Сергей Булыга - Фэнтези-2011
Я не вижу кролика, но ощущаю его. Знаю, где он сейчас, знаю, где он будет, если все пойдет правильно.
Мне нужно, чтобы все шло правильно. Чтобы кролик прыгал туда, куда я хочу. Чтобы я его поймал. Чтобы зрение мне не понадобилось. Мне нужно, очень нужно, чтобы я выжил. Чтобы выиграл игру в прятки, сначала у кролика. Разницы нет — кролик или меч. Шелест лапок или стрелы.
Был бы лук, я бы уже наверняка добыл себе еду. Я это чувствую. Я знаю, где кролик прямо сейчас, — а этого мне достаточно, чтобы попасть.
Кролик и меч. Лапки и стрелы. Мне нужно выиграть, потому что на кону моя месть. Клеймо на лбу саднит. Сначала я думал, что начнет гноиться, после того как меня облили помоями у ворот, но вроде пронесло. Я никогда не увижу этого клейма, но, наверное, это и к лучшему.
Кролик жует приманку. Я бы сохранил жизнь этому доверчивому зверьку, но времена компромиссов кончились. Месть или самоубийство. Кролик или голодная смерть.
Я прыгаю и всем телом падаю прямо на крохотную тушку, ломая животному кости своей тяжестью.
* * *Я никогда не думал, куда деваются изгнанные. Такие, как я.
Даже не так, еще проще: я никогда не думал.
Если бы думал, то давно сбежал бы из Города. В нем что, раньше не пахло гнилью? Пахло, еще как. Но так всегда: начинаешь думать, когда становится слишком поздно этим заниматься. Начинаешь слышать, когда уже нечем смотреть.
Я даже не предполагал, что их так много — изгнанников. Тех, кого отверг Город. И как я теперь понимаю, отверг за их чистоту.
Мы все здесь калеки. Очень-очень много калек. У кого-то нет языка, и они молчат, но я общаюсь и с ними. Они подходят, гладят меня по плечам, по волосам, признаваясь мне в своей любви.
Это просветление, которое наступает только тогда, когда ты окажешься за воротами. Очищение. Все, все мы здесь добрее и лучше. Вряд ли мы были такими всегда. Я вот точно не был. Боялся показать свои чувства. Боялся лишний раз приласкать сестренку. Потому что знал, что ей жить в том мире, в котором нельзя расслабляться, раскрываться и показывать свои чувства. Потому что это может быть опасно и закончится плохо. А она постепенно отдалялась от меня, хотя для меня так и оставалась моим Хвостиком.
Я и здесь еще сдерживаю себя, по привычке, хотя с каждым днем мне все проще и лучше с моими друзьями.
Костры горят по всему лесу. Я чувствую эти костры. Я чувствую вечернюю прохладу, и мне уже не нужны глаза, чтобы наслаждаться закатом, — достаточно лишь чувствовать тепло заходящего солнца на щеке. Это тепло ушло с моей кожи всего лишь час назад, но сейчас ему на смену пришло другое — тепло от костра. Мой костер самый большой, и вокруг него сидят такие же изгои, как и я. Не знаю почему, но меня здесь уважают. Не просто любят — любовь здесь обязательна, — но и уважают. Слушают, внимательно слушают. Именно поэтому я стараюсь пореже говорить, чтобы не сказать какую-нибудь глупость.
Другие костры я слышу. Тепло от них до меня, конечно, не доходит. Но я слышу треск горящих сучьев. Слышу тихие разговоры. Слышу, когда кто-нибудь подбрасывает в огонь новые поленья.
Их сотни, этих костров. Они разбросаны по всему лесу. Они ждут.
И я верю, что грядет время перемен.
* * *Я никому не рассказываю своей истории. Даже когда мои выжженные глаза под повязкой вновь начинают кровоточить. Зачем им знать о моей боли? Тут тысячи историй важнее. Сотни судеб трагичнее. Каждому из нас досталось от жителей Города. Впервые за много лет я не считаю, что моя беда важнее прочих. Впервые в жизни я не иронизирую над чужими несчастьями. Я воистину прозрел. От их горя у меня болит сердце. Они это чувствуют и потому подходят к моему костру все чаще. Глупые… отчего-то они решили, что я лучше их.
Моя ненависть в конце концов утихла. Ее победила любовь моих друзей, и я полностью растворился в их мире. Иногда меня резали воспоминания о прошлых днях, но я так тщательно старался втоптать их в самые дальние закутки души, что они стали бояться появляться на поверхности. Я стал понимать гораздо больше, чем раньше. Я стал совсем другим человеком. Я забыл о боли. О мести.
Пока в один из дней к моему костру не принесли умирающего. Он родился здесь, в лесу, и впервые за свою жизнь среди бела дня вышел на большой тракт. На беду, мимо шли повозки горожан. Неважно куда, неважно откуда. Мальчишку чудом отбили старшие товарищи. Но тщетно, я не смог ему помочь. И когда парень сделал судорожный предсмертный вдох, я почувствовал, как прорвалась столь тщательно выстроенная мною плотина терпения. В один момент все мои попытки забыть обесценились. Ярость и горечь перекосили мое лицо, и я глухо