Мастиф (СИ) - Огнелис Елизавета

Вмешалась третья сила — предвиденная, но от этого не менее грозная.

Мастиф упал в снег. Дуло автомата уперлось в небо. Даже не в небо, а в маленькое солнце, которое за секунду вспыхнуло в одиннадцати метрах над землей. Кто-то забыл выключить городское освещение, и теперь включались лампочка за лампочкой, очерчивая на нетронутом снегу широкие круги искусственного света.

Расширенные глаза, не мигая, смотрели на электрическое чудо, губы беззвучно шевелились, опасаясь даже выпускать слова, которые рвались из груди.

Те, кто тайно наблюдал за встречей — замерли, боялись пошевелиться.

Свет дали!

Скоро, совсем скоро заведутся танки, взревут самолеты, пойдут по рельсам поезда. Жалко только, что до столицы все равно придется добираться пешком. Мастифовские вандалы за прошедшие года постарались уничтожить всю технику в округе. По крайней мере — почта, телеграф и телефонные станции сожжены. Самолеты на аэродромах разгромлены и растащены. Вокзалы разграблены. Дороги разбиты и перекопаны. Ничего, дойдем — успокаивал себя человек в сером рваном пальто. Молодое лицо было нарочно измазано сажей. Он притаился в старом погорелом доме около здания бывшего обкома, наблюдал за переговорами, и ждал, когда Мастиф убьет всех. Было странно, что главарь бандитов отпустил женщину.

«Наверно, сегодня особенный день», — подумал молодой человек, и уже собирался уходить, как вдоль улицы зажглись фонари. Как они уцелели? Почему? Откуда пришло электричество?

Первым желанием Александра было пальнуть во все стороны, рассыпать стальным веером свинцовый дождь, чтобы все люди, которые могут его видеть — умерли. Теперь не выжить, даже не спрятаться, не оставят в покое. Сколько ему осталось — неделя, месяц? Может быть, удастся выиграть хотя бы день? Хотя бы час…

Для этого надо убить последнего переговорщика. Пусть присылают еще. Пусть идут в разведку боем. Война продолжается. Тем более, что эта женщина скоро встанет к станку, будет ткать полотно, одевать солдат. Или, еще хлеще — готовить патроны — для того, чтобы убивать бешенных собак. И ни один патрон, прошедший через руки этой женщины — не даст осечки.

Валентина почти дошла до поворота, осталось совсем немного, холодный пот тек по лицу. Сзади что-то треснуло, а потом кто-то сильно ударил в спину. Удивленная, она повернулась — и не поняла, как оказалась в снегу, глаза смотрят на искусственный свет, ноги не слушаются. Она хотела что-то спросить — но не успела, просто не смогла…

Человек в сером поднялся с корточек, осторожно приоткрыл дверь в комнату, над которой не было потолка.

— Ну что, добегался? — произнес насмешливый голос в темноте, и сразу — резкое движение, выстрел, звук разбитого стекла — и снова стихло, только гудят на улице фонари.

— Точно Мастиф сказал. Здесь прятался, — сказал кто-то из темноты, а потом на свет вышел человек в бушлате, ватных штанах, валенках и ушанке.

— Быстрый, падла, — засмеялся Кощей, подошел к изгибающемуся в конвульсиях человеку, поглядел на перекошенное лицо, измазанное сажей, и пустил еще пулю — чтобы уж наверняка.

— Зае…ли, сволочи…

Люди начали пропадать один за другим. Поначалу Александр не придавал этому значения. Устал человек, хочет спокойной жизнью пожить, кровушку замыть, думы подумать. Пусть его. Незваным пришел — по-тихому ушел, так не раз бывало. И только после первого трупа, после смерти Кощея, снятого пулей снайпера на самом крыльце — Мастиф всполошился. Сразу понял, что «Новая власть» пришла всерьез и надолго, что кончилось время золотое. Больше его было, на два года больше чем обычно. Три раза их пытались взять штурмом — и все три раза откатывались, умывшись кровью, и снова считали раненных и убитых… Но теперь Мастиф не ходит по улицам. Словно в запретной зоне живет… Даже флажками его отгородили. Да только пока сын рядом с отцом — всех армий на свете маловато, чтобы взять штурмом единственный дом на краю города.

