Геннадий Прашкевич - Парадокс Каина
Цан Су Вин вежливо улыбнулся:
– Не имеет значения.
– Знает ли генерал Тханг о подобных угрозах в адрес Кая Улама?
– Не имеет значения.
– Разве вы не обязаны обеспечивать безопасность Кая Улама?
– Не имеет значения.
Бесшумный, серый, как мышь, цан Су Вин, несомненно, оценивал ситуацию. Но по-своему. Бесшумно, как летучая мышь, он отступил в нишу и будто растаял в ней.
Колон усмехнулся:
– Не оборачивайтесь, Джулиан. Я вижу Тавеля Улама. Пусть он пройдет мимо.
И разочарованно предупредил:
– Можете обернуться. Он увидел нас. Он идет к нам. Я никак не думал, что он сумеет так быстро прийти в себя после ночной попойки. Признаюсь, увидев Тавеля в отеле, я решил, что мы с ним больше не увидимся.
– Он узнал вас?
– Думаю, да. Я не так изменился за эти годы, как он. Когда я встречался с ним, он выглядел гораздо бодрее.
Оттолкнув плечом черного солдата, не успевшего отступить в сторону, задев качнувшуюся, но не упавшую ширму, в круг света, отбрасываемого масляными светильниками, шагнул невысокий человек, несомненно тот, которого Семенов видел утром в разбитом баре. Черная форма сидела на нем плотно и аккуратно. Каждый жест был точно рассчитан. Он кивнул сразу обоим и отдельно улыбнулся Колону.
– Хай, Джейк. Я всегда следил за вашими репортажами. Большинство журналистов, как всегда, поливают Сауми грязью, вы умеете быть достаточно объективным. – Он нехорошо усмехнулся. – Любезность за любезность, Джейк. Как вы смотрите на то, чтобы принять участие в ежегодной охоте на сирен? Я могу задержать вас в Сауми на все время охоты.
Он перевел странный оценивающий взгляд на Семенова:
– Пора изловить пару сирен. Пусть я буду первым саумцем, которому удастся такое. – И добавил холодно: – я не люблю нефункциональные вещи. – И пояснил совсем уже холодно:
– Бамбуковые клетки, если они существуют, не должны пустовать.
– А они действительно пустуют? – с неуловимой Усмешкой спросил Колон.
– Что вы имеете в виду, Джейк?
– Я имею в виду хито, вредные элементы. Лицо Тавепя изменилось.
Он выпрямился, руки легли по швам, скулы выступили еще сильнее.
– Хито – враги. Хито – извечные враги. Хито предали революцию, хито следует уничтожить.
– Простите, – спросил Семенов. – А какова вероятность того, что эти сирены действительно существуют?
– Вероятность? – удивился Тавель. Он был ниже Семенова и Колона и чувствовалось, что смотреть на собеседников снизу вверх ему сильно не нравится. – Если эта вероятность и не равна единице, все равно она достаточно отлична от нуля.
– Прекрасный ответ, – одобрил Колон. – Я всегда ценил вашу точность, цан Тавель. Но, если вы помните, в свое время мне пять раз было отказано в возможности сопровождать охотничью экспедицию.
– В свое время, Джейк! Именно в свое время! Ситуация в стране изменилась.
– О, да, – согласился Колон.
Он, Колон, понимает, что стране, встающей на ноги, всегда немного не до романтики. А в ежегодной охоте на сирен, конечно, есть определенная доля романтики. Правда, сейчас, именно сейчас он. Колон, заинтересован прежде всего в человеке другом. Он даже думает, что информация о человеке другом выглядит сейчас важнее, чем любая другая. Но он. Колон, тронут предложением.
– Вы отказываетесь? – поразился Тавель Улам.
Его узкие щеки неприятно дрогнули, красивые губы на мгновение перекосило судорогой.
– Садал! – негромко позвал он.
Из-за ширмы, оттолкнув локтем нерасторопного солдата, выдвинулась странная сгорбленная фигура.
Человек был худ, сед, длинные свалявшиеся волосы неопрятно падали на поднятый лоснящийся воротник невероятно затасканной, но джинсовой, именно джинсовой куртки, типичной одежды хито, вредного элемента, надетой прямо на голое тело.
Хито!
Б Биологическом центре Сауми!
Рядом с Тавепем Уламом, братом человека другого!
От Садала явственно несло алкоголем…
Семенов внимательно рассматривал Садала. Именно Садала они видели сегодня утром на грязном полу разгромленного бара. Почему он здесь? Почему он не схвачен черными солдатами? Почему он одет так, как может одеться лишь отъявленный хито?
Семенов усмехнулся.
Наверное, Тавель Улам имеет какие-то особенные права.
Тавель Улам перехватил усмешку Семенова.
– Садал, – медленно сказал он, и скулы его дрогнули. – Садал, ты хочешь услышать Голос?
