Сергей Дмитрюк - Чаша огня
Я замолчал. Юли сидела рядом на постели, сникнув всем телом. Она перестала плакать, и лишь время от времени вздрагивала всем телом. Наконец, она подняла ко мне бледное лицо. Попросила совсем тихо:
— Не прогоняй меня сейчас, пожалуйста…
Я взглянул в ее доверчивые глаза и через минуту позабыл обо всем на свете, поддавшись их влекущей, завораживающей силе…
* * *Серая дрожащая мгла окружала нас зыбкой стеной, и весь остальной мир был где-то далеко-далеко, за пределами этой призрачной границы. Я лежал, не шевелясь. Впечатление было такое, будто меня погрузили в мутную серую воду, в которой все связи и ощущения прежнего мира утратили всякий смысл. Только совсем глубоко во мне еще гулко билось сердце — крохотный мостик между реальностью и небытием… А что если и он оборвется, и уже не будет никакого возврата в прежний мир? Разделяющая нас пропасть станет столь огромна, что моя жизнь в сравнении с ней окажется вспыхнувшей, и погасшей на ветру искрой. Ничего больше не останется: ни света, ни звуков, ни прежних ощущений, — только эта бесконечная, без форм и очертаний, мгла, будет заполнять меня…
Мне стало жутко от этих мыслей. Захотелось кричать, звать на помощь, но язык точно высох во рту, и вместо него был какой-то отвратительный колючий комок. Я почувствовал, что задыхаюсь. «Уж не сон ли это?» — мелькнула мысль, и тут же серую пелену пронзил ослепительный луч солнца, озарил сумрак радостным светом, за ним второй, третий… Острые стрелы света вонзались в серую медузу, раскинувшую над нами свои щупальца, и она дрогнула, испуганно метнулась в дальние уголки комнаты. Уже не было прежнего холодного мрака, не было страха. Отблески солнечных лучей заиграли ослепительными искрами в глубине хрустального шара, висевшего на потолке, поплыли оранжевыми волнами по его поверхности.
Я взглянул на Юли. Она лежала на боку, спиной ко мне. Волосы ее разметались по подушке, и в них вспыхивали крохотные искорки, точно звезды, загорались на ночном небе. Я осторожно склонился к ней и коснулся их губами, затем поцеловал ее горячее гладкое плечо, шею, там, где она переходила в плечо. Она не проснулась, не почувствовала моих прикосновений. Чуть припухшие губы ее слабо улыбались во сне. Наверное, ей снилось что-то хорошее. Плотно смеженные ресницы едва вздрагивали, а под глазами проступали почти не заметные лиловые тени. На лице ее было столько радостного блаженства и восторга, что я невольно тоже улыбнулся, наблюдая за ней. Сон ее был безмятежен и тих, как сон ребенка.
«Нежный цветок, потянувшийся к солнцу, которому суждено погаснуть…» — на память пришли строки какого-то поэта. Я постарался отбросить от себя эти мысли. Сейчас не хотелось думать о плохом. Хотелось хоть немного побыть в предрассветных сумерках наедине с моей любимой, наслаждаться ее красотой и нежностью. Пусть плохие мысли придут потом, с рассветом, когда встанет солнце. Сейчас я буду упиваться этой тишиной, этим спокойствием.
Я осторожно взял руку Юли и поцеловал по очереди все ее пальцы. Она тихо вздохнула и пошевелилась. Еще окончательно не проснувшись, сделала вялый жест рукой, проводя запястьем по лбу. Медленно повернулась на спину. Я встретил ее туманный со сна взгляд и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Я лег рядом с ней. Она приподнялась на локте и легла на меня грудью. Волосы упали ей на лицо. Она убрала их и положила руки мне на плечи. Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза, не произнося ни слова, — всякие слова были бы сейчас лишними. Я чувствовал, как бьется ее сердце рядом с моим, как волнующе горячо ее обнаженное тело. А она внимательно изучала мое лицо, словно впервые увидела его сейчас, и загадочно улыбалась. Потом она крепче прижалась ко мне и приблизила свое лицо к моему лицу, так, что я ощущал ее дыхание на своих губах.
Теплая волна нахлынула на меня, наполнила сердце до краев. Я прикоснулся губами к ее губам, забывая обо всем на свете. Никогда я не думал, что в таком легком касании можно ощутить гораздо больше, чем в самых жарких и страстных поцелуях. Я наслаждался этим трепетным соприкосновением наших губ бесконечно долго. Ее губы едва заметно шевелились, ускользали от меня и возвращались снова, вливая в меня ее горячее дыхание.
Юли слегка приподнялась на локтях, шепнула:
— Я никогда не думала, что это бывает так…
Она замолчала, рассеянно улыбаясь, и думая о чем-то своем.
— О чем ты?
Она взглянула на меня, улыбнулась печально и нежно. Ласково провела рукой по моим волосам, но ничего не ответила.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, милый!
