Николай Полунин - Харон
— Я прошу вас, господин Харон. Ребенку. Она так обрадовалась, увидев воду…
— Нет. Это нельзя. Не надо. Она перетерпит, так будет лучше. Пожалуйста, верьте мне… о, черт!
Женщина продолжала смотреть в черное лицо Харона, и взгляд ее был ищущим, умолял. Кто ей была эта девочка? Вряд ли дочка, скорее всего просто пригретая здесь, в лагере.
Харон медленно улыбнулся. Подействовало. В глазах женщины метнулся страх пополам с отвращением, она подтянула дитя к себе и отступила.
— Водичка, — сказало дитя, и Харон, до этого момента не очень в дитя всматривавшийся, сам почувствовал, что готов отшатнуться.
Девочка лет, по меркам Мира, шести-семи, в помятом, но сохранившем некоторую кокетливость легком платьице с кружавчиками, была, как ангелочек, белокура и кудрява. Румянец не ушел с ее щечек, открытые ручки и ножки не посинели в сухом стылом воздухе.
У девочки был узкий вертикальный зрачок и радужки глаз глубокого коралло-красного цвета. Это производило впечатление.
«Альбиноска, — подумал Перевозчик, — только и всего. А «змеиный зрачок» — тоже бывает. Альбиноска».
— Хочу водичку.
Розовый ротик приоткрылся, как треугольная пасть котенка. И как у котенка, в нем показались еще маленькие, но острые, как шильца, клычки. Они заметно выделялись, когда девочка подобрала нижнюю губку.
— Ам! — И на миг глаза ее вспыхнули, будто внутренним пламенем. А может, Перевозчику только показалось в неверных мглистых отсветах, источаемых с покрывавшегося облаками неба.
«Вот и цена твоему бунту, благородный Перевозчик. Убедился? Станешь продолжать?»
Ему показалось, что он ощутил напряжение почвы под ногами. Снова выходить в центр совершенно не хотелось. Уже очень многие, увидев объяснение Харона с женщиной, стали расходиться от родника с озерцом.
Он совсем готов был сдаться, но тут и там замелькали хламиды и пятнистые рожи танатов. Сидевшие и лежавшие в траве поднялись проворно, те, кто разбрелся по краям поляны, были сгоняемы в кучу. Опять появились черные полоски танатовых мечей.
Харон не шевелился до тех пор, пока последние из отобранных на Горячую Щель не были убраны с поляны. Земля действительно вздрагивала, подобно натянутой барабанной шкуре, и дробь невидимых ударов изнутри ее передавалась Перевозчику, пока он шел, демонстративно не спеша пересекая пространство лужайки. Смотрел прямо перед собой. Его так и подмывало побежать. Но он шел шагом.
Вот и хвост уводимых танатами помилованных скрылся за склоненным утесом. Немного пройдя следом за ними, Харон вдруг вернулся.
Скальная стена все так же поднималась перед ним. Резкий свет — снова луны! — выявил мельчайшие детали. Под стеной…
Ничего похожего на травянистую лужайку Перевозчик здесь уже не нашел. Ровная щебеночная полоса с нечастыми крупными кусками камня. Похоже на русло высохшей реки, какими они бывают там, в Мире.
Харон нагнулся, поднял осколок величиной с человеческую голову. Размахнулся — камень попал почти в самый центр «русла», туда, где Перевозчик обещал танатам остаться и провалиться в огненную бездну вместе со всеми. Ничего не случилось. Донесся короткий стук камня о камень, отлетело два-три осколка. Брошенный булыжник прокатился, замер, и Харон тут же потерял его, одинаково-серый среди точно таких же.
Уходя, теперь уже окончательно, он зачем-то стал забирать гораздо правее дорога в лагерь. Опять перепрыгивал расселины и с терпением муравья карабкался по неверным осыпям. Никакого удовлетворения от своей пусть маленькой, но победы над танатами он не ощущал. Мешочек-кошель с берилловым Ключом ударял Перевозчика по бедру.
«Никто из них не оглянулся, — думал Харон, цепляясь и подтягиваясь на следующем карнизе. — Даже пятнистые. И Ключ так и не понадобился».
На одной из скал, что была повыше других, Харон задержался и огляделся вокруг. Каменное крошево тянулось во все стороны до горизонта, который был очень близок из-за накрывающей окрестности мглы.
Сориентировавшись, Перевозчик продолжил свой путь.
Ты звал меня? Я пришел. Здравствуй, Дэш. Почему ты не хочешь говорить со мной?
В полутьме ниши, как две капли похожей на все другие, облюбованные Дэшем в самых неожиданных местах скал, глаза закрылись на миг и вновь испытующе уставились на Харона. Дэш продолжал хранить молчание. Лишь верхняя часть лица Дэша осталась очертана четко. Прочие детали терялись, то проступая на гладком камне, то стираясь почти до невидимости.
