Юрий Никитин - Лоенгрин, рыцарь Лебедя
Глава 13
Рыцари весело делились впечатлениями, кто-то уже похвалялся, что присмотрел тут кое-кого и ночь проведет в другом месте, другие готовились ко сну, но все подхватились, когда дверь распахнулась, а на пороге появился молодой герцог.
Он оглядел всех быстро, шагнул в комнату. Дверь за ним захлопнули, он подошел к сэру Шатерхэнду.
– Как вы себя чувствуете, дорогой друг?
– Вроде бы неплохо, – пробормотал тот настороженно. – А что случилось?
– Вы слегка приболели, – сообщил Лоенгрин тяжелым голосом. – И послали за мной своего сына. Я прибыл на ваш зов…
Сэр Шатерхэнд смотрел на него исподлобья.
– И?
– Мне пришлось остаться с вами на всю ночь, – ответил Лоенгрин и пояснил: – Я паладин, могу лечить раны и некоторые болезни.
Рыцари насторожились, как и сам Шатерхэнд, некоторые перестали раздеваться, и всяк проверил, рядом ли меч.
– Что-то ожидается? – спросил Шатерхэнд.
Лоенгрин сдвинул плечами.
– Простая предосторожность. В покоях, что выделили мне, я обнаружил тайный ход.
Рыцари ахнули, Нил вскрикнул возмущенно:
– Это предательство!
Лоенгрин сказал успокаивающе:
– Тише-тише. Наличие тайного хода не говорит о том, что им обязательно воспользуются, чтобы меня удавить. Возможно, им уже отпользовались и теперь он не нужен.
– Но тогда зачем…
– Не закладывать же его камнями? – спросил Лоенгрин. – Но рисковать тоже не хочу. Я мог бы дождаться убийц и сам с ними разделаться, но тогда нужно будет что-то предпринимать и с хозяевами этого замка. А я, честно говоря, не хочу в это влезать. У нас еще столько впереди важных дел, а я буду заниматься кознями?.. Переночуем, а на рассвете вернемся в Анвер.
Утром уже все знали в замке, что сэр Шатерхэнд приболел и Лоенгрин просидел у его ложа всю ночь. Тельрамунд помрачнел, тревожился, что на него может пасть какое-то подозрение, а леди Ортруда вышла утром во двор, где Лоенгрин и его люди садились на коней, подошла к нему с печалью и упреком в глазах.
– Мне так жаль, – произнесла она с глубоким вздохом, – ваша светлость, что ваш друг заболел… Мне так жаль!
Лоенгрин поклонился и развел руками.
– Увы, болезнь не выбирает, где нас настигнуть.
– Надеюсь, мой господин, – произнесла Ортруда со значением в голосе, – в следующий раз, когда мы будем иметь честь принимать вас в своем замке, никто из ваших людей не заболеет.
– Это и моя мечта, леди Ортруда, – заверил Лоенгрин. – Я всегда желал бы, чтобы никто на свете не болел.
Он поклонился еще раз, повернулся к коню, однако Ортруда удержала его за рукав, потянула к себе. Лоенгрин не успел опомниться, как она обняла его и жарко поцеловала в губы.
– Возвращайтесь, рыцарь Лебедя, – произнесла она низким зовущим голосом. – Здесь вам не будет так уж… неуютно.
Лоенгрин поспешно вскочил в седло. Нил еще торопливее ухватил его коня за повод и потащил за собой. Рыцари переглядывались, у кого-то появились понимающие улыбки, а когда выехали за ворота, сэр Диттер вздохнул с великим облегчением:
– Фу-у-ух… А я уж всю ночь думал, что вас в самом деле намеревались убить тайком…
А сэр Шатерхэнд пробормотал громко:
– Может быть, вы поторопились с решением, сэр Лоенгрин?
– Каким?
– Ну… гм… может быть, стоило остаться в выделенных вам покоях?
Сэр Харальд завидующе вздохнул.
– Наш благородный лорд… гм… благороден. И верен. А мы все… гореть нам в аду! Правда, в той части ада, где не жарко, все-таки это не грех, а так, пустячок, за него больно бить не будут, такое даже черти понимают…
Они хохотали, посмеивались, перешучивались, а Лоенгрин пришпорил коня и оторвался в голову отряда, чтобы не слушать непристойные намеки и предположения.
Лес впереди изломан резкими подъемами, очень часто дорога проходит под нависающим обрывом, откуда свисают толстые и тонкие корни, похожие на огромных червей. Черви Лоенгрина не пугали, ни мелкие, ни крупные, но там наверху могут находиться люди, что с легкостью, оставаясь в недосягаемости, могут перебить всадников из луков или арбалетов, а то и просто швыряя тяжелые камни.
Он тревожился, часто посылал вперед двух-трех на разведку, и на обратный путь к замку Анвер затратили почти в полтора раза больше времени, чем когда ехали к Тельрамунду.
