Виктор Косенков - Новый порядок
— Она вообще что-нибудь говорила или только чаем вас накачивала? — поинтересовался Иванов.
— Говорила. И довольно много. Самое забавное, что аналитик наш конкретно на нее запал. Я уж не знаю, чем она его так завлекла. Ну, ножки там длинные, понятно. Но ведь готовить не умеет ничего, кроме этих…
— Печений, — закончил за него Сергей. — Это я уже понял. Дальше.
— Дальше картина интересная. Про смерть девчонки она знает. Говорит, что была свидетельницей одного разговора. Между кем и кем, при мне не сказала. Но утверждает, что это имеет прямое отношение к делу. И что затронуты самые высокие ее руководители. Ну и, конечно, боится сильно. Я ее заверил, что мы со своей стороны сделаем все возможное и невозможное. Но, боюсь, она мне не поверила. По поводу съемок подтвердила, что проходили они в павильоне. Свидетелей мало. Специфика. Только Сорокин и его помощник, который сразу куда-то пропал.
— Ну, он нам уже и не нужен, — сказал Сергей. — Да и вообще, пусть им милиция занимается. По нашему делу что? А то с убийством мы в уголовку скатываемся. А профиль наш совсем другой.
— Тут, понимаешь, все хитрее, — Платон поглощал солянку с невероятной скоростью, успевая при этом еще и вести разговор. — Убийство в нашем случае — это один из немногих рычагов, с помощью которых можно давить на этих гадов. Они не верят в то, что мы можем их засадить за попытку скомпрометировать государственный строй.
— Ну, пока и не можем. Доказательств нет.
— Так вот с помощью уголовки эти доказательства можно добыть. Никто в тюрьму не хочет. И девочка эта, и ее начальники. Вот. К чему это я? — Платон отодвинул опустевшую тарелку с супом и взялся за отбивную. — Да! По поводу денег она ничего не знает. Ими Сорокин точно не занимался, но это и без нее было ясно. Говорит, что были и другие материалы. Много. Все они ушли наверх. К директору канала.
— Это все?
— То, что при мне было, все. Я как понял, кто тут третий лишний, сразу домой,
— Куда?
— В управление то есть, — махнул рукой Звонарев. — А то этот постоянный чай и чертово это печенье… Умереть можно. А Артемка там остался. Думаю, будет позже.
— Любопытно, — задумчиво сказал Сергей.
— Что именно?
— Ты сказал — домой.
— Оговорился. — Платон снова махнул рукой. Он стремительно приканчивал отбивную.
— Ты не находишь, что мы очень странные люди? — спросил Иванов.
— В смысле?
— Странные. Я, ты, Артем наш. Или вон ребята из группы Яловегина. Они разрабатывают МВД. Трясут все дерево так, что чины как яблоки валятся. Мы не получаем зарплату.
— А на кой она мне? — удивился Звонарев. — У меня все есть.
— Я не про это. Просто все нормальные люди так не живут. Они заботятся совсем о другом. О деньгах, например, об отдыхе на Канарах или, на худой конец, в Сочи. А мы разгребаем дерьмо. И думаем только об этом. Была система, налаженная, смазанная. И вот пришли мы. Наш дом — это Управление. У Степаненко ребята спят на работе. Прямо в кабинете. Работы море. Из командировки приедут усталые как собаки. По регионам мотаются. Ради чего? Ради Идеи… Странно это все.
— Конечно странно. — Платон отложил вилку. — Но, Серега, ты же сам знаешь. Мы существуем для того, чтобы другие могли думать о деньгах и о Сочах с Канарами. Не дело, чтобы менты вымогали деньги с нарушителей. Не дело, чтобы чиновник отказывался выполнять свои обязанности без взятки. Я могу сколько угодно ненавидеть рынок, но если он есть, значит, он нужен большинству. И вся эта гниль, проказа эта, ржавчина мешают, делают этот рынок еще хуже, грязнее, ублюдочнее. И кто-то должен все это дерьмо вычищать. Иначе шестеренки крутиться не будут. Так что пусть я странный. Пусть псих ненормальный. Пусть у меня экономический кретинизм, как кто-то сказал. Но именно я делаю возможным существование этого гребаного рынка. И ты. И ребята наши.
Звонарев стукнул по столу кулаком. Несильно, но внушительно.
— Ты чего вообще?
— Не знаю. — Сергей пожал плечами. — Весь день просидел тут. С делами разбирался. Материалы смотрел, тошно стало, если честно.
— Отдохнул бы тогда.
— Некогда, — поморщился Иванов. — Предчувствие у меня.
— Какое? — Платон выпучил глаза.
— Дурное, — ответил Сергей и улыбнулся. — Не поверишь, дурное предчувствие. Иначе и не скажешь. Как собака, все понимаю, но сказать не могу. Мне Лукин новые данные скинул.
