Александр Афанасьев - Нет пути назад
Короче говоря, делай добро. Может быть, и вернется…
Водитель явно замялся – а кто берет деньги у кяфира, тот сам кяфир, – но все-таки деньги взял. Поспешно спрятал в нагрудный карман рубахи.
– Сюда, эфенди…
Буран разыгрался не на шутку, как в степях северного Туркестана. Ледяное крошево летело в стекло, было темно, фары не пробивали и на пять метров. Я начал понимать, почему афганцы выбрали именно этот день: о полете беспилотников в таких условиях не могло быть и речи.
И мне, если честно, беспилотники тоже были не особо нужны.
Фары внезапно высветили надвигающуюся на нас стальную громаду, афганец выругался, вывернул руль, и мы разошлись с морским высадочным средством, на котором здесь передвигались морские пехотинцы. Колесный монстр – до крыши даже я с трудом могу достать рукой.
Вот и еще один повод для вражды. Один идиот не включил фары ночью, опасаясь обстрела из темноты. Другой не успел вовремя отвернуть – могли бы и мы сейчас не успеть. ДТП, труп. Или трупы. Для афганцев понятно, кто виноват. Да и для нас тоже.
Ненависть. Злоба. Недоверие. Груз накопленных обид. Все это довлеет над нами, мешая нормально в мире жить.
Мой преемник на посту наместника (придурок) остановил вывод войск на половине. В итоге войск оказалось недостаточно, чтобы контролировать ситуацию, но достаточно, чтобы вызывать инциденты наподобие этого. По-моему, самое худшее дело – это дело, остановленное на половине. Лучше бы вообще не делать.
Да, кстати, если еще не представил моего воспреемника на посту наместника – извольте. Это Его Высокопревосходительство Наследник Бухарский, ротмистр гвардейской кавалерии. Да-да. Он. Назначили его в ходе кампании по «исламизации» конфликта. Кто-то умный в Санкт-Петербурге – я так и не знаю, кто этот умник, иначе наведался бы и дал пощечину – решил, что раз мусульманину харам убивать мусульманина, значит, надо наводнить Афганистан войсками, состоящими из мусульман. Я даже говорил на эту тему с Ее Высочеством, но она милостиво изволила разъяснить, что надо все попробовать. Сомнительное утверждение, очень сомнительное: я могу вам назвать как минимум десяток случаев измены за последние месяцы.
Впрочем, я не могу предпринимать ничего против моего преемника хотя бы из соображений чести. Когда на корабле раздрай и каждый делает то, что в голову взбредет, ничем хорошим это не закончится…
Мы, по моим расчетам, все еще находились в Западном Кабуле, в его «частном секторе». Из-за пурги ничего нельзя было разглядеть. Одни бетонные заборы сменялись другими, но водитель вел уверенно, и явно не первый раз. Потом он свернул, и мы вкатились в черный провал ворот, которые за нами немедленно закрыли.
Боевики. Их было четверо, и сколько-то еще было в темноте. Автоматы Калашникова, на двух подствольные гранатометы, они стояли в темноте в одинаковой форме афганских контрактников, и теплые капюшоны делали их похожими на фанатичных монахов, которые несколько сот лет назад жгли людей на кострах.
Я вышел из машины.
– Лаасуна портакра, – сказал боевик, стоящий ближе всего от меня, стволом автомата подсказывая, что надо сделать.
– Тса? – Я сделал вид, что не понял.
– Руки вверх… – сказал другой боевик по-русски и каркающе засмеялся.
Я заметил черную тень виллы в глубине сада, чахлые деревья, горящую в углу бочку, пульсирующую тревожным красным светом – это для того, чтобы погреться около нее в ожидании чего-то.
Один из боевиков приблизился. Положив автомат на капот такси, ловко обыскал меня. Опыт явно есть.
– Аслиха нах![3] – сказал он и отступил в сторону.
Второй боевик тоже шагнул в сторону, стволом указывая направление.
– Тер ша, руси[4].
Мы вошли в дом. Обычная вилла, примитивно по нашим меркам, но по местным неплохо обставленная, капитальная, теплая. На кухне горела жаровня, отчего сильно пахло перегорелым растительным маслом.
Главный боевик пробурчал что-то под нос и пошел на кухню. Мы остались вчетвером в чем-то, напоминающем прихожую.
– Снимай одежду, русский, – сказал таксист.
– Это еще зачем? – резко спросил я.
– Это правило. – Таксист хорошо знал русский, говорил почти без акцента. – Нам надо быть уверенными, что ты не принес маяк. Маяк, понимаешь?
– В таком случае принесите другую одежду. На улице холодно.
