Сергей Антонов - Темные туннели
— Чего это там?
Шуршание и треск стихли, но Митяй все никак не мог успокоиться.
— Ребят… Вы сидите, а я гляну пойду. А то самому стыдно, что чуть не обделался. Там же глухо все, сколько раз уже…
Он двинулся к двери подсобки. Анатолию захотелось остановить его, но вместо этого он, будто загипнотизированный, просто продолжал наблюдать за перемещением конуса света. Митяй добрался до двери, посветил внутрь и обернулся к товарищам:
— Ничего здесь нет! Пусто!
Опустив автомат, он вошел внутрь помещения и… Эхо разнесло его вопль по всему туннелю. Потом уши резанул треск автоматной очереди. Часовые в считанные секунды пришли в себя и рванули на помощь другу. Однако к тому моменту, когда троица влетела в комнату, готовая прошить свинцом все, что шевелится, помещение было пустым. Митяев автомат валялся на полу рядом с решеткой вентиляционного отверстия. Анатолий хорошо запомнил эту решетку. Сваренная из стальных прутьев толщиной в палец, она была искорежена, раздавлена и погнута неведомой силой, будто была из жести… Решетка прикрывала горловину вентиляционного рукава шириной не больше человеческой головы. Однако Митяй исчез в ней целиком! Кроме нее, ему деваться из комнаты было некуда. Вокруг зияющей дыры алели пятна крови с прилипшими клоками рыжих волос. Анатолий отлепил их осторожно и отнес Митяевой матери — похоронить сына. Больше от того ничего не осталось.
И не отпускала с тех пор Толю мысль, что он почувствовал опасность за минуту до того, как все началось. Уже тогда он точно знал — кто-то умрет…
Анатолий вернулся к реальности, потер лоб, чтобы отогнать видения, посмотрел на успевшие опустеть тарелки товарищей и встал с лавки.
— Далеко не расходиться, — хрипло скомандовал он. — Через час всем быть на платформе.
Он вернулся в свою палатку и зачем-то достал футляр от скрипки. Сунул за пазуху брошюрку анархистского евангелия, а в карман — томик стихов. Кто знает, вернется ли когда-либо на Гуляй Поле он сам?
Зашнуровывая пустую палатку, Толя вдруг улыбнулся.
Вспомнилась вычитанная в какой-то книжке деталь похорон египетских фараонов. Отправляясь в путешествие по загробному миру, те брали с собой все, что могло пригодиться на этом многотрудном пути. Метрополитен в его нынешнем виде немногим отличался от загробного мира. Выходило, что он поступал в лучших традициях сгинувшей древней цивилизации. Символический, как ни крути, жест…
Глава 3
Фульминат ртути
Перекличка. Все Толины бойцы были тут. Коренастый громила Гриша, тощий, как жердь и нескладный Макс, щекастый, вечно улыбающийся толстяк Димка, угрюмый очкарик Артур, Колька-каратист и спортсмен Серега. Все разные. Все родные…
Вместе с командиром в группе было семь человек.
Эх, великолепная семерка… Дай бог, чтобы вернулись тем же составом.
Они поочередно спрыгнули на рельсы туннеля. Добираться до Белорусской решили налегке, поэтому по калашу получили только ведущий и замыкающий, но и они старались не показывать, что вооружены. Восьмым был Никита.
Он успел сменить свою слишком уж броскую форму на серый потертый пиджак, брюки с пузырями на коленях и стоптанные ботинки. На круглом его лице отчетливо читалось выражение брезгливости. Никита явно не желал выглядеть так, как обычные жители Метро.
Наверняка там, откуда он пришел, к его персоне относились с большим уважением, чем на Войковской. Небось, этого белоручку чуть не в паланкине носили! Даже спуск с платформы дался Никите непросто. Анатолий приглядывал за толстяком, пока тот неуклюже барахтался, медленно, на животе сползая на пути, вместо того, чтобы просто спрыгнуть. И вроде бы Толя хотел позлорадствовать над тем, как толстяк знакомится с настоящей жизнью, а не получалось. Не оставляло ощущение, что тот пыжится нарочно… Впрочем, если Никита принадлежал к руководству Дзержинской, то, скорее всего, редко спускался в туннели, пользуясь в этом случае специальными лестницами для высокопоставленных чиновников. Ничего, при таких весо-ростовых показателях Никите будет полезно прогуляться пешком и сбросить пару лишних килограммов.
