Виктор Косенков - Новый порядок
Он скомкал бумажку. Кинул ее в пепельницу и щелкнул зажигалкой.
— Болезнь, здоровье… — бормотал Аркадий, глядя, как огонь пожирает бумагу. — Врачи, клизмы. Семен сбрендил окончательно. И я, дурак, повелся. Кой черт мне это все было надо? Солидарность, твою мать. Мы своих в беде не бросаем… Идиотизм. Говорили мне, говорили… Дурак.
После первого письма Аркадий регулярно получал от Липинского разного рода послания и инструкции. Семен чрезвычайно активно, и вместе с тем очень незаметно, участвовал в политической жизни России. Он дергал старыми ниточками, вспоминал былые задолжности, умело направлял финансовые потоки в нужное русло. И вот уже зашевелились горячие «дети гор», вот началось недовольство властью, и в каждой нищей духом головенке поселилось вечное: «Дерьмо-страна, ненавижу», «Надо валить с этой помойки», «Народ — быдло». Бычинский знал, точнее, догадывался, что неожиданно резкая оппозиция Правых тоже не на пустом месте родилась: и тут приложил руку хитрый «политический беженец».
Все складывалось неплохо. Деньги уверенно делали свое дело. По последнее письмо…
У него не было никаких предчувствий или волнения. Когда дверь распахнулась и в нее влетел начальник охраны, Бычинский даже не успел испугаться.
— Аркадий Ильич… — только успел крикнуть охранник.
Но сзади на него прыгнули двое в черном. Парень рухнул, мелькнули в воздухе наручники. Аркадий сидел не шевелясь. Прямо на него были наставлены короткие дула автоматов. Непроницаемые черные маски. Прищуренные глаза.
— Главное управление ОЗГИ, — глухо сказал кто-то. — Всем оставаться на своих местах.
«Вот тебе и клизма, — отстранение подумал Бычинский. — Хорошо, что письмо сжег».
Глава 45
Из разных Интернет-ресурсов:
«У русских нет правых идей».
«Это беспробудное пьянство меня погубит», — грустно думал Орлов, сидя на кухне и разглядывая извилистую бутылку. Рядом сидел Толокошин, который был на удивление бодр и весел. Он все время подливал в стаканчики коньяк и готовил все новые и новые закуски.
— Чего такой кислый? — в очередной раз поинтересовался Серый Кардинал.
— Взгрустнулось, — протянул Константин. — Вот чего-то взгрустнулось, и все.
— С чего бы?
— Не знаю.
Костя и в самом деле не знал. С самого утра работа не ладилась, мысль в голову не шла, а погода за окном казалась то слишком ветреной, то излишне солнечной. Раздражала каждая мелочь, неубранные крошки на столе, сексуально неудовлетворенное курлыканье голубей, собственная небритость, посверкивающие из окон дома напротив стекляшки службы наружной охраны. В конечном итоге раздражение сменила угрюмая настороженность, а потом и апатия. Постоянно хотелось обернуться, казалось, что сзади кто-то стоит, подкрадывается, вот-вот бросится. Ощущение несделанного, забытого, нерешенного. Константин часто выглядывал в окно, словно пытался углядеть там признаки приближающейся беды. Дошло до того, что к нему приехал Толокошин. С одной стороны, это был почти плановый визит, Александр приезжал к нему каждую неделю, привозил коньяк и разные вкусности. С другой стороны, вероятно, забеспокоилась наружка. Подопечный был слишком активен.
— Хочешь штуку? — спросил Александр Степанович.
— Валяй, — равнодушно ответил Орлов.
— Помнишь того чудика, который в тебя стрелял?
— Шутишь? Как его можно забыть?
Толокошин радостно закивал:
— Так вот, совершенно непонятно, откуда он такой взялся. Представляешь? Мистика в нашей жизни. Несет бред какой-то!
— Может, псих?
— Проверяли. Адекватен! По всему выходит, понимаешь, что на тебя взъелись какие-то сектанты! Прикинь! — Толокошин радостно засмеялся.
Костя насупился:
— Какие такие сектанты? Адвентисты? Или мормоны?
— Без понятия. Этот бормочет что-то нелепое. Мол, Господь явился к нему… И самолично тебя заказал! Вот пришел к нему Бог и заказал!
— Иегова?
— Кто-кто? — живо поинтересовался Толокошин.
— Я спрашиваю, бог какой? Иегова? Или Аллах? Или, может быть, самолично Брахма заявился?
— Вот чего не знаю, того не знаю. Парнишка несет что-то про единого бога и прочую лажу. Мол, ты есть натуральный враг и тебя должно искоренить. А уж кого ты так разгневал, не знаю. Да и, сам понимаешь, не я допрос веду.
— А жаль… — задумчиво произнес Орлов.
— Чего жаль?