Мне почему-то не хотелось, чтобы она называла меня так сейчас.
— Спасибо тебе! — сказала тихо. — Этой ночью я была счастлива, как никогда в жизни! Это совсем другое, нежели в храме, во время обряда Шораши-Пуджа… Наверное потому, что озарено нашей любовью? Но я не похожа на гетеру, ведь, правда?
Сколько нежности и преданности было сейчас в ее глазах! Но ночная сказка исчезала с пугающей быстротой. Юли еще не осознавала этого, она все еще была во власти ночного дурмана. Каждая частица ее горячего тела еще была полна желания близости со мной. Как головокружительна глубина ее глаз!.. И как трудно смотреть в них сейчас, когда час расставания так близок!
Я выдавил из себя улыбку, и ее пристальный взгляд слегка смягчился. Нет, не могу я больше смотреть в ее глаза, не могу от нее ничего скрыть! Я повернул голову, отводя в сторону взгляд, и стал безучастно разглядывать золоченый край оконной рамы, там, где стекло уже начало розоветь в лучах нарождавшейся зари. Мы молчали, и молчание это становилось с каждой минутой все тягостнее. Наконец, я решился заговорить первым.
— Светает…
— Да, — согласилась она. — Солнце скоро взойдет.
Я взглянул на нее. Выражение ее глаз изменилось. В них появилось что-то незнакомое, — тревожное и печальное.
— А папа сейчас там один… — после некоторого молчания, то ли с грустью, то ли с сожалением сказала она.
— Ты не сказала ему куда пойдешь?
— Нет. Все вышло так… так… в общем, он не знает… но, наверное, догадывается.
— Возможно, — согласился я, особо не задумываясь над этим, а так, чтобы не молчать.
— Максим! — позвала Юли.
— Что?
— О чем ты думаешь?
— Так… ни о чем.
— Неправда. Я же вижу!
— Что?
— Что ты рядом, но где-то далеко от меня… Только не говори, будто думаешь обо мне. Я поверила бы в это ночью, но не сейчас…
Я посмотрел ей в глаза, не зная, что сказать в ответ.
— Нет, не надо! Не говори! — она быстро прикрыла мои губы теплыми пальцами. — Я знаю, о чем ты думаешь! Это произойдет сегодня? — тревога в ее глазах усилилась.
— Возможно… Лучше если будет так.
— Почему?
Я не ответил, опустил глаза. Но Юли была слишком близко от меня, чтобы я мог уйти от ее вопрошающих глаз. Я, молча, смотрел, как тревожно пульсирует жилка на ее шее, боясь снова расстроить ее своим ответом.
— Ты спешишь улететь с Земли? — снова спросила она, словно угадав мои мысли. Голос ее дрогнул.
Я кивнул.
— И когда же?
— Восьмого сентября…
— Как? Так скоро?! Всего два дня?
Юли не смогла скрыть своего отчаяния. На глазах у нее снова заблестели слезы. Она поспешно отвернулась, закусив губу. Мне снова стало невыносимо жалко ее.
— Успокойся, — я погладил ее по плечу.
— Нет, нет! Не надо! Это сейчас пройдет…
Она снова повернулась ко мне. Белки глаз у нее покраснели. Она попыталась улыбнуться, но это у нее не получилось. Она прильнула к моей груди, тихо шепча:
— Максим… милый… Почему все так несправедливо? Почему?.. Ты знаешь?.. Неужели ты не знаешь?! Как же нам быть? Как?
— Успокойся, родная! Не надо об этом сейчас.
Я погладил ее по волосам. Они рассыпались под моими пальцами шелковистыми волнами. Юли еще крепче прижалась к моей груди, подняла голову.
— Знаешь, я отдам за тебя положительный голос! И папа отдаст. Обязательно отдаст!
— Спасибо, — грустно улыбнулся я ее наивной детской надежде. — Только, боюсь, это ничего не изменит для меня.
— Все равно, я буду голосовать за тебя! Мы все будем голосовать за тебя! Никто не должен думать о тебе плохо, никто!
Она уткнулась лицом мне в грудь и принялась целовать меня. Я машинально гладил ее по волосам, по спине, наблюдая за тем, как разгорается за окном заря, как мир обретает прежние яркие краски. Юли шептала что-то очень нежное и трогательное, и я, сам того не замечая, все крепче прижимал ее к своей груди, пытаясь заглушить тоскливую боль на сердце.
* * *«В час, когда взойдет солнце и рассеется ночной мрак, ты увидишь, что дорога, по которой шел, привела тебя к краю пропасти…» — прочитанные когда-то, давно забытые строки неизвестного поэта всплыли в памяти, и душу наполнила невыразимая тоска. Понять бы раньше, осознать свою слепоту, чтобы не было таким ужасающим видение пропасти, разверзшейся под моими ногами. «Путь к свету, через долину тьмы», как сказано в одной древней книге, и этот путь оказался для меня роковым!