Последовали переговоры между таксистом и боевиками, после чего один из боевиков ушел куда-то в глубь дома и вернулся с мешком. Мешок он бросил мне под ноги, от него воняло, даже от не раскрытого.
– Вот твоя новая одежда, русский. Извини, другой нет.
С этими словами второй знающий русский боевик визгливо расхохотался. Шутник, однако.
Я начал переодеваться, свою одежду складывая в мешок. В мешке был полный комплект одежды пуштуна, поношенный. Когда я закончил переодеваться, один из боевиков взял мешок и вышел с ним на улицу. Понятно, что он сделает, – бросит в огонь. Деньги, конечно, возьмет себе – я оставил сколько-то в карманах.
– И часы тоже.
Отправляясь на дело, я предполагал такое, потому часы взял самые простые, какие у меня были. Швейцарские Traser в карбоновом корпусе, такие выдают спецназовцам в качестве служебных. Очень точные, прочные и недорогие. Я хотел бросить их на пол, но «веселый» боевик перехватил мою руку. Забрал часы, надел на свою руку, сказал что-то довольное на пушту. Воистину, полные кретины. Часы – лучшее место, чтобы разместить там маяк. Батарейка, а в таких часах, как наш «Авиатор» или швейцарский Breitling, еще и передатчик, работающий на аварийной частоте, чтобы любой летчик, потерпевший аварию, мог подать сигнал бедствия. А перепрограммировать его на другую частоту, в том числе и на ту, на которую наводятся ракеты, – дело пяти минут. Кретины недоделанные.
Вышел старший среди боевиков, что-то буркнул.
– Амир Хабибулла просит присоединиться к столу. Закон афганского гостеприимства, – сказал таксист.
На столе было мясо. Много жареного мяса, мало риса. Один из признаков того, что это боевики: в горах куда проще украсть овцу или барана и поджарить мясо на костре, чем возиться с варкой риса. Приправа – обычный кетчуп, купленный на базаре. Я заметил, что в стороне стоит мешок, в котором виднеются пакеты быстрого питания, купленные оптом: ими-то и питаются боевики в горах, эту лапшу (она пошла из Китая, ее могут позволить себе китайские бедняки) можно даже погрызть, если нельзя развести костер. Наверное, купили еще шоколадные батончики с арахисом и майонез.
Мясо резали ножом. Брали руками, вилок не было. Рис брали тоже руками, пихали в рот. На столе была бутылка шаропа, афганского виноградного самогона – не ожидал ее здесь увидеть, выпив, могут и озвереть. Начали разливать, пластиковый стаканчик налили и мне. Я отрицательно покачал головой и отставил в сторону.
– Харам!
Боевики смутились. Главарь что-то рявкнул и выпил, но двое, как я заметил, только пригубили. Понятно, эти еще не безнадежные и им стыдно. Неверный указал мусульманам на то, что они делают харам, и был прав.
По глазам сразу было видно – захмелели, даже с учетом того, что только что поели жирное мясо, а жир частично нейтрализует алкоголь – все равно захмелели. Афганцы не умеют пить, а моджахеды еще и воздерживаются, но не ввиду особой веры, а потому, что алкоголь в горах достать сложно. Здесь же – и достали, и напились…
Амир мутным взглядом посмотрел на меня, потом толкнул локтем сидящего рядом «веселого» боевика с моими часами на руке, пробурчал по-пуштунски.
– Амир Хабибулла спрашивает тебя, неверный, когда вы уйдете из Афганистана…
Началось…
– Никогда… – ответил я.
Ответ перевели. Боевик что-то прорычал.
– Амир Хабибулла говорит, что тогда моджахеды убьют каждого из вас.
Я пожал плечами, мирно сказал:
– Иншалла… – пусть будет так, как угодно Аллаху.
Это не успокоило, а только разозлило пьяного боевика, и он заговорил быстро и сбивчиво, словно откашливаясь:
– Амир Хабибулла говорит, что моджахеды убьют всех вас, и ваших женщин, и ваших стариков, и ваших детей, и пусть земля горит у вас под ногами. Амир Хабибулла говорит, что моджахеды любят смерть больше, чем неверные любят жизнь, и никогда не прекратят убивать, потому что им в радость видеть, как горят бронемашины и укрепления кяфиров, в радость видеть кровь кяфиров и гробы с кяфирами, отправляемые на погребение. Афганистан никогда не признает власти Белого Царя, потому что тот ть’агут и правит не по шариату Аллаха. Афганистан будет свободным, сколько бы жизней ни пришлось отдать за это.
Нарывается.
– Спроси у амира, давно ли он читал Коран? – спросил я.
Переводчик перевел. Амир смутился, но не надолго.
– Амир Хабибулла читал Коран днем во время намаза, как и подобает правоверному мусульманину.