— Жаль, что не ты… Я бы сам, например, поучаствовал…
— Совсем тебе нехорошо, как я вижу. — Александр Степанович налил в опустевший стаканчик Константина еще коньяку. — Тоже мне, Торквемада.
— Это что-то новенькое. — Костя вздохнул.
— И не говори!
— А кто он такой вообще? Не может же быть, чтобы вот так, без следов взялся человек… Он же учился где-то, его как-то зовут.
— Ничего особенного, а имя его тебе ничего не скажет. Все проверено, отслежено. Жил-был человек.
— А потом к нему явился Бог! Слушай, но не может быть так. Ствол откуда? Повадки?
— Повадки с армии остались. Десантура. Ствол отследить не удалось. Таких по Москве ходит масса.
Константин вздохнул.
Толокошин расценил этот вздох по-своему.
— Да не дергайся ты. — Он похлопал Костю по руке. — Над тобой сейчас колпак такой плотности, что муха не пролетит. У тебя тут безопасней, чем в бункере под Кремлем.
— Всегда хотел посмотреть… — задумался Орлов.
— На что?
— На бункер…
Толокошин хмыкнул.
— И потом… — Костя отправил в рот дольку лимона. Скривился. Острая кислота обожгла язык. — Явится к этим ребятам из твоего колпака Всевышний. И привет. Запулят мне в окошко из гранатомета или там огнемета.
— Ты чего, совсем не в себе? — Александр Степанович насторожился. — Может, капельки попьешь какие-нибудь? Или к врачам? Знаешь, я могу устроить. Отдохнешь месячишко…
— Пошел ты, — беззлобно ответил Костя. — Мне некогда. Я концепцию разрабатываю. Но про ребят этих я серьезно.
— Не понимаю.
— Замени их, а? Это возможно?
— На кого? — У Толокошина от удивления на лоб глаза полезли. — Да и не в моей компетенции…
— Я, кроме тебя, ни с кем не общаюсь, так что компетенция самая твоя. А заменить я хочу на тех, к кому этот бог не явится точно.
— Какой бог? Костя, ты меня пугаешь…
— А какой к этому орлу-десантнику явился. Ты, конечно, человек неверующий…
— Я православный. — Толокошин сказал это с таким выражением, что Костя решил не пускаться в теологические споры.
— Это означает, что ты еще круче атеиста, — вздохнул Орлов.
— Не понял.
— Атеист не допускает существования богов. Но с ним можно вести определенные споры. Например, на тему разного рода явлений, необъяснимых с точки зрения официальной науки. А монотеист, православный или католик, допускает существование только одного бога. И вести с ним спор абсолютно бесполезное занятие. Потому что любые проявления необъяснимого он приписывает исключительно своему богу или его антитезе. Сама мысль о том, что существуют сверхъестественные существа, не принадлежащие к его системе, для него ересь.
Толокошин посмотрел на пустеющую бутылку коньяка и вздохнул.
— Все время ты закручиваешь… Ну, хорошо, давай на время отвлечемся от моей религиозной принадлежности.
— Если мы отвлечемся, — Костя развел руками, — то есть очень интересное мнение, что Бог — это некое существо, питаемое энергией человеческой мысли.
— Гхм…
— При этом мы должны понимать, что Бог — это не какой-то вселенский Позитив или Добро. Бог — это просто сверхъестественное существо, обладающее властью в определенной области. Концепции Добра и Зла лежат не в его области существования. И этот Бог таков, каково большинство служащих ему. Или каковы наиболее могущественные служащие ему. Они отражаются в нем как в зеркале.
— И что?
— И тут мы должны просто очень пристально посмотреть на мир, окружающий нас. — Орлов посмотрел на Толокошина через донышко стакана, как в подзорную трубу. — После чего мы сразу же упремся в одно понятие, которое плотно завладело умами людей по всему земному шару. Это деньги, «бабки», тити-мити, тугрики, песеты и другие пиастры. Каждый день, каждую ночь миллионы людей отдают свои силы и энергию одному и тому же… Деньгам. Мечтают о них, думают про них, желают их.
— Ну, ты дал. — Толокошин усмехнулся. — Деньги — это бумага.
— Хороша бумага. Из-за нее целые государственные системы рушились.
— Не из-за бумаги они рушились. Денежная система это только отражение внутреннего положения государства. Внутренней ситуации. Количество полезных ископаемых, состояние промышленности, политический сектор…
— Но простой человек не думает о полезных ископаемых, промышленности, политике и каком-то абстрактном благосостоянии страны. Для него все это воплощено в бумажной полоске с водяными знаками, Именно она, а не состояние тяжелой промышленности. Ее можно потрогать, се можно иметь все время при себе. Это реальность. А все остальное — это абстракция. Вообще идею Бог-Деньги выдвинул не я. Это один умный еврей сказал. Ты представь на мгновение, что в наш мир приходит что-то подобное. Могущественное, потому что за «бабки» сейчас можно почти все. Страшное — как нищета. И великодушное — как миллионер в приюте.
