Михаил Ахманов - Путь на Юг
Однако в полутора тысячах километров от экватора четкие контуры береговой линии Ксайдена размывались, и желтая чистая поверхность пергамента зияла пустотой неопределенности. Где-то здесь пролегла граница Великого Болота, у которой Одинцов закончил свою экспедицию; чудовищная непроходимая топь перегораживала Ксайден от океана до океана, не то рассекая его на две части, не то отделяя от центрального континента другой, южный материк. Над этой трясиной, смесью грязи и солоноватой гнилой воды, поросшей кое-где чудовищной и странной растительностью, был задернут полог зноя. Айден был, вероятно, ближе к своему светилу и оказался теплее Земли, так что жара в экваториальной зоне могла достигать невероятных величин — шестидесяти и более градусов. Одинцов попытался припомнить, при какой температуре сворачивается белок, и мрачно хмыкнул. Кажется, около семидесяти? Тогда понятно, почему ни один корабль из Айдена или Ксама не сумел пробиться в Южное полушарие… Жуткий зной, вулканические островные цепи и безбрежные поля водорослей непреодолимы для любого парусного судна…
При воспоминании о той удушающей влажной преисподней, на пороге которой он стоял три месяца назад, Одинцов снова почувствовал жажду. Подняв кувшин, он надолго приник к его холодному краю, не замечая, как струйки сока текут по шее под тунику. Да, там, у Великого Болота, любой из них отдал бы полжизни за глоток такого напитка!
Опустив сосуд на стол, он с мрачной улыбкой бросил «зажигалку» туда, где за линией экватора желтела пустота. Он почти не сомневался, что за сотнями и сотнями километров болота находятся открытые воды, море или пролив, а за ним — еще один материк, Терра Инкогнита, Неведомая Земля. И в ней, скорее всего, тоже обитают люди. Люди, умеющие делать электронные приборы; люди, которые не желают, чтобы их беспокоили воинственные варвары из другого полушария. Одинцов покосился на дар Арьера, на вазу-раковину, потом — на «зажигалку»-фатр. От первой веяло тысячелетней древностью; казалось, что ее странные чарующие формы не могут быть делом человеческих рук. Вторая будто бы только вчера сошла с конвейеров «Дженерал Электрик» или ИБМ.
С глубоким вздохом он аккуратно свернул пергаментный лист в трубку и запрятал в потайное отделение шкафа вместе с прочими своими сокровищами — вазой, кинжалом и «зажигалкой». Солнце опускалось за каменную стену, парк погрузился в полумрак. Пора. Златовласая ждет. Единственное существо в этом мире, которое знает крохотную частицу правды о нем. Всего лишь то, что он — не Аррах бар Ригон. Кто же тогда? Дальний родич из Хайры, которого она любила… Человек, заменивший ей Арраха, прежнего суженого…
И они будут любить друг друга сегодня, любить со всем пылом юности, жадно и нежно, как в тот самый первый раз в саду… Потом уснут, усталые и счастливые… И тогда придет ЭТО. Может прийти.
Уже пять или шесть раз Одинцова беспокоили внезапные ночные атаки. Они начались давно, с месяц назад, когда экспедиция миновала зону пограничных лесов, вступив на прибрежную равнину. Казалось, после той памятной ночи, когда он сражался с ксамитами и встретил Р'гади, Шахов с Виролайненом оставили его в покое. Но нет! Теперь Одинцов понимал, что старый академик, скорее всего, был занят совершенствованием своей дьявольской машины.
Теперь Виролайнен начал пристрелку. Попытки установить контакт были очень слабыми и кратковременными, но Одинцов сумел уловить нечто новое — и пугающее. Исчезло ощущение неимоверно тонких пальцев или щупальцев, шарящих в мозгу, прекратились ночные кошмары; теперь взломщик проникал в его голову, обутый в мягкие шлепанцы, и поднимал крышки тайных ларцов его разума руками в бархатных перчатках. Пока он еще замечал эти вкрадчивые прикосновения и вовремя просыпался. Но что случится потом? Виролайнен — упрямый старый пень… да и Шахов не лучше…
Одинцов тряхнул головой, отгоняя тревожные мысли, и вышел из кабинета.