Перед тем как нырнуть в жерло туннеля, Анатолий оглянулся. Станция продолжала жить в привычном ритме. У облицованных белым мрамором колонн, разбившись на группы по интересам, беседовали, оживленно жестикулируя, люди. В свете тусклых двадцати пяти ваттных лампочек их лица казались слепленными из воска. По белому кафелю стен метались тени. Эта плитка отчего-то действовала на Анатолия угнетающе. Наверное, в связи с тем, что Войковская изначально не принадлежала к числу элитных станций метро, ее и выложили белым кафелем, больше подходившим для ванных комнат, бань, моргов и научных лабораторий.
И у этого Корбута, может быть, такой же плиткой лаборатория облицована… И вся плитка, небось, в кровище. Толя себе вдруг даже слишком отчетливо это представил.
Группа вышла за пределы станции. Никита, косолапо переваливаясь, семенил в середине отряда. Анатолий задержался, ухватил толстяка за руку и придержал. Подождал, пока весь отряд минует их, и только тогда пустил перебежчика — в самом конце, рядом с собой.
Таким порядком они миновали кордон на сотом метре. Четверо часовых узнали своих, поприветствовали группу. Никто не промолвил ни слова, а значит, и говорить было не о чем — ничего экстраординарного за время дежурства не произошло.
Десять, двадцать, тридцать минут единственными звуками оставались их мерные шаги.
Шли молча. Начнешь в этом месте разговаривать — пиши пропало. Иной еле слышный шум, если его вовремя не уловишь, может потом таким обернуться… Дальше-то, за Соколом и за Аэропортом, все вроде спокойное, обитаемое. Динамо вообще промышленный центр — на все Метро кожаные куртки шьют. На Белорусской только вот сменился режим, и творится сейчас черт-те что… Но людей, вроде, пока и там не вешают. Пройти бы, в общем, первый туннель…
Нормально. Отлегло.
Миновали Сокол и снова замелькали чугунные тюбинги: серый, черный, серый, черный… Тень, свет, тень.
Как в черно-белом кино. И вдруг кроваво-красным пятном…
Анатолий первым заметил надпись, сделанную поперек свода туннеля темно-красной краской. Фраза «Кто здесь не верит в Зверя?!» в точности повторяла изгиб потолка, и сделавший ее шутник готов был разбиться в блин, чтобы не слишком отклониться от идеальной параболы. Анатолий этих стараний не оценил и с тревогой посмотрел на ребят, но те если и заметили надпись, то не придали ей большого значения. Зверей в Метро хватало, причем большая часть их ходила на двух ногах.
Луч фонарика выхватывал из мрака полукруглый свод, стены с торчавшими из них ржавыми кронштейнами, на которых покоились вены и артерии Метро — кабели в толстой изоляции, трубы самых разных диаметров. Они сходились, расходились, сплетались, ныряли по отдельности в бетонный пол и вновь соединялись, чтобы разделиться на более тонкие провода и заползти в развороченные силовые щиты с бесполезными и никому уже не нужными рубильниками.
Много лет все эти бесчисленные коммуникации бездействовали, но означало ли это, что кровь Метро перестала течь по его сосудам и затаившийся под землей громадный зверь умер, а теперь медленно разлагается? На первый взгляд все так и выглядело, но если не довольствоваться беглым осмотром, а присмотреться внимательнее, то картина становилось совсем другой. Зверь не умер, нo, как и вся прочая живность, он мутировал. Катастрофа заставила эволюцию свернуть и продолжить движение по иному пути. Кабели и трубы, бывшие жилы Метро, сгнили и атрофировались.
Теперь носителями жизненной энергии Метро стали его обитатели — люди и новые существа, неизученные формы жизни. А артериями стали сами туннели. По ним текла новая кровь Метро. Значительно медленнее, чем раньше, и не так ритмично, как в лучшие годы, но все же текла. Сгущалась на жилых станциях, постепенно иссыхала там, где никто не жил. Жизненные циклы Метро замедлились, но оно продолжало жить и развиваться…
В нем теперь разворачивалось соревнование: человек против новых созданий. Причем никаких гарантий того, что именно человек победит в этой гонке, не было. Первый приз в этом соревновании достанется сильнейшему, но не обязательно бывшему венцу творения.
От размышлений Анатолия отвлек тихий разговор. Так было всегда. Вхождение в туннель было своеобразным ритуалом: все хранили молчание и были сосредоточены. Однако не проходило и часа, как молчание становилось невыносимым, бдительность притуплялась. Потому-то и невозможно молчать, что слишком страшно, эта глухая темнота прямо-таки тянет тебя за язык. Тогда-то и начинались откровенные беседы-рассказы. Обстановка была располагающей: тихонько болтали о всяческой дьявольщине; о жутких происшествиях с участием всевозможных привидений, сотканных из туннельного мрака чудовищ и конечно же мутантов.
