Роман Глушков - Свинцовый закат
Вот только о чем мне с ними толковать? У нас и прежде не находилось общих тем для разговора, а за тот год, что мы не виделись, я даже здороваться с «буянами» расхотел. А вот они, кажется, нет. Разве только их нынешнее приветствие даже близко не напоминает пожелание доброго здравия.
– Как самочувствие, Мракобес? – участливо поинтересовался Встанька, держа меня на мушке автомата. – Сам идти сможешь? А то ежели придется тебя еще из канавы на своем горбу тащить, боюсь, мой радикулит мне этого не простит.
– Не хнычь, сам дойду, – буркнул я, медленно поднимаясь на ноги. Спина болела так, словно по ней припечатали ломом, но само падение с откоса не причинило мне вреда. Чего нельзя было сказать о подъеме, который грозил закончиться для меня в лучшем случае парой зуботычин, а в худшем – каким-нибудь увечьем. Воображение в этом плане у раскольников богатое.
Пока я, кряхтя от боли в спине, карабкался на склон, Встанька подобрал мой «Абакан» и, повесив его на плечо, двинул за мной, готовый, если что, прострелить мне задницу. Я ему такой повод предоставлять, естественно, не собирался. Хотя, будь у Встаньки желание истратить на меня лишний патрон, он сделал бы это безо всякого повода, просто от души. Встаньке было уже за сорок, командующему им Черепку – от силы двадцать пять, однако Веня не шибко уважал своего ветерана. Странно, почему тот вообще связался с раскольниками. Насколько я помнил, под командованием Воронина ему тоже жилось припеваючи.
Паче чаяния, в морду я не получил. Напротив, Черепок с приятелями протянули мне руки и подсобили выбраться из ложбины. Правда, лишь затем, чтобы тут же связать запястья снятой с Бульбы гароттой и погнать куда-то в сторону леса. Под началом Черепка помимо Встаньки и поигрывающего моим мачете калмыка Али-бабы находилось еще трое бойцов: земляк и неизменный напарник последнего – Сим-сим, угрюмый крючконосый дылда Гоша Багор, а также удерживавший гаротту за палку и страховавший меня от глупостей дюжий поляк Гжегож, коего мы в свое время окрестили Жегловым, исключительно из-за созвучия его имени с фамилией знаменитого советского сыщика. Больше ничего общего у этих двух Жегловых не было.
Выстроившись друг за другом, мы перебрались через рассекшую поляну балку – настолько узкую и заросшую, что я даже не заметил ее в бинокль, когда изучал окрестности. В ней и прятались повязавшие меня «буяны». И теперь они торопились убраться с открытого пространства в ближайший лесок, дабы не маячить на виду поблизости от Бара – заведения, где им сегодня вряд ли окажут теплый прием.
Лесок этот пользовался у нас дурной славой. Аномалии в нем плодились урожайнее, чем мичуринская клубника, и все шестеро бывших долговцев отлично об этом помнили. Но проводник группы Сим-сим уверенно вел нас туда, куда я на их месте сроду не сунулся бы по доброй воле. Что за нужда загнала в наши края компанию раскольников, они мне признаваться не спешили. Но я не утруждал себя расспросами. Даже если Веня не выложит передо мной карты, я догадаюсь о цели его визита в наши палестины по задаваемым им вопросам.
И Али-баба, и его земляк всегда казались мне не настолько матерыми сталкерами, чтобы доверять им обязанности проводников. Но сегодня я был вынужден изменить о них свое предвзятое мнение, ибо Сим-сим на моих глазах совершил подвиг, на который до него еще не отваживался никто из долговцев. А коли отваживался, то непременно с позором отступал от аномального леса. Наши звуковые детекторы аномалий верещали так, что, казалось, у них вот-вот перегорят пищалки, а атмосфера в лесу была пропитана чем-то незримым, но заставлявшим воздух буквально застревать в горле. Проку от респираторных масок не было. Мы задыхались и кашляли, но все равно продолжали шаг за шагом углубляться в лес.
Едва я сбавлял темп, Гжегож тут же подталкивал меня палкой от гаротты и бубнил по-польски что-то грубое. Мне оставалось уповать лишь на то, что Черепок знает, куда он нас гонит. А иначе каждый из этих «буянов» с легкостью завоюет титул «камикадзе месяца», присваиваемый посмертно сетевым голосованием сталкеров тому, кто из-за непомерной самоуверенности обрек себя на наиболее глупую, по общему мнению, погибель. Уверен, сетевое сообщество долго рукоплескало бы нашему добровольному сошествию в бурлящий аномальный котел.
