Сергей Демьянов - Некромант. Такая работа
Медлить дальше было нельзя. Я вздохнул и разрубил лягушку напополам. Нормальные практикующие маги обычно пользуются для этой цели цыплятами, кошками или, в край нем случае, белыми мышами из зоомагазина. Разумеется, я понимаю, что всякая жизнь — это ценность, вне зависимости от того, как выглядит ее носитель, но не жалеть лягушек мне всегда было проще, чем цыплят. Подошел бы и голубь, но тратить утро на то, чтобы поймать противную блохастую птицу, я сегодня позволить себе не мог. Рыба в этот раз не годилась, нужно было что-то покрупнее гуппи, а карпа я бы просто не довез сюда живым.
Кровь капнула на снег. Я швырнул обе половинки мертвой лягушки на мешок. Одна из них соскользнула и упала под каталку. Ничего, не страшно.
Это та часть моего дара, которая мне никогда не нравилась, чтобы вернуть чью-то жизнь, пусть даже на время, нужно отнять чью-нибудь еще. Утешало меня только то, что с чем угодно так бывает: художнику приходится продавать картины, рекламщику — составлять отчеты, программисту — перелопачивать тонны чужого дерьмового кода, чтобы найти ошибку. Ты не можешь отрезать себе тот кусочек работы, который тебя устраивает — и выбросить все остальное. Почти никогда.
— Теперь дай мне руку, — велел я. — И, ради всего святого, не спрашивай зачем.
— Я вообще могу молчать, — обиженно отозвался Селиверстов, но руку протянул.
— Это хорошо, — заметил я. — Молчи.
Был день, а днем такие вещи редко делают, хотя никаких серьезных причин этому нет. Ну кроме того, как они выглядят. В темноте все можно списать на обман зрения. На игру теней в лунном свете. На что-нибудь нормальное.
Круг, очерченный мной, медленно заполнялся полупрозрачными силуэтами. Сквозь них было видно каталку и черный мешок на ней, но картинка дрожала и дергалась. Так бывает, когда смотришь на что-то через завесу перегретого воздуха. Только это не воздух был.
У воздуха не бывает раскрытых ртов и тонких длинных рук.
Я услышал щелчок. Олег что, стрелять собрался? Вот дерьмо!
— Убери пистолет, — сказал я. — Он тут не поможет.
— Все эти штуки, которые там возятся… — У него голос дрожал, как у девчонки, вдруг разглядевшей пиявок в озере, но винить его в этом я не мог. — Эти привидения… Их видим только мы?
— Надеюсь, — отозвался я. — Я сказал тебе, чтобы ты позаботился о том, чтобы тут никого не было. Не смотри на них. Смотри под ноги.
— Что? Почему?
Ей-богу, я готов был ему уже по башке дать, чтобы он заткнулся. Такое ощущение было, что мы на экскурсии. Вот только мне никак нельзя было на него злиться. Зло притягивает зло. А я бы как-нибудь без этого обошелся.
Тени чуяли нас. Столпившись у края круга, они перетекали друг в друга, слепо шарили бесплотными руками по воздуху и постанывали.
В любой полосе прибоя всегда полно мусора. На границе между жизнью и не-жизнью все то же самое, только мусор там собирается довольно опасный. Семечко пальмы или гнилой кокос обычно не пытаются вас убить и сожрать.
— Не дай им понять, что ты их видишь, — как можно спокойнее уточнил я. — Иначе они еще долго от тебя не отвяжутся. Это мары.
— Что? — не понял Олег.
— Неприкаянные души, — ответил я. Это была не совсем правда, но для него она вполне годилась. У меня не было времени читать ему лекцию о специфических различиях между человеком, еще не успевшим покинуть место своей смерти, и банальным посмертным отпечатком.
— Они хотят напасть на нас? — спросил он.
— Хотят, — согласился я. — Но не нападут. В этот раз, по крайней мере.
Хорошо, что Олег мне доверял. Не то чтобы он успокоился и перестал дергаться, но сразу стало получше. Танец теней внутри круга все замедлялся и замедлялся, пока призрачные силуэты не замерли совсем.
— Брысь отсюда, — сказал я.
Нельзя бояться, когда тебе приходится встать на пороге мира мертвых. И в общем-то неважно, умираешь ты или просто в гости зашел.
Воздух дрогнул. В лицо сыпануло не пойми чем — то ли снегом мелким, то ли пылью. А когда я проморгался, никого лишнего на нашей спиритической площадке уже не было. Вот и отлично. Пока мары тут вертелись, у меня ни черта бы не получилось.
У современной цивилизации есть много плюсов.
Интернет.
Электричество.
Возможность посидеть в теплом сортире.