* * *Он медленно сел, спустил ноги на пол и согнулся, уставившись в полузабытьи на собственные пальцы, мертвой хваткой стиснувшие колени. Потом его взгляд, бессмысленный, непонимающий, метнулся в сторону. Рядом на постели спала юная женщина. Красивая, с золотыми волосами. Лидор…
Он что-то должен был вспомнить… Что-то связанное с ней? Нет, не то… Глаза беспорядочно метались по обширному покою, по стенам, обтянутым шелком, влажно мерцавшим в пламени свечи, по резной мебели с медальонами из хрупкой золотистой кости, по большому пушистому узорчатому ковру, покрывавшему пол. Не то, не то, все не то…
Постепенно в нем зрело убеждение, что ни богато убранная спальня, ни красавица, лежавшая рядом, ни весь огромный мир, простиравшийся за окном, не подскажут ответ. То, что он искал, было в нем самом. И едва он понял это, как память откликнулась мыслью: вернуться! Он должен вернуться! А для этого…
Одинцов вскочил, словно отпущенная пружина. Дьявол! Чуть не попался! Хорошую же шутку решил сыграть с ним Виролайнен, прижги ему Шебрет задницу своей молнией! Он бросил затравленный взгляд по сторонам — мир Айдена, уже было дрогнувший и начавший расплываться, вновь стал обретать плоть, вкус и запах. Но в собственном разуме он чувствовал нечто странное… некий провал, разверзнувшуюся пропасть, которая вдруг начала стремительно наполняться, когда с самого ее дна сильно и мощно ударили ключи воспоминаний.
Покачнувшись, Одинцов опустился в хрупкое кресло, скрипнувшее под его тяжестью. Что происходило с ним? Что натворил проклятый старый пень? На мгновение ему показалось, что сознание раздваивается: он был Георгием Одинцовым с планеты Земля, полковником в отставке, обитавшим в мире компьютеров, ядерных бомб, спутников, телевидения и ограниченной, но вполне приемлемой демократии; и он был Аррахом бар Ригоном, молодым нобилем империи Айден, мастером клинка, сардаром столичной гвардии, наследником славы и богатств древнего феодального рода. Затем мир внутренний пришел в равновесие с миром внешним, Одинцов, разведчик с планеты Земля, очнулся там, где ему и полагалось сейчас быть, — в опочивальне возлюбленной Лидор, в Тагре, в реальности Айдена.
Он был Одинцовым и остался Одинцовым. Память, опыт, умения, характер — весь неощутимый багаж, взятый им с собой в это странствие, находился на месте; ничего не похищено, ничего не пропало, не позабылось, не исчезло. Гипнотическое внушение, цель которого была столь очевидна, не затронуло личности Одинцова. И тем не менее жестокий эксперимент, только что учиненный над ним, не остался без последствий. Другое дело, что последствия эти касались Арраха Эльса бар Ригона.
Удар, нанесенный Виролайненом, едва не поразил намеченную цель. Но за первой мишенью, столь своевременно убранной Одинцовым из-под обстрела, находилась вторая, и ее яркие круги были нарисованы прямо на воротах, в которые он с таким упорством ломился с первого дня появления в Айдене, с той самой минуты, когда тяжелый сапог аларха Рата пробудил его на палубе. Внезапно он понял, что сейчас ворота широко распахнуты и память Рахи, надежно скрытая за этой преградой, простирается перед его мысленным взором словно развернутая книга, словно длинный свиток пергамента, который он мог просматривать из конца в конец. Правда, многие места этой рукописи казались словно подернутыми туманом, но тем не менее материала для исследования было предостаточно. Торопливо и жадно Одинцов погрузился в этот манускрипт, лихорадочно пролистывая страницы, выхватывая здесь слово, тут — фразу, там — целый абзац.
Увы! Ничего ясного, определенного, никаких четких указаний в той части, которая интересовала его больше всего. Этот старый Асруд умел хранить свои тайны! Даже от собственного сына и наследника! Впрочем, кое-что ему удалось выудить. Намек, жест, многозначительное молчание, взгляд… Того, что по молодости и глупости не понимал Рахи, для человека опытного вполне хватало, чтобы добраться до конца клубка. Теперь Одинцов догадывался, что разыскивал Вик Матуш, шпион бар Савалта, бродя ночами в переходах и коридорах огромного замка.
Дверь! Он искал дверь, к которой подошел бы похищенный ключ!
Сжигаемый нетерпением и любопытством, Одинцов поднялся. Теперь он знал, где находится эта дверь, и чувствовал, что должен торопиться; он не был уверен, что сумеет противостоять новой атаке, которая, вероятней всего, состоится следующей ночью. Он испытывал сейчас ощущения мальчишки, разведавшего, где мать прячет варенье; он уже тянул к вожделенной банке трясущиеся руки, в любую секунду ожидая строгого окрика. Но нет, он не позволит этой ложке сладкого проехать мимо рта! Теперь, когда он наконец подобрал ключик к дверце родительского буфета!
Натянув тунику, Одинцов на цыпочках приблизился к низкой широкой постели и с минуту глядел на Лидор. Его принцесса-златовласка… Веки сомкнуты, пунцовый рот приоткрыт, дыхание едва заметно колышет грудь… Хорошо, что он уходит вот так, неожиданно и без объяснений. Впрочем, Лидор не стала бы ему препятствовать ни в чем; она приняла бы как должное любое из его решений. И она будет ждать — ждать, пока над Айденом светит оранжевое солнце и восходят по ночам луны, серебряный Баст и золотистый Кром. В этом Одинцов был уверен.