А в это время король Генрих сидел в небольшом уютном кабинете, где любил работать и вообще проводить время, задумчиво смотрел в огонь, что жарко полыхает в камине.
Вообще-то их два, вделаны в правую и левую стены, но этот ближе, жар от него доносится сухими теплыми волнами, и Генрих в минуты задумчивости привык вперять взгляд в это багровое мятущееся неистовство.
Слуги по его жесту быстро внесли малый столик и уставили его роскошными яствами, разлили в две чаши горячее темно-красное вино с имбирем и другими специями.
Граф Маргант вошел, зябко потирая посиневшие от холода руки.
– Звали, Ваше Величество?
Генрих вяло повел рукой.
– Садитесь и угощайтесь, граф. Говорят, такие вина спасают от самой гадкой простуды.
– Говорят многое, – согласился граф. – А как на самом деле?
– Мне больше помогает сухой жар камина, – сообщил король. – Хотя и от вина не отказываюсь.
– Тогда я и не откажусь, – сообщил граф. Осторожно отпил, прислушался к ощущениям, кивнул одобрительно. – Еще как не откажусь!..
Генрих сказал медленно:
– Граф, как вам ситуация в Брабанте?
Он смотрел на своего старого друга и советника испытующе, граф Маргант ответил таким же взглядом. Мощь герцогства еще при герцоге Готвальде возросла настолько, что Брабант стал, по сути, независимой землей. На нового герцога король посматривал с осторожным опасением, и хотя тот не выказывает желания отделиться от Германского государства, однако, если возжелает, никто остановить не сможет.
Когда в Лимбурге вспыхнула междоусобица, Лоенгрин моментально послал туда рыцарскую конницу под руководством Шатерхэнда, как он сообщил королю, «дабы прекратить кровопролитие и дать народу жить в мире». Против ожидания они с такой легкостью и почти без потерь сломили сопротивление местных сеньоров, что одни мятежные лорды пали в сражениях, другие едва успели бежать в соседние страны.
Многие ожидали, что захваченный с такой легкостью Лимбург Лоенгрин присоединит к своим владениям, но он сообщил кротко, что мир установлен, кровопролитие прекращено и его войско возвращается.
Маргант допил вино, прислушался к ощущениям и только тогда проговорил неспешно:
– Признаю, Ваше Величество, вы не зря поставили на этого рыцаря.
Король вяло улыбнулся, но взгляд оставался отсутствующим, после паузы напомнил:
– Вообще-то я поставил на паладина.
– Да-да, на паладина, – согласился граф. – Простой рыцарь не стал бы уводить войска. Можно ли представить, что Тельрамунд оставил бы Лимбургу все вольности?.. И даже не обложил тяжелой контрибуцией? Можно еще этого чудесного вина?
– Сделайте одолжение, граф, – ответил Генрих. – Кстати, а что Тельрамунд? Этот Лоенгрин сглупил, конечно, когда оставил ему жизнь. Я помню, как этот чудак брал клятву, что Тельрамунд отныне будет творить только добрые дела! Лучше волку поручил бы пасти овец и сторожить ягнят.
– Да, – проговорил граф задумчиво, – этот рыцарь с ним еще наплачется.
Король налил себе на самое дно чаши, отхлебнул, морща нос.
– Полагаете, – поинтересовался он так же вяло, – второй поединок окончится иначе?
– Полагаю, – ответил Маргант, – граф Тельрамунд не такой дурак, чтобы снова свести выяснение отношений к поединку.
Король вздохнул.
– Тельрамунд дважды ту же ошибку не повторит.
Граф сказал саркастически:
– Не жалеете, что не на того поставили?
– Почему?
– Тельрамунд по крайней мере понятен.
Король поморщился.
– Простые люди понятны, с ними проще. А Лоенгрин – человек высоких идеалов. Он не жилец на этом свете. Мир для него чересчур жесток, но зато все, кто общается с ним, счастливы. Он никого не обидит только потому, что сильнее.
– И не оторвет Брабант от королевства, – закончил в тон Маргант, – только потому, что может это сделать.
– Что-о?
– Как, кстати, наверняка бы попытался сделать Тельрамунд. Так что на текущий отрезок времени Лоенгрин выгоднее.
Король покачал головой, в глазах появился мягкий укор.
– Откуда ты набрался такого цинизма?
– От вас, государь.
– Не ври, я не всегда такой. А ты мог бы заметить и то, что я сам бываю глупо благороден, как Лоенгрин… если это, конечно, ничего не стоит.
Граф язвительно хохотнул.
– Ваше Величество, благородство с выгодой несовместимо. Благородство как раз и становится заметным, если человек отказывается от личной выгоды.
– Во имя чего?
– Во имя какой-нибудь общей цели. Или просто в пользу другого человека. Причем не родственника, не друга, а вообще чужого. От которого ничего не ждет за свой красивый жест.
