Александр Токунов - Забытые учителя
— В девяностые прошлого века.
— Правильно! — одобрил Константин Фёдорович. — Тогда до власти дорвались олигархи, бандиты и стяжатели. В стране был развал, а власть не могла и не хотела ни на что влиять. Тот порядок, который был на местах, разрушался, а народ падал в бездну нищеты. Коррупция и кумовство захлестнули Россию повсеместно. Правда, к началу нового века стали происходить некоторые изменения, но и они были неоднозначны. А первый демократический переворот случился в 1917-м. Было это более ста лет назад. Читал историю?
— Да, — подтвердил Володька. В свои двенадцать лет он уже осилил добрую половину обширной библиотеки Константина Фёдоровича.
— Так вот, Володенька, можно сколько угодно говорить о германских агентах влияния, масонских и сионистских заговорах — это тоже было. Но власть сама на протяжении более трёхсот лет угнетала простой народ — тружеников. Те же, кто пытался эту ситуацию переломить или хотя бы изменить хоть что-то, неизменно терпели поражение, ибо эти изменения не были выгодны ни одной из правящих элит. А потом, после 1905 года, менять что-либо было уже поздно. Начался обратный отсчёт.
В свободное время, которого было очень мало, Константин Фёдорович читал лекции по мировой истории и истории России для учеников старших классов, ему было что рассказать. Однако большую часть его времени отнимали государственные дела — нужно было вести тонкую игру, лавировать между анклавами и ни в коем случае не допускать их во внутренние дела родного поселения.
Вообще, учителями в анклаве были профессиональные специалисты, каждый из которых был обязан выделять два часа своего личного времени для проведения занятий в школе.
Мама, например, преподавала радиодело, Владимир Воронов (или просто Ворон) читал курс истории России, Данаифар преподавал биологию, а Игорь Эдуардович — черчение и основы инженерного дела.
Полезных специальностей было много, и Константин Фёдорович надеялся, что каждый ребёнок сможет найти себе занятие по душе. Школьное образование продолжалось до шестнадцати лет, после этого следовало трёхлетнее обучение по профессиональной специальности. Работать в анклаве начинали, как правило, в старших классах школы — совсем ещё молодые люди шли в помощники к опытному профессионалу. Были распространены трудовые и военные династии, как правило, сын наследовал дело своего отца или матери, таким образом обеспечивалась преемственность поколений. Были и общие работы, в которых обязаны были принимать участие все жители как Нижнего (так называли бункер), так и Внешнего (так называли поселения зараженных) городов.
Детей Внешнего и Нижнего городов обучали одинаково. Но жизнь заражённых была короткой, поэтому в программе их обучения больше внимания уделялось прикладным дисциплинам.
Сам Володька пошел в следопыты, так в просторечии именовались Силы Внешнего Реагирования. В полномочия СВР входило патрулирование территорий анклава, соблюдение порядка за пределами бункера и поддержание контактов с общинами заражённых. А после постройки аэростата Владимир стал им командовать.
Были и так называемые Пасдаран е Имам, Стражи Имама, особая группа из десяти — пятнадцати человек. Это были представители первого и второго поколений заражённых, а также те, кто заразился недавно. В их обязанности входила охрана Аиши Эттингер и её свиты, а также поддержание порядка во Внешнем городе.
Эттингер была женой Имама и негласной правительницей Внешнего города после смерти полковника Краснова. Она заразилась пять лет назад, и Константин Фёдорович выделил ей, а также нескольким своим заражённым сторонникам жилище во Внешнем городе, которое было расположено в одном из особняков.
Отец говорил, что в том особняке когда-то располагалась дача одного из высокопоставленных должностных лиц. Потом, когда Мина Хан приняла решение о добровольном заражении с целью воссоединения с мужем, они заняли этот коттедж, где она и проживала до настоящего времени. «Мина Хан» было одним из имён Лизхен Вайс — супруги Кондора Вайса. Позже родились близнецы: Ингидерда, которую чаще всего называли Ингой, и Густав.
Таким образом, можно сказать, что Аиша Эттингер въехала в родовое гнездо Вайсов.
Итак, в Верхнем городе (также называемом Внешним) жили те, что заразился Штаммом Вильмана или уже родился заражённым. Это было связано с тем, что и Константин Фёдорович, и генерал Николаев принципиально по-иному, чем в других анклавах, относились к заражённым, не считая, что этих людей необходимо сразу уничтожать. Да и в бункере не хватало профессиональных военных, которые всегда находились на переднем крае обороны, а следовательно, заражались чаще других. Неправильно было жертвовать ими и ставить крест на ещё живых людях.