Но есть кое-какие довольно гадкие побочные эффекты, связанные с привычкой знать, как устроен мир. Мы слишком привыкли к наличию неопровержимых доказательств. Но на свете есть множество вещей, к которым очень трудно присобачить фиксирующую технику. Одна из них — смерть.
Детям нередко кажется, что, умирая, близкий человек бросает их. Он уходит, потому что отчего-то перестал любить своих детей и внуков. Не то чтобы они были совсем уж неправы, но они путают причину со следствием.
Все наоборот.
Когда человек умирает, он утрачивает свои привязанности.
Это не плохо и не хорошо — это факт. Почему-то никого не удивляет, что дети, бывшие в ясельной группе детского сада лучшими друзьями, порой даже не могут узнать друг друга, став взрослыми. Просто с течением времени многое становится совершенно не важным: и кубик, которым трехлетний Стасик рассадил тебе бровь, и та игрушка, которую ты подарил Леночке, чтобы она не плакала.
Смерть ничем принципиально не отличается от процесса превращения детки во взрослого человека. Только времени это занимает обычно куда меньше.
Это я к тому говорю, что она не является чем-то неправильным или неестественным.
Но это не отменяет того факта, что большинство современных людей умирает в страхе. У них нет доказательств, что после смерти с ними все будет хорошо. Вот из этого страха и рождаются мары.
Ладонь Олега в моей руке была мокрой. Он пялился себе под ноги так внимательно, точно от этого зависела его жизнь. Солнышко вышло из-за туч, и снег вокруг нас искрился. Благодать, да и только. Я вытащил еще одну лягушку, уже начавшую терять подвижность. Вода в банке была уже совсем холодной.
Нам следовало поторопиться.
— Именем твоим, Катарина, я приказываю тебе явиться, — сказал я. — Я призываю тебя и указываю тебе путь.
Формулы часто звучат глупо и пафосно, но они работают. А больше от них в общем-то ничего не требуется.
Вторая лягушка последовала за первой. Шмякнулась на труп, оставив на снегу дорожку из красных капель. Олег ахнул, а у меня в ушах застучало и перед глазами на мгновение опустилась дымчатая пелена. Как будто давление резко поднялось. Я покачнулся, но на ногах удержался.
Десять минут. Хороший результат. В последний раз я полчаса корячился, пока не получил первый отклик. И это при том, что мар и близко не было. Можно было бы порадоваться тому, что я профессионально расту, но отвлекаться пока не стоило.
Вдоль стены скользнула тень и жадно припала к лягушке, которая была посвежее. Призраки могут издавать разные звуки, если почему-то считают нужным так делать.
Эта чавкала.
Селиверстов не поднимал на нее глаз. У него подрагивали плечи, но он отлично держался. Особенно если учесть, что раньше он с призраками не сталкивался. Чую, быть ему полковником.
— Можешь спрашивать, — сказал я, когда она наконец наелась. Это легко было определить. Чужая плоть на время вернула Катарине иллюзию тела. Теперь она казалась вполне материальной. Желтые волосы слегка вились, словно были влажными, а серая шелковая юбка липла к ногам. Ее губы были испачканы красным. Как помада, только неаккуратно наложенная.
От обеих лягушек только шкурки остались. И, кажется, одна задняя лапка.
— Она меня слышит? — неуверенно уточнил Селиверстов.
— О да, я тебя слышу, стражник.
Призрак Катарины плавно развернулся и уставился на Олега голодными глазами. Она не могла переступить через границу круга, но я знал — ей этого ужасно хотелось. Пара лягушек — отличная вещь, если больше ничего нет. Но целый человек, наполненный теплой живой кровью, — это же намного лучше. Во всяком случае для того, кто раньше был вампиром.
— Боишься меня или все-таки подойдешь поближе? — Ее низкий грудной голос даже меня заставил дрожать. Селиверстов как завороженный подался вперед.
— Не двигайся, — рявкнул я. — Я же сказал стоять на месте и глаза вниз. Это последний раз, когда я для тебя что-то подобное делаю!
— Извини. — Олег смутился. — Я не думал, что это будет выглядеть настолько реальным.
— А думать тебя никто и не заставлял, — сказал я. — Иногда надо просто слушаться. Это техника безопасности, а не моя прихоть. Если я говорю — «падай», надо падать, а не размышлять, почему это я приказами разбрасываюсь. Понял?
— Извини, — повторил Олег. — Понял, конечно.
Катарина заскользила вдоль границы круга, выискивая разрыв. Я был уверен, что не допустил ошибки, но на мгновение мне стало не по себе.
— Я могу быть уверен, что она скажет правду? — деловито спросил Селиверстов, доставая ручку и папку.
