Ян Валетов - Дураки и герои
Сергеев невольно покачал головой.
«Бред! Базилевич! С автоматом! Чихуахуа под седлом! Ну, не может же автор этого сценария считать всех остальных идиотами! Или все-таки может? Ведь не дурак же был Геббельс, говоривший, что люди охотно верят самой чудовищной лжи? И чем она глупее, тем охотнее верят? Что из того, что люди масштаба Базилевича, пусть даже и проигравшиеся по жизни в пух и прах, НИКОГДА не принимают участия в акциях, подобной этой? Они к таким эскападам просто не приспособлены! Что из того, если есть документ, подлинность которого признает любая экспертиза! Не верите! Вот посмотрите! Я и сам не знаю – зачем… Но вы узнаете? Это Базилевич? Ах, человек похожий на Базилевича? Ну, хорошо… Хорошо… Значит, человек похожий на Базилевича, участвует в операции по захвату оружия в Африке! Да, на границе с Эритреей! Что из того, что он был в Лондоне! Он же живет на деньги оппозиции! Вот они и профинансировали это нападение! Заметьте, это не я, это вы сказали! Я просто показал вам кинодокумент! Нет, нет… Не монтаж. Мы и сами думали, что монтаж, заказывали экспертизу… Пленка настоящая… Вот видите, здесь этот здоровый негр отрезает раненому голову… Да что ж вы так пугаетесь, не дай бог! Что ж вы такой впечатлительный! На войне, как на войне… Вот, на заднем плане стоит человек, похожий на Базилевича! Весь забрызганный кровью? Видите? А рядом с ним бывший военный советник Сергеев… Ах, помните? Да, да… Действительно, жил в Киеве, МЧС. Все так. Террорист, работал на террористов… Я не шучу, работал на оппозицию и имел еще интересы в этом деле. А рядом с ним арабский террорист, очень известный – Аль-Фахри. Понимаете теперь, куда шло оружие? А ведь обвинять во всем будут нас!»
Сергеев еще раз окинул взглядом поле боя и содрогнулся.
На каменистой взлетно-посадочной полосе, специально расчищенной для приема тяжелых самолетов, дымили два «транспортника» – брюхастые, одутловатые C-130. Под провисшим крылом одного из них ярко пылал, выплевывая из себя жирные черные клубы, грузовик с охраной. Вернее, с телами охранников – осколочный «выстрел» из гранатомета рванул прямо под тентом, обратив полтора десятка человек в фарш. Второй грузовик, осевший на корму, словно собака с перебитыми задними лапами, не горел и не дымился. Солдат, ехавших в нем, разбросало на несколько метров вокруг, а тело одного из них нанизало на лопасти пропеллера. В начале «взлетки» валялся на боку «лендровер», попавший под шквальный огонь из тяжелых пулеметов, а два его собрата уткнулись в валуны за пределами ВПП. И везде в красной пыли валялись тела… Изуродованные, практически целые, разорванные на части…
Кубинец недаром слыл неплохим стратегом тайных операций – нападение было произведено классически, в тот момент, когда контейнеры уже были закреплены на платформах, а колонна сопровождения еще не была сформирована: все только рассаживались по машинам. А вот охрана полосы сворачивалась – необходимости в ней уже не было, и часовые со стрелками занимали свои места в джипах. Вот тут-то и вступили в бой гранатометчики и мигом подскочившие на позиции моторизованные пулеметчики.
Восемь минут. Почти мгновенный огневой контакт. Вечность для тех, кто участвует в бою.
По контейнеровозам ударили снайперы – все стрелки были кубинцами. Лишь одному из них понадобилось два выстрела для того, чтобы убить водителя. Остальные справились с первого. Только один сопровождающий успел выпрыгнуть из машины и тут же попал под шквальный автоматный огонь группы заграждения.
В последнюю очередь стрелки ударили по самолетам.
Один из транспортников даже успел завести моторы и пытался развернуться, но тут заговорили едва успевшие разогреться тяжелые пулеметы, и тысячи крупнокалиберных пуль начали дырявить обшивку, прошивая насквозь фюзеляжи, баки, кабины и затаившихся в них людей. Четыре «машингана», делающих более семисот выстрелов в минуту, превратили оба C-130 в решето, а экипажи и обслугу – в покойников менее, чем за три минуты.
Целыми остались только контейнеровозы и контейнеры. Стандартные сорокафутовые контейнеры, без маркировок. Обслуга, прибывшая на самолетах, руководила выгрузкой-погрузкой настолько ловко, что возникало впечатление, что в работе участвует натренированная команда. Затаившимся в засаде оставалось только ждать, пока прибывшие закончат дело, и уж потом…
Все, что задумал Раш, пока получалось. Случайности в таких вот партиях крайне редки, а это значит, что Рашид Мамедович продумал все в тонкостях и дело свое знает туго. «Настолько туго, что и мы с Хасаном бродим в кадре с автоматами в руках, исполняем свои роли в фотосессии и мирно готовимся к закланию».