По каким приметам ориентировался Сим-сим, было известно лишь ему одному. Куда ни глянь, повсюду нас окружало дрожащее полупрозрачное марево. Периодически то здесь, то там промеж вязов и ясеней сверкали молнии, а сами деревья или начинали раскачиваться невпопад, или на глазах меняли свою форму, но при этом не трещали и не ломались, как будто были резиновыми. Почва под нами тоже ходила волнами, прогибалась и колыхалась, словно студень, но ноги почему-то в нее не проваливались. И чем дальше, тем окружающее нас безумие становилось все сильнее и сильнее.
И когда я уже был готов удариться в панику и потребовать у Черепка сжалиться и пристрелить меня, игравшая с пространством, как с пластилином, аномалия прекратила буйствовать и исчезла бесследно. Дышать вновь стало легко, деревья успокоились, а земля обрела привычную твердость. Обернувшись, я увидел, что мы удалились от опушки в глубь леса всего на дюжину шагов, однако по субъективным ощущениям я прошагал в компании раскольников-самоубийц не менее полутора сотен метров. Хорошенькие шуточки, слов нет. Хоть бы предупредили, ироды, что все это ненадолго. А то продлись наше путешествие сквозь резиновый лес еще хотя бы пару минут, и Веня точно разговаривал бы потом не с Мракобесом, а с чокнутым психом.
– А вы умеете развлекаться, парни, – заметил я, дыша так, будто только что пробежал на время стайерскую дистанцию. – Что это было? Какая-то фата-моргана?.. Ну и здоровенные же памперсы вам, небось, пришлось надевать, когда вы первый раз этой дорогой шли, верно?
– Захлопни пасть! – рыкнул в ответ Черепок, а Жеглов подкрепил его слова, в очередной раз стукнув палкой мне по запястьям. Я решил, что подтрунивать над этой публикой себе дороже, и покорно прикусил язык. Загривком чую, что так и так еще получу сегодня на орехи, поэтому зачем выпрашивать сверх положенного?
Гадать о природе подобных аномальных явлений в Зоне – дело в высшей степени неблагодарное. Тот же разрушенный «Монолитом» Небесный Паук, к примеру, являл собой куда более любопытную загадку. Что действительно волновало меня в настоящий момент, так это собственная судьба. Впрочем, тут уже не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы предсказать, что случится после нашей с Веней беседы. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить…» Прямиком в Ад, ибо вряд ли райский фэйс-контроль – святой Петр – пропустит меня на идущую в небесном клубе закрытую вечеринку праведников.
Ширина этого леска, который на наших ПДА-картах имел форму продолговатой блесны, не превышала полукилометра. Не успели мы углубиться в него, как впереди, в просветах меж деревьев, уже забрезжила противоположная опушка. Однако «буяны» не стали шагать к ней, а свернули влево и вскоре вышли к бревенчатой избушке – не то охотничьему домику, не то складу служившего здесь четверть века назад лесничего. Казалось, пни ее посильнее и ветхий – пять на пять шагов – сруб моментально развалится в труху. Потемневшие от времени, замшелые бревна сливались с серыми стволами растущих окрест деревьев, а скопившиеся за многие годы на крыше сломанные ветром ветки и пожухлая листва лишь усиливали естественную маскировку домика. Не знающий о нем человек мог пройти неподалеку от этой постройки и даже не заподозрить о ее существовании.
Двери во входном проеме не было – от нее остались лишь прибитые к косяку ржавые петли. Вместо окон в стенах были пропилены узкие, шириной в одно бревно, щели, а вся мебель состояла из разнокалиберных чурбаков, заменявших стулья. Печка также отсутствовала, зато в углу обнаружилась стопка свернутых армейских одеял, примус и чайник, а на газете, расстеленной прямо на земляном полу, остались следы недавнего завтрака – в домике до сих пор пахло разогретыми рыбными консервами и гренками. По всем приметам, шестерка раскольников провела минувшую ночь именно здесь, а не где-то еще.
Гоша Багор выкатил на середину избушки крупный чурбак, а Гжегож грубо усадил меня на него и остался стоять позади, готовый пресечь мои попытки к сопротивлению. После чего Гоша забрал примус, чайник и реквизированный у меня коньяк и вышел, оставив в тесном домике лишь меня, поляка и Черепка. Прочие «буяны» расположились снаружи у двери, решив тоже быть в курсе событий и заодно устроить чаепитие.
– Чем тебе помешал покойный Бульба, Веня? – с укоризной поинтересовался я. – Насколько я в курсе, ни ты, ни твой брат не имели к нему никаких претензий. Как, впрочем, и ко мне. Но если бы такие претензии и были, ты что, на полном серьезе хотел предъявить их воскресшему мертвецу?
