Николай Берг - Лагерь живых
— Оборудование в цехах — в рабочем состоянии?
— Пока да. Но его ж рвануть — минута делов. Ну не минута. Но все равно, ломать — не строить.
— Получается так. Если нам внутрь лезть — как лучше?
— В каком составе? С коробочками или пешком?
— А пешком рекомендуете?
— Залезть-то проще будет. Вот вылезти, боюсь, не получится.
В этот момент появляется счастливый ботан. Такой радостный, словно только что удачно девственность потерял.
— Есть связь! Командир, есть связь! Паштет отозвался! Сюда едут!
— Какой еще паштет?
— Да Пашка же!
— Мутабора с гением пока попросите в грузовичок перебраться.
О, а группа-то тоже не зря сидела — отрофеились, похоже. Действительно не увидел сразу, а позади брони стоит пара КАМАЗов с кунгами. В одном даже печка топится — дымок видать. Вот вроде и большие объекты, а по сравнению с дулом пулемета на первом плане совершенно не видны были.
Сообщаю морфированному коллеге, что идет бронегруппа, лучше пока нам с глаз долой спрятаться. От волнения путаюсь, но почему-то морф не злится на вставляемые глаголы и прочие части речи.
У машин — новый сюрприз. Из кабины вываливается Семен Семеныч, на его слегка заспанной и потому помятой физиономии отражается сложная гамма чувств. Сделавшая бы честь любому современному актеру, не говоря уж про Балуева, сохраняющего твердокаменность лица в любой из своих пятисот шестидесяти девяти ролей.
Семен Семеныч спросонья видит сначала меня — радость совершенно искренняя и мне приятная. Потом посторонних — удивление; затем морду морфа — удивление, ужас — руки шарят по куртке в поисках того, что в кабине осталось; сомнение — и опять удивление; и наконец недоумение в глазах. Выдав всю палитру эмоций за пару секунд, произносит:
— Привет! А это кто?
— Это пленник и союзник. Мутабор — союзник. Коллега. Врач.
— А голый вассер?
— Нудист — представитель противника. Творец Мутабора.
— Это как?
— Повтор реанимации — сохран деятельности мозга.
— Ничего не понял? Он что — врача садировал, пока тот не обернулся?
— Подтверждение. Момент — прятки в кузов.
— Доктор, а что это вы так странно размовляете?
— Мутабор — сохранение речи. Понимание речи. Только существительные.
Наконец находится хоть один нормальный человек. С нормальной реакцией на мой явный бред.
— Охренеть! Что, серьезно? Он говорит?
— Подтверждение.
Мутабор начинает кряхтеть.
Семен Семеныч с сомнением смотрит на меня, с опаской на Мутабора.
— Ладно, давайте в кузов.
В кунге шаром катай. Печки нет, хотя вроде как положена по штату — и лист железа на полу, и забитая дырка в стенке. Холодно, почти как на улице. Наверное, потому и нет никого.
— Мутабор, а что на заводе?
— Ы?
— Семен Семеныч — конкретность вопроса.
— В каком смысле?
— В таком, что так и я не отвечу.
— Вам и отвечать нечего — вы там не были.
Морф опять начинает кряхтеть. Это, конечно, лучше, чем их стенание или как там они кричат перед атакой, но все равно неприятно.
— Извинения.
— Хххррня!
Семен Семеныч подскакивает.
— И впрямь говорит! А петь он умеет?
Ну, это понятно. Петь Семен Семенычу было, видно, не с кем, а привычка — вторая натура. Соскучал.
— Мутабор — песня? Приглашение.
Морф опять чумеет. Когда уже начинаю бояться, что он завис наглухо, — пожимает плечами.
— Проба?
Еще раз пожимает плечами.
Потом как-то скептически выговаривает:
— Хххммуссыххаферрапхия… шшуушшь!
— Музыкотерапия польза. Логопедия.
— Ссзаиха?
— Мутабор заика отрицание. Фонетика улучшение. Коммуникативность.
После такого словечка и отдохнуть пару часиков не грех…
— Времяпрепровождение, — вклинивается Семен Семеныч.
Опять пожимание плечами.
— К слову. Семен Семеныч, оружие отсутствие?
— Йопта! В кабине оставил! Я мигом!
Пока он бегает, морф презрительно спрашивает:
— Хххоннфохь?
— Отрицание. Шофер. Профессионал. Певец.
Фырканье в ответ.
Хлопает дверь. На этот раз у Семен Семеныча на спине АКМС.
— Готовы? Споем?
И, не дожидаясь ответа, с воодушевлением начинает:
На далеком Севере
Эскимосы бегали,
Эскимосы бегали —
За моржой!
Знаю эту песенку. Старая, студенческая. Петь можно бесконечно. Очень хорошо петь в пьяной компании, слова заучиваются быстро. Хотя сюрреализм происходящего у меня на глазах только подчеркивается.