Харон опустился на одно колено, потянулся рукой — чего никогда не делал — к светящимся контурам.
— Дэш…
— Ну, помолись на меня еще. Убери руки. Но ты на коленях, я удовлетворен.
Харон замер. Он вообразил, что изменение коснулось и Дэша. Что теперь Перевозчик совсем один на один с Рекой и прочим.
Он медленно отсел, как был вначале, к стенке ниши. Сказал несколько слов себе под нос.
— Какая буря эмоций, — продолжил Дэш. — Поберег бы ты их для чего-нибудь более полезного. Я молчал, чтобы тебя наказать. За то, что ты устроил у Горячей Щели. Тебе мало нового пейзажа лагеря? Развала…
— Танаты убеждены, что лагерь ничуть не изменился, что он был таким тысячу лет.
— Или миллион.
— Или миллион. Дэш, не сердись. Теперь следует ждать новых потрясений? На Реке? В Мирах Той стороны? Что они такое все-таки? В моем Мире строились те или иные предположения…
— И в моем, Перевозчик. Те, иные, третьи. Я сам испытывал интерес, пока… пока не был призван.
— Сюда, Дэш?
— Сперва не сюда. Тебе не стоит быть посвященным в мой путь. Для твоего же блага, Перевозчик. Зачем понадобилось твое представление на Горячей? Чего ты добился? Прежде все проходило у тебя на редкость гладко. Я удивлялся и был рад за тебя.
— Потому, наверное, и понадобилось. Не смог я больше удивляться от радости. Нет — и точка. Абсолютное оружие. Враг может уничтожить тебя, но не победить.
— Разве мы враги?
— Что видит Перевозчик? Реку, лагерь, Ладьи, Горячую Щель, танатов да этих, «примороженных»… Слушай, Дэш, я на Горячей-то одного пятнистого — того, пришиб.
— Танатом больше, танатом меньше, не обращай внимания. Что они из себя представляют, ты уже разобрался?
— Говорил один пятнистый что-то.
— Их путь так же рознится от наших с тобою, как и наши друг от друга.
— Но сошлись эти разные пути здесь.
— Это так.
Харону зачастую казалось, что Дэш нарочно не договаривает, чего-то от него ждет. Словно Перевозчик должен подойти к какому-то озарению, догадке, соображению, на которое его мягко и ненавязчиво направляют, оставляя последний, решающий шаг за ним самим.
Харон зачерпнул горсть праха, смешанного с камушками. Пересыпал с ладони в ладонь, пока не остались только самые крупные. Выложил в ровную линию перед собой, оставив один в руке.
Подбросил один камушек и в этот момент подхватил другой. Подбросил два, подхватил третий. Поймал три, подбросил, подхватил четвертый… Тихонько проговорил:
— Раз-два-три-четыре-пятъ, начинаю собирать. Новый камушек в ладошку, собираю понемножку.
— Что это?
— Детская игра: кто больше камушков соберет. И песенка. Песенку полагалось напевать при этом. «Десять камушков». Еще была игра в «двенадцать палочек», но там по-другому совсем. Подберешь неискаженные аналогии из своего Мира, Дэш?
Дэш находился в затруднении. Он никогда еще не видел Перевозчика, который бы забавлялся детскими играми и напевал песенки.
— Я… я уже не очень хорошо помню свой Мир. Это было так давно.
Харон подобрал шестой камушек и слегка потрясывал ими в горсти, готовясь подобрать седьмой. Это была все усложняющаяся задача.
— В камушки когда-то играл и я. Когда был ребенком в возрасте тех, кого не отдал в этот раз Горячей Щели. Понимаешь меня, мой Дэш? Похожими камушками Локо указал мне путь отсюда вверх по Реке, выше места, где сливаются Вторая и Третья. Псих утверждает, что это легендарные Стикс и Коцит… On! Семь.
Зачем я тебе это говорю, мой Дэш? Затем, чтобы ты понял, что у меня есть личная цель здесь, на Переправе. И если я все-таки ее не достигну, то меня здесь вообще ничто не будет удерживать. Тогда я попробую выбраться в свой Мир сам по себе, без разрешения. Пусть попробуют обойтись без Перевозчика. А я устал. Что скажешь на это, верный Дэш?
— Боюсь, прозвучит жестоко, но… тебе не достичь твоей цели. Да, я знаю, ты ищешь синюю страну на Той стороне, где теперь та, кого ты помнишь. Смирись, Харону не дано вернуть кого-то из-за Реки. Смирись, как ты умеешь это делать.
