Михаил Шухраев - Изнанка света
Но всю дорогу он выглядел напряженным, как будто внимательно прислушивался к самому себе. Эйно обернулся в его сторону, но промолчал. Вот точно таким же Ред выглядел лет двадцать назад, когда ему предложили неожиданное задание. Но тогда-то оно было куда более серьезным и опасным, и все это понимали сразу — Ред в том числе.
Так в чем же дело?..
— А вот здесь прежде находился офис «Умбры». Светлые — те на Васильевском жили. Неудобно было — жуть! — Настя указала Оле на группу совершенно типовых домов, мимо которых пролетела по проспекту их машина.
— Так все равно сейчас дома не видно, уплотнительная застройка, — откликнулся Эйно со своего сиденья, даже не обернувшись на прежнее место жительства.
На лицо Редрика как будто набежала секундная тень, но этого все равно никто не мог заметить. Разве что кошка, сидевшая у него на коленях.
Автомобили миновали границу северных районов города и уверенно двинулись к пригороду, который лет пятнадцать назад был облюбован под коттеджи не для бедных.
Глава 3
Пропавшие в Запределье
Ленинград,
ноябрь 1989 г.
— А в чем дело? Почему именно сейчас? — недоуменно спросил Редрик, когда Эйно сказал, что предстоит заграничная поездка, причем — едва ли не завтра.
— У нас, по-моему, и так наступили те еще деньки. Ты за окно посмотри — митинги, «красные», «белые» — что ни день! — продолжал Редрик. — Знаешь, как в Запределье все это отражается? Я там едва-едва могу ходить! Эйно, да когда ты последний раз там был?!
— Успокойся, Ред, был — и недавно, — отрезал шеф «Умбры». — И прекрасно знаю, как там все бурлит. И еще прекрасней ведаю, что ты у нас политизировался за считанные дни — небось, вместе со своей хипповской компанией. Вот и не хочешь никуда уезжать. Так вот, Ред, решение принял не я. Точнее, не только я. И именно потому, что ты политизирован, я и предлагаю…
Эйно мог бы сказать — «я приказываю» — однако же именно предложил. Но Редрик вспомнил об этом уже много позже.
— Светлые решили? — спросил он.
— Да, и они — тоже. И не только. Ты не один в Констанцу отправишься. Просто пойми — гадость, которая там, судя по всему, прижилась, может грозить и нам. Хорошо хотя бы понять, что это такое.
— Думаешь, в Констанце СВА поработал? — осторожно спросил Редрик. — И то, что они молчали столько лет…
— Знаешь, у врагов — по нашим данным — озабочены не меньше, чем у нас. Кажется, им все это тоже не по нутру. И потом — в Констанце исчезли несколько прибалтов и киевлян. Это стало последней каплей. Послали их в разведку, — официально это была турпоездка, — а они к сроку не вернулись. Помнишь такого — Юриса Семецкиса из литовских Темных?
Редрик поднял брови.
Семецкиса он знал — не столько по работе в О.С.Б., сколько по общему хобби: они оба обожали фантастику, а хороших книг еще совсем недавно было не достать. А Юрис доставать книги умел — вероятно, магическими способами, ничего другого на ум не приходило. Полное издание «Властелина Колец» — распечатку, разумеется. Или вещи запрещенные и властями весьма не приветствуемые — Оруэлла Редрик прочел именно с подачи Юриса. Сейчас, правда, все это раздобыть можно, но еще года три тому назад… А теперь, оказывается, Юрис Семецкис не вернулся из разведки. А ведь считался одним из лучших сотрудников О.С.Б. Балтии.
— Когда?
— Завтра, Ред. Сегодня можешь быть свободен. Поездка неофициальная, но документами кое-какими тебя обеспечим. Между прочим, на тамошнем наречии у нас говорят всего двое, кроме тебя. Я и Ольховский.
— Я не говорю. Латынь — другое дело.
— Велика ли разница? Твое «чуть-чуть» вполне потянет. Я там тоже буду, а Ольховский останется руководить…
Редрик промолчал, но по его лицу можно было прочесть очень четко — ну, конечно, чуть что, разбираться будут Темные, «Умбра», а пресветлое подразделение вроде и ни при чем.
— Я его сам отговорил, — вздохнул Эйно. — С трудом. И этот вздох означал только одно: понимаешь, пока эти
Светлые будут взвешивать все отдаленные последствия, пока решат, что ничем никому не навредят… В общем, без них будет проще.