Очень вовремя дверь распахивается — меня вызывает «старшой».
Напоследок решаю пустить парфянскую стрелу:
— Мутабор, консультация, возможность, хирургия, раненый?
Опять бедолага завис.
— Решение по возвращении.
Уф! Бегом с посыльным. Николаич спорит о чем-то с инженером и летехой — командиром бронетехники нашей группы. Кроме них там же еще несколько человек — и мой знакомый сапер. Только они в перепалке не участвуют.
— Получается так, что это лицо американского империализма вы с рук спихнули? — отвлекается от спора «старшой».
— Это вы о ком?
— О морфе. В каске рожа у него — хоть плакат рисуй. Чистый агитпроп. Он что, все время в каске бегал?
— Не, это я ему надел. Каска-то с хозяина.
— Это зря. Хорошая касочка и прочная. Поменяйте потом под благовидным предлогом.
— Я там, в джипе, еще шмотки оставил и трофеи — пара автоматов, пистолеты.
— Уже прибрали. Вовка первым делом машинку проверил.
— А что звали?
— Получается так, что непонятно?
— Ну, опять оказание помощи раненым в той группе?
— Ага.
Договорить не успеваем.
— Повторяю, мне вне основной группы здесь делать нечего! — Летеха ожил, как недобитая огневая точка.
— Что ты как маленький! Не отобьем завод — ты без ремонта на своей железке много накатаешься? — Ясно, инженер в долгу не остался.
— Железо на складах еще есть, а людей положить — это как?
— Так и на заводе люди, а не хвосты собачьи, притырок ты прыщавый! Несколько тысяч!
— Было! Было несколько тысяч! А сейчас? Сейчас там несколько тысяч зомби! И куда нам лезть?
— Стоп, стоп! Охолоньте! — Николаич вклинивается между вспыхнувшим Севастьяновым и летехой.
— Да какого мужского полового он меня тут лечит? Полковник покойный тож гуманист был. Полгруппы в заднице, и сам туда же! У меня жена, между прочим. И не фиг мне по сознательности топтаться. Этот вонявый — небось, сам-то удрал, а теперь все вокруг ему должны.
Теперь уже приходится присутствующим держать летеху с инженером за руки, фалды и прочее — чтоб парочка в драку не пустилась. Страсти-то накалились нешуточно.
— Я те харю разобью!
— Да пошел ты! Гнида пластинчатая!
Николаич буром влезает между спорщиками.
— Хорош! Хорош, я говорю! Идиоты, оба. Лейтенант! Что такое бронетехника без ремонта — это Красная армия в сорок первом наглядно показала. А панцерваффе вермахта — в сорок пятом. Из-за поломки грошовых деталюшек технику бросали пачками. Видал? Сейчас на броне только и ездить, а без ремонта — кукиш без масла, а не броня. Это-то понятно?
— Не надо меня лечить, не мальчик. Броня еще походит, а вот мертвяками мы вполне сегодня станем. И насчет присяги не надо! У меня три десятка человек, и я их гробить просто так не дам. И не просто так — тоже не дам. Больше у меня подчиненных нет. И я без них приезжать не хочу. Все, разговор окончен! Мы отходим.
Похоже, летеха прямо сейчас отдаст приказ.
— Разве только в мир иной отойдете.
— А ты, что ль, не дашь?
— Эй-эй, давайте пока перекурим. Лейтенант, курите?
— Курю. От такой жизни закуришь…
— Тогда угощайся.
— Ого! Богато живете. Сигары!
— Только в затяг не вздумай.
— А как надо?
— Держи дым во рту.
— Да ну?
Замечаю, что Севастьянова отвели в сторонку. Ну да, страсти-то охолонуть надо. Скуповатый Николаич тем временем роздал сигары. Вот не ожидал такой щедрости. Но тут получилось грамотно — все отвлеклись, а еще обрезка кончиков да прочие хитрости. Опять же многие впервые вообще сигары в руках держат, это раньше кубинские продавались на каждом углу, как и кубинский ликер, хорошая штука… Пробовал в детстве… Сейчас обязательно кто-нибудь по привычке затянется во всю мощь легких и начнет кашлять…
Как у нас в роте — я тогда из отпуска ребятам сигару привез. На всех хватило. Три дня ее курили по очереди. Один затяг — и готово…
О, что я говорил! Уже закашляют…
Ботан-радист тоже отхватил сигару, но ничего сделать не успел — я наседаю с вопросами. Ответов оказывается не густо. Тот самый Пашка успел сообщить, что группа разгромлена, потери офигительные — пехоту, считай, всю потеряли, бронетехника откатилась, потом после спора и ругани поделилась надвое — часть ушла к супермаркетам. А часть сейчас идет к нам — с кучей раненых. Мой знакомый полкан вроде погиб. Командует там непонятно кто.
