурии был назначен военный министр Куропаткин. Услышав об этом, я долго матерился, оставшись один в спальне. Уж больно много про него в свое время было написано всякого — даже я, не особенно интересовавшийся историей и конкретно Русско-японской войной, знал, что Куропаткин умудрялся отступать даже в случаях, когда наши войска не только занимали укрепленные позиции, но еще и превосходили атакующих японцев числом. Однако переигрывать что-либо было поздно. Да и вряд ли удалось бы. Снять столь высокопоставленного и неплохо зарекомендовавшего себя в глазах государя и общественности военного (видел я его послужной список — герой, да и только) просто так, по моему желанию, было невозможно. Поэтому я сразу, как смог, вызвал сюда, в Порт-Артур, толпу офицеров. Не только Куропаткина, но и обоих командующих армиями — Линевича и Гриппенберга, а также начальников над дивизиями и даже командиров полков. Это мероприятие немедленно обозвали «Большой говорильней у наместника», но для меня важно было, чтобы меня лично услышали как можно больше людей и чтобы мои слова дошли до еще большего количества с минимумом передаточных инстанций, то есть максимально неискаженными.
Заслушав долгий и перегруженный деталями доклад Куропаткина, суть которого заключалась в том, что наши войска пока не обладают достаточным потенциалом для наступления и он предлагает всю стратегию действий русских войск строить от обороны, я благосклонно кивнул и высказался в том духе, что оставляю вопросы стратегии на усмотрение столь компетентного лица, а сам ограничусь следующими принципами. Во-первых, в определении линий и узлов обороны я никого из командующих не ограничиваю, но как только они определятся — отступать запрещаю. Совсем. Офицер, отдавший приказ об отступлении, не вызванном тактическими соображениями либо соображениями военной хитрости, а также и вызванном оными причинами, но затем приведшим к прорыву линии обороны и невозможности восстановить позиции, будет уволен из армии без пенсии и права ношения мундира. То есть с позором. Во-вторых, дабы сего не произошло, я потребовал оборудовать позиции полевыми укреплениями, предусмотрев при этом возможность боя в полном окружении, для чего, кроме основных, надобно будет оборудовать еще и запасные и отсечные позиции. Причем, вследствие изменений в вооружениях войск за последние десять лет, основой этих полевых укреплений теперь должны стать не привычные редуты и люнеты, а укрепления, расположенные ниже или на уровне земли, — окопы, траншеи, блиндажи и тому подобное. Если войска по каким-то причинам проигнорируют мои указания и оставят позиции из-за того, что построенные по старинке укрепления разбиты современной скорострельной артиллерией либо противник, вклинившись с фланга, на котором не окажется запасных и отсечных позиций, принудит их к отходу, — санкции к командирам таких частей и соединений будут применены аналогично уже озвученным. И третье — все пехотные части должны непременно усиливаться пулеметами и артиллерией. Я специально вызвал на Дальний Восток все имеющиеся в русской армии пулеметные роты. Извольте их использовать по максимуму. Что же касается артиллерии, я бы очень просил распространить в войсках мои пожелания по поводу действий артиллерии с закрытых позиций, которые успешно применялись русскими артиллеристами еще во времена Крымской войны. Я считаю, что пришло время их возродить…
На этом мой спич и закончился. Судя по тому, что я знал о Куропаткине, наступать он не способен органически, а вот в обороне, пожалуй, его педантичность и осторожность помогут как-нибудь продержаться. Японцы же обречены наступать, и как можно скорее, ну а мы их, даст Бог, как следует проредим. Если же Куропаткин скомандует отступление… Что ж, будет хороший повод его снять. Вот только кем его заменить, я пока не представлял. Ну не знал я сухопутный генералитет.
Вообще, после того как я проанализировал обстановку, у меня в голове сложился план войны, определяющей идеей которого стала минимизация потерь. Кстати, с этим мне очень помог Боткин. Деятельная натура Евгения Сергеевича не позволила ему удовольствоваться излечением моей покоцанной тушки, и он энергично влез в медицинское обеспечение боевых действий. Быстро выяснив, что для нормального обеспечения медицинской помощью войск здесь нет ни людей, ни материалов, ни иных ресурсов, он через газеты обратился к широкой общественности и призвал всех имеющих отношение к медицине отправляться на Дальний Восток, дабы «сохранить жизнь и здоровье наибольшему числу русских людей, отражающих агрессию злобных азиатов». Ну, формулировки его я бы поправил, кабы не лежал пластом после покушения, но в общем это обращение сыграло свою роль. На Дальний Восток буквально хлынули медики — от опытных врачей до студентов старших курсов медицинских факультетов, массово отпрашивавшихся в своих альма-матер для получения, так сказать, реальной практики. Уже через полтора месяца в распоряжении Боткина оказалось около тысячи человек, которых можно было использовать как средний и старший медицинский персонал. И около пяти тысяч тех, кто почти ничего не умел, но был полон желания отдать все свои силы уходу за ранеными и покалеченными. После чего у нас с ним состоялся долгий разговор. Впечатлившись успехами Евгения Сергеевича на организационной ниве, я загорелся идеей использовать Русско-японскую войну для отработки новых методик организации медицинской помощи в армии, а также и операционной хирургии, и реабилитации, чтобы резко уменьшить число инвалидов после войны. Насколько я помнил, во время Великой Отечественной до восьмидесяти процентов раненых после излечения возвращались в строй, здесь же уровень военной медицины был таков, что раневые поражения конечностей приводили, как правило, к ампутации. И не вследствие тяжести поражения, а просто из-за того, что к моменту попадания на операционный стол у многих раненых уже начиналась гангрена. Как раз с этим я и предложил Боткину побороться. Ну а ежели он еще и разработает парочку собственных методик лечения раневых поражений или реабилитации после ранений, то… А чего бы нам не учредить специальную медицинскую премию? Ну, я так думаю…
Другой стороной моего плана была, наоборот, максимализация потерь японцев. Во всех отношениях — в людях, кораблях, финансах, ресурсах. Японцы поставили на эту войну всё, и если они проиграют, то есть не получат после войны тех ресурсов, которые им удалось получить в известной мне истории, Япония лет на пятнадцать-двадцать погрузится в жесточайший кризис, вызванный чудовищным внешним долгом. А если на это еще и наложится гибель гигантского (по японским меркам) количества молодых, крепких мужчин и пущенный на дно тоннаж торгового флота… да они от этого лет тридцать будут в себя приходить. Так что у нас тут, на Дальнем Востоке, все это время будут развязаны руки и его заселение пойдет быстрыми темпами. В известной-то мне истории что случилось? После поражения в Русско-японской войне наше продвижение на Дальний Восток уперлось в стену. Японцы не позволяли нам здесь практически ничего. Все торговые связи с Китаем они переключили на себя, все финансовые потоки тоже, и российский Дальний Восток превратился в этакий огромный тупик. Да еще и опасный, вследствие того что в той истории не случилось Маньчжурского замирения и хунхузы с этих мест никуда не делись. Более того, после Русско-японской войны, изрядно ослабившей уссурийское казачество, и потери возможностей преследовать банды хунхузов, перешедшие границу, число оных возросло в разы! А кому захочется ехать в смертельно опасный тупик?