Сергеев посмотрел на Аль-Фахри.
Араб стоял рядом, заложив за спину руки и полуприкрыв глаза, напевал что-то тягучее, без слов. Он был спокоен. Михаил чувствовал его настроение: он и сам был не чужд фатализма.
Нукер был готов умереть. Нукер был готов сражаться и убивать. Нукер не хотел умереть на коленях в любом случае.
Хасан был врагом – так сложились обстоятельства. Но он был достойным врагом. Сергеев мог убить его без колебаний в нужный момент, но не мог не уважать, как противника. Араб был опасен, словно гремучая змея, но невольно вызывал восхищение силой своего духа.
Базилевич же сидел на земле, растерянный, жалкий и нелепый. Он был смешон в этой криво сидящей военной форме, и запах пота, исходящий от него, был настолько наполнен этим страхом, что шибал в ноздри, как ацетон, перебивая тяжелую вонь спекшейся на жаре крови. Он видел, что дело кончено, и боялся выстрела в затылок, который мог прозвучать в любую минуту.
А он мог прозвучать…
В нескольких метрах сзади, в тени чахлого рахитичного дерева, им в спины пялилась Вонючка. Сержант Че была возбуждена боем, да так, что едва сдерживала дрожь. Запахи крови, гари и пороха действовали на нее круче мужской ласки: на верхней губе выступили крупные капли пота, кончик широкого носа подрагивал, по хэбэ расплывались темные пятна. И глаза… Глаза у нее были безумные и стеклянные, словно не она смотрела на пленников, а нечто, на человека мало похожее, сидящее у нее внутри.
Рядом с ней, опасливо косясь на старшую, толклись двое здоровых, но бестолковых и неуютно себя чувствующих негра из здешних. Чувствовали они себя неуютно не потому, что вынуждены были охранять пленных в обществе странной сержантши с неприятным взглядом – эти тонкости их не интересовали. А вот то, что остальные бойцы отряда Кэнди грабили трупы, а они в этом участия не принимали, было действительно волнительно и заботило охранников значительно больше, чем исполнение приказа.
На ВПП выехал джип Рашида, и он выполз наружу, под лучи вечернего солнца, покрасневшего от вездесущей пыли и пролитой крови. Неуклюже ковыляя в непривычной обуви, похожий на панду-переростка, Рахметуллоев зашагал к стоящему у контейнеровозов Кубинцу, стараясь держаться подальше от разбросанных там и тут фрагментов тел.
– Ну? – сказал Хасан негромко на фарси. – Что будешь делать? Ждать дальше?
– Чего ты беспокоишься? Он же обещал оставить тебя в живых? – отозвался Сергеев.
Аль-Фахри помолчал несколько секунд, пожевал губами что-то невидимое и просвистел своим простреленным горлом:
– Я ему не верю…
– Я ему тоже не верю, – согласился Сергеев, в очередной раз оглядывая диспозицию. – Может быть, и поверил бы, но мы ему сейчас настолько без надобности, что даже удивительно – почему еще живы! Разве что ему еще нужно что-то доснять?
Базилевич, не понимавший чужого гортанного языка, посмотрел на Сергеева своими глазами раненой лани и быстро-быстро зашептал, сглатывая слова:
– Надо бежать, Михаил Александрович! Надо бежать! Нас всех убьют! Я знаю Рашида Мамедовича, знаю, поверьте, он очень жестокий человек… Я вас прошу, не бросайте меня! Прошу! Они убьют меня! Они вас тоже убьют!
Губы у Антона Тарасовича ходили ходуном, шлепали одна о другую. Он начал раскачиваться всем телом, то и дело ударяя ладонями о пыльную землю, припадая грудью к собственным коленям.
– Эй! – весело окликнула их Сержант Че. – Мачо! Скажи своему дружку, чтоб закрылся! Не то я забью ему в глотку его колокольчики!
– Мне страшно! Мне страшно! Мне страшно! – продолжал Базилевич, монотонно выбрасывая из себя слова, словно мулла, распевающий молитву. Он потерял контроль над собой и начал соскальзывать во влажную тьму безумия, и какие именно демоны ждали его в этой тьме, Сергеев даже и предположить не мог. – Сделайте что-нибудь! Сделайте что-нибудь! Сделайте что-нибудь!
– Думаю, – сказал Сергеев, оглянувшись, – что тебе, Антон Тарасович, действительно лучше помолчать. Никто тебя бросать не собирается, но если наша барышня выполнит обещание, то брать с собой будет нечего…
Глаза у Базилевича раскрылись еще шире, и он уже не шептал, а просто шевелил губами, словно кто-то выключил звук. А, может быть, он действительно начал молиться? В таких случаях и атеисты вдруг ощущали религиозный экстаз. Скорая смерть, знаете ли, способствует вере в чудеса.