Десять лет прошло как дым. Прощай свобода, прощай легкость ветра на лице, старые тюрьмы отремонтированы, новые надзиратели ходят — звенят ключами, ждут свеженьких постояльцев. Пусть себе ждут. Мы еще посмотрим — кто кого… Жалко только, что Ванька ушел вчера, сказал — вернется не скоро, подлец усатый, отрастил под носом усищи, ухмыляется в них. Здоровый стал, крепкий, забросил «культ тела», подался в вольные бродяги. И Люду с собой везде таскает, паршивец. Без ума от брата сестренка, хоть бы помогла отцу авторитет поддержать. Нет, все туда же — в рот сверхчеловеку глядит, только кивает, каждого слова как откровения ждет.

— Мастиф, опять окружают! — ворвался в комнату Полкан.

— Женщин всех в подвал, — распорядился Саша. — Пятерых — наверх. В каждое окно по бойцу.

— Семеро нас всего…

— Шпак где?

— На поле, мать его, где еще… и с ним как раз пятеро ушли… ты же сам…

— Драться будем?

— Танки у них. И бэтэры. Зальют нас свинцом, шапками закидают…

— Не ссы раньше времени, — Мастиф закинул за плечо подсумок с противотанковыми гранатами.

На лестничной площадке он столкнулся с Аней и Наташей. Жена бросилась на шею, вздрагивала:

— Не ходи, Сашенька… А? Не ходи…

— Да ладно тебе, лисенок. Не бойся, ты же знаешь, я их сейчас к ногтю прижму, — говорил Александр, поглаживая непослушные волосы. — Я же всегда первый, забыла? Идите, прячьтесь, только вас сейчас не хватало.

На плече Ани, жены Шпакова, болтался ручной пулемет. Она ничего не сказала — только глянула на Мастифа с ненавистью и подтолкнула стволом дочку Сашу:

— Быстрей, кому говорю!

— Доиграетесь, — прошипела Анна в сторону Мастифа.

— Ладно, — пробормотал Александр уже на крыше, рассматривая в бинокль окрестности.

— Боятся, черти, — сказал он с сожалением, пнув залегшего у ног Полкана. — Жаль, что мало боятся.

— Четыре танка, — бормотал Полкан. — Два бэтэра. Кажись, вон там минометы ставят. Кранты нам.

— Ничего, — говорил Мастиф, не поддаваясь панике. — Расчехляй зенитки. Сейчас мы им Сталинград покажем, дом Павлова. Как на картинке нарисуем.

— Смирнов Александр Сергеевич! — раздался железный голос. Казалось, он шел с самого неба. Хороший громкоговоритель, мощный. Не пожалели техники, падлы. Как сговорились. Электричество словно по расписанию включилось — через восемь лет после отключения. Завелись моторы, зашумели компьютеры, зашуршали бумажки…

— Сопротивление бесполезно! Приведет к ненужным жертвам! В случае добровольной сдачи мы гарантируем жизнь! Ваши близкие и друзья не пострадают! Выходите из дома с поднятыми руками! Только вы! Смирнов Александр Сергеевич! Сопротивление бесполезно! Приведет к ненужным жертвам… — взывал динамик.

— Ладно, — Мастиф быстро нагнулся, спрятался за мешки с песком. — Полкан, слушай меня. Никого в дом не пускать! Когда вернется Иван, расскажи ему все. Если вернусь раньше, и узнаю… то я им…

— Сдаюсь! — выкрикнул Саша, вновь поднявшись, выбрасывая с крыши автомат и подсумок с гранатами.

— Только вы! Смирнов Александр Сергеевич! — надрывался железный голос.

— Заткни пасть! — заорал Александр, выходя из подъезда и поднимая руки. — Пасть заткни!

Мастиф думал, что его повезут далеко, быть может — вообще увезут из области. Однако он ошибся. Зарешеченный «козлик» зарулил в здание бывшего центрального управления внутренних дел, ворота захлопнулись…

— Руки за голову. Не разговаривать. Шире ноги, еще шире, я сказал, — меняются законы и порядки, но надзиратели всегда остаются надзирателями. Ничего не поделаешь — работа такая.

— В тридцать первую его, — произнес кто-то властный.

— Встал. Вперед. Не поднимать голову. Стоять. К стене. Руки. Вперед. Стоять. К стене. Вперед. К стене. К стене, башкой не крутить…

Отобрали шнурки и ремень. Обыскали везде где можно. Даже выдали новую одежду взамен старой. Почему-то кирзачи оставили, простучали их только, и даже через какой-то прибор пронесли… Саша не мог знать, что надзиратели просто боялись его, до последнего боялись, и решили оставить Мастифу хоть что-нибудь, чтобы он не взрыкнул, не начал… Всегда можно сказать: что ты ревешь, тебе, вон, даже сапоги оставили, не то что другим…