…Констанца. В последнее время о ней не слишком много поминалось даже в новостях. Бурлила вся Восточная Европа — сперва Польша с Венгрией, потом Восточная Германия, Чехословакия, Болгария. Всюду на людей словно бы снизошло какое-то откровение — им очень захотелось стать свободными. А вот в Констанце все было иначе. Люди жили тихо и мирно под зорким присмотром любимого и великого президента Леона Андруцэ, а если и случались демонстрации, то лишь во славу вождя, отстоявшего нейтралитет и особый путь…
Гораздо интереснее то, что творилось в этой небольшой стране в магическом плане. Вот этого-то никто наверняка и не знал. Примерно в середине семидесятых из страны выдворили — под самыми разными предлогами — наиболее известных сотрудников местного О.С.Б. Сделано это было одномоментно, никто и опомниться не успел. А потом новое руководство О.С.Б. уведомило все заинтересованные стороны: дальнейшие контакты с магами Европы нежелательны и противоречат идее особого пути Республики Констанца. В общем, до свиданья, приятно было познакомиться…
Шла «холодная война», но О.С.Б. и на Востоке, и на Западе сотрудничали всегда — политика может влиять на Запределье, как любое дело рук человеческих, но Предел не признает государственных границ. И заявление магов из Констанцы, признаться, многих поставило в тупик. Но в тот момент было не до них. Шла борьба с отколовшейся когда-то частью магов — Союзом Воинов Армагеддона — очень неприятной организацией, почти столь же древней, как О.С.Б. Вот только цель у магов СВА была принципиально другой — вернуть старые добрые времена, прекратив всякое развитие человечества.
Недаром Редрик говорил, что и сейчас не до проблем Констанцы: стоило людям захотеть свободы в Союзе и в городе, давно уже ставшим для него родным, как «Воины Армагеддона» вполне легально раскинули свои сети. Некоторые маги, а по большей части — контролируемые СВА шарлатаны, горе-астрологи, гадатели на кофейной гуще — проникли даже на телеэкран. В ход шли самые дикие вещи, и люди, истосковавшиеся по правде настолько, что не могли сразу отличить ее от лжи, верили всему.
Не далее как вчера Редрик притащил брошюрку, где со слов какого-то «контактера с Высшим инопланетным разумом» говорилось о том, что межзвездные полеты невозможны для людей в принципе, а раз так, то человечеству не надо летать в космос вообще. Гораздо важнее совершенствовать духовность, и тогда наступит золотой век — как в глубокой древности.
СВА даже не пытался хоть как-то прикрыть свои цели.
А тут, видите ли, Констанца…
Но нужно было хотя бы установить судьбу исчезнувших разведчиков, которые должны были там оказаться, — слишком необычна эта страна в магическом плане, чтобы взять и просто так о ней забыть.
— За десять лет там исчезло пятнадцать человек — не только наших, — сказал Эйно. — Были чехи, немцы, один скандинав. Понимаешь, Ред, такого просто не должно быть.
— Понимаю. Ладно, на сегодня отпустишь?
— Какой разговор. Главное, завтра — на инструктаж. — Шеф «Умбры» слегка кивнул.
— Не опоздаю.
Уже стемнело, стоял обычный ноябрьский вечер. Редрик, слегка поежившись, вышел из дверей конторы, располагавшейся на первом этаже ничем не примечательного дома в новостройках. Можно было пойти к совсем недавно построенной станции метро, но Ред предпочитал дождаться трамвая.
— Ну, куда прешь, волосатый! — послышалось сзади. Кстати, Ред и не думал куда-то «переть» — стоял себе и стоял. Напирал как раз мужичонка позади него — судя по всему, трезвый, поэтому не терпящий весь белый свет.
— Расплодилось вас, как Горбатый свободу дал! — мужичишка выругался. Ну, точно, раз генсека кроет — значит, злой и трезвый, а оттого — еще злобнее. Унизили его достоинство, видите ли, водочной очередью.
— Помолчали бы! Тут дети, между прочим, — обернулась к нему одна из женщин, стоявших неподалеку.
— Ну, а я-то ничё… — стушевался мужичишка.
Ред немного презрительно поглядел на него. Пожалуй, можно бы сейчас накастовать ему какую-нибудь мелкую гадость — ну, к примеру, несварение желудка. Хотя тип и без того уже обижен. Природой, например.
Ни Редрик, ни матерщинник не предполагали, как дело обернется: пока что вякающий тип был одинок. Но пройдет немного времени, грянет один кризис, потом — второй, и эта дрянь сплотится, разрастется, как на дрожжах, будет кричать, что она-то и есть народ, просим любить да жаловать! И больше всего на свете захочется дряни, чтобы жизнь была беспросветно серой — словно ленинградский ноябрь, только случившийся навсегда.
Правда, их желания все равно не исполнятся, хотя стараться дрянь станет…