— Что такое? Опять видео?
— Опять. Но не по прокурору, а по Сорокину. У него, оказывается, масса такого материала была.
— Опять с бабами? — удивился Звонарев.
— Нет. Опять с чиновниками. Помощник казначея в Минфине. Генералы какие-то. Начальник канцелярии. Пенсионный фонд. Если с этим всем разбираться, времени уйдет масса. Понимаешь? А мне кажется, что времени у нас нет. Совсем. Все это дерьмо сейчас с телевизоров выливается. Остановить нельзя. Сам понимаешь… А расследовать, правда-ложь… Времени у нас нет.
— Почему?
— Потому что предчувствие, — дернул щекой Сергей. — Плохое, плохое. Сорокин не боится соврать. Ну, получит по шапке за клевету, судебный иск. Ну, штраф наложат. Судя по тому, как было провернуто с прокурором, кто-то денег отвалит… Так что режиссеру не страшно. Он даже не подозревает, что его просто сливают в отстойник. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
Артем вернулся только под утро. С задумчивым выражением лица и картонной коробкой под мышкой,
— Вот и он! — обрадовался Платон. — Герой дня. Тебе орден дадут…
— За что это? — удивился аналитик, не поняв шутливого тона.
— Как за что? — начал было Платон, но, увидев бешеную мимику Иванова, стушевался и промямлил: — За стойкую работу. Проголодался, наверное…
— Почему? — Артем поставил картонку на стол. — Мы чай пили. И печенье. Вот, кстати…
Он открыл коробку:
— Аня передала вам печенье. То самое, которое ты так хвалил. Песочное…
Звонарев судорожно сглотнул. Сергей предупреждающе покашлял.
— Я пойду… Мне надо… — пробормотал Платон и выскочил за дверь.
— Чего это он? — спросил Артем.
— Желудком мается, — беззаботно сказал Иванов, подхватывая небольшую печенюшку. — Вкусно. Кофе готов. Наливай. Рассказывай. Только коротко!
Артем критическим взглядом осмотрел помещение и направился к кофеварке.
— Чистоту поддерживаем, — заверил его Сергей.
— Вижу, — довольным голосом ответил Артем. — В общем, так. Девушка, конечно, чудесная. Совершенно потрясающий внутренний мир…
— Еще один, — тихо простонал Иванов. — Родные мои! Дел невпроворот! То, что у нее внутренний мир удивительный, я уже понял. Иначе ты пришел бы вчера с Платоном. Но поскольку ты постигал ее всю ночь…
— На что это ты намекаешь? — обиделся Артем.
— На то, что говори по делу! Остальное потом.
— Ну, по делу так по делу. В общем, она стала свидетелем разговора Сорокина и Мусалева. Фактически директора можно прижать на заказном убийстве.
— Опять уголовка…
— Погоди. Алтынина потребовала от Сорокина денег. Видимо, за молчание. И вообще, слегка попутала масть или фильмов насмотрелась, не знаю. Ей, вероятно, никто не сказал, что шантаж обычно кончается плохо. Вела себя как королева. Дошла до Мусалева. Тот, в свою очередь, наехал на Сорокина. Прозвучала фраза: «Убери ее так, чтобы она никогда тут не появлялась. Меня не волнует как, где и каким образом. Но больше ее тут быть не должно. Надо убить? Убей! Посади в тюрьму! Вышли в Арабские Эмираты! Но чтобы я ее не видел! Никогда!»
— Красиво! — прищурился Сергей. — Давай-ка навестим господина Мусалева. А заодно сольем эту информацию господам следователям из убойного.
— Да, но Аня будет под ударом, — начал было Артем.
— Но ты же о ней позаботишься? Логично? — подмигнул ему Сергей.
Глава 43
Из разных Интернет-ресурсов:
«Если посмотреть на русского патриота-националиста через лупу, мы увидим психологически неполноценную, дефективную личность».
За дверью загрохотало. Послышался негодующий голос секретарши Галечки. Почему-то совершенно некстати, Василий вспомнил, как эта самая Галечка кричит в момент оргазма. Очень похоже. Словно протестует, возмущается. Учитывая то, что секретарша обожала позу сзади и требовала, чтобы ее при этом держали за волосы, процесс очень смахивал на «изнасилование по обоюдному согласию сторон».
Потом дверь распахнулась, сладкие воспоминания улетучились, и, судя по милицейским фуражкам, мелькающим в проеме, надолго. Однако милиционеры в кабинет не зашли. Вместо них вперед выдвинулись странные ребята в черном, с топориком на груди и удивительно тревожной надписью «РОЗГИ».
Ребята выглядели решительно, и у Мусалева мелькнула даже мысль о еврейском погроме.
«Однако почему ко мне? — удивился Василий и почувствовал, что паникует. — Успокойся! В конце концов внизу охрана, да и милиция должна быть на нашей стороне».