Жизнь заражённых отнюдь не была светлой и сахарной. Практически каждую неделю, а то и каждый день приходилось нести тяжкие потери. Мутировать мог любой и в любое время, и нет тяжелее участи, чем собственными руками убить своего друга, брата, сестру, мать или отца. Но Константин Фёдорович говорил, что, убивая мутировавшего, ты освобождаешь его душу, избавляя её от жизни в терзаемом теле. Вирус, по его мнению, вносил в геном человека новые данные, и мутировавший уже не мог сопротивляться своим позывам и инстинктам.
Одним из основных инстинктов мутантов становилось желание жрать: неудержимая страсть поглощать любую органику, желательно тёплую, живую и движущуюся. Для них не было разницы, кого или что пожирать. Они могли есть и гнилую мертвечину, и собственных более слабых сородичей, но наиболее лакомым блюдом в их меню были незаражённые люди. Именно поэтому мутанты были очень агрессивны при нападении на чистых.
Заражённые вынуждены были спать поодиночке в маленьких запираемых комнатках или просто небольших индивидуальных лачужках. Они привязывали себя к кроватям или приковывали цепями или наручниками. Этот способ был надёжней, так как мутировавший не мог взять ключ, который лежал рядом, и открыть замок. Обязанность ликвидировать его лежала на его семье.
К счастью, община Внешнего города успешно справлялась со всеми невзгодами. Она давала анклаву ловких охотников и умелых лесорубов, фермеров и огородников, а также кузнецов и работников плавильного завода.
Политика изоляционизма не вредила родному анклаву, потому что он активно участвовал в торговле и имел исключительную военную мощь, — именно поэтому Объединённый генералитет боялся вмешиваться во внутренние дела Крылатского анклава, поскольку это грозило генералам большой и быстрой конфронтацией (если не открытой войной) и непременной потерей ценных ресурсов. На странный анклав, находившийся на окраине Москвы, предпочитали не обращать особого внимания, тем более что проектам Объединённого генералитета он сильно не мешал и был ценным торговым партнёром.
Крылатский анклав производил герметичные костюмы бактериологической защиты и шлемы, фильтры которых были намного эффективнее стандартных противогазных: их хватало на более длительное время, да и сами шлемы были легче и удобнее. Как объяснял Игорь Эдуардович, их удаётся делать только благодаря чертежам, материалам и оборудованию, которые удалось вывезти из ЦИТО сразу после заражения.
Володька помнил ЦИТО, хотя с тех самых пор прошло уже тридцать с лишним лет. Воспоминания были детские, но яркие: мама, дядя Валя, тётя Люда, дядя Гера и дядя Игорь, кошка Анфиска…
Все они были сейчас живы и, несмотря на преклонный возраст, бодры. Кроме Анфиски, которая ушла в леса двадцать лет назад. Володька тяжело переживал потерю своего давнего друга, но отец сказал, что не нужно оскорблять умудрённую летами кошку, оспаривая её решение. Анфиска к тому времени уже успела стать не только многодетной матерью, но и пра-пра-прабабушкой. Константин Фёдорович специальным наказом запретил причинять кошкам вред, мотивируя это тем, что пророк Мухаммед очень уважал этих гордых и умных созданий.
Эти кошки действительно были чрезвычайно умными: они могли предсказывать погоду и предчувствовать массированные атаки мутантов. Плодились хвостатые обитатели бункера не часто — котята появлялись раз в два-три года, и двойни были крайне редким явлением. Абузар Данаифар говорил, что это из-за того, что все эти кошки пошли от единого корня и кошачьей общине очень не хватает свежей крови. Кошки органично вписались в общину анклава, они позволяли людям легче переживать стрессы подземной жизни.
Община Внешнего города, в свою очередь, разводила собак, которые были весьма полезны во время охоты и при выслеживании дичи или человека — это, в сущности, не имело значения.
Животный мир был почему-то предельно агрессивен по отношению к незаражённым. Но собаки были выдрессированы так, что не бросались на жителей Нижнего города. А за другими животными — козами, кроликами, поросятами, лошадьми — присматривали жители Внешнего города.