Садал медленно поднял голову. Его огромные темные глаза были полны равнодушия, но при упоминании Голоса в этих глазах что-то промелькнуло. Какой-то лучик сознания, хотя было неясно, адекватно ли он воспринимает окружающее.
– Садал не человек, – объяснил Тавель застывшим от удивления журналистам.
Тавель Улам явно торжествовал: он все-таки заставил журналистов удивиться. Он заставил их смотреть на него вопросительно.
– Не надо бояться Садала, – сказал Тавель Улам журналистам. – Он дерево. Какой-то своей частью он еще человек, но он уже дерево.
– Дерево? – действительно удивился Семенов.
Почему дерево? Что цан Тавель Улам имеет в виду?
Правильно ли они поняли цана Тавеля Улама? И почему от человека-дерева пахнет алкоголем? И почему на его плечах джинсовая куртка, произведенная вовсе не в Сауми? Почему за столь великие прегрешения Садал еще не объявлен хито?
Тавель Улам не ответил.
Заставив журналистов удивиться, заставив их сразу задать столько беспокойных вопросов, он потерял к ним интерес. Муха жужжала, муха убита, о мухе можно забыть.
Он не ответил журналистам.
Широко раздвинув крепкие короткие ноги, Тавепь выпрямился, опустив руки по швам.
Он смотрел в сторону высокой арки, тонущей в полутьме. Видимо, именно из-под этой арки должен был появиться другой.
5
Он ждет другого, понял Семенов.
Он уже не видит нас, он, как и мы, ждет другого.
Он добился эффекта, его страсть к самоутверждению на время удовлетворена. Теперь ему необходимо увидеть другого.
Он очень напряжен. Это странно.
Разве не каждый день родной брат видит родного брата?
Человек другой, подумал Семенов.
Почему, собственно, приход человека другого должен означать конец эры человека разумного? Почему, собственно, явление человека другого должно означать наш уход? Мало ли всяких, иногда весьма радикальных оздоровительных реформ и далеко идущих планов выдвигалось в разные времена самыми разными ревностными сторонниками прогресса. Мало ли кто, уверовав в собственную гениальность, объявлял о близком конце света, после которого в мире останутся лишь те, на кого указывает гений.
Тем более в Азии.
Азия – это время, текущее сквозь пальцы.
Она бесконечна.
И обязательно ли воспринимать слова доктора Улама буквально?
Если уж копать совсем глубоко, то, скорее, прав Колон – опасность грозит не человечеству, опасность пока грозит самому Каю.
В самом деле, подумал Семенов, у Кая Улама, У человека другого, может быть, и нет врагов, по крайней мере он может так думать. Но его враги, а они, вероятно, существуют, могут так не думать. Они могут предпринимать самые неожиданные демарши. Врагом человека другого может оказаться любой из черных солдат, прячущихся за ширмами. Рано или поздно до одного из них может дойти та простая мысль, что именно благодаря Каю Уламу, человеку другому, он сам, его дети и внуки, они все обречены. Разве такая простая мысль не способна заставить любого из этих солдат нажать на спусковой крючок автомата? Собственно говоря, любой человек разумный может быть и, наверное, является врагом человека другого.
Не имеет значения.
Ладно, сказал себе Семенов.
Не надо торопиться, не надо строить гипотезы.
Надо просто дождаться Кая Улама, увидеть его глаза, услышать его голос. Глаза и голос – главное в человеке. Когда в Испании мне устроили встречу с Отто Скорцени, я тоже думал о глазах. Я шел через зал, буравил лицо Скорцени взглядом, который – казалось мне – должен быть гипнотическим, и видел глаза, зелено-голубые, чуть навыкате (не очень-то загипнотизируешь!), и шрам на лице, и громадные руки, лежавшие на коленях, и за мгновение перед тем, как Скорцени начал подниматься, я почувствовал это…
Ладно.
Глядя в глаза, можно задать вопрос и услышать голос, который самим своим звучанием подскажет – насколько собеседнику можно верить.
Семенов вдруг поймал себя на странном волнении.
Его глаза все чаще обращались к арке, тонущей в полутьме.
Туда же смотрели Колон, Садал и упорный смертный Тавель Улам, и туда же смотрел бесшумно выскользнувший из ниши, серый, как мышь, цан Су Вин.
«А если Кай Улам действительно человек другой?»
Он не успел додумать свою странную мысль.
Под аркой, неторопливо переступив короткими ногами через поверженное изваяние отшельника Сиддхартхи Гаутамы, появился человек, за ним еще трое.
6
Первым шел генерал Тханг.
Черная просторная рубашка с накладными карманами на груди, черные просторные армейские брюки, грубые сандалии из тростникового волокна – генерал Тханг весьма выгодно отличался от цана Су Вина, суетливо бросившегося ему навстречу. Плотный, будто вырубленный из скальной породы, генерал Тханг выбросил правую руку перед собой. Тем же бесшумным жестом ему ответили солдаты за ширмой, а также Тавель и цан Су Вин.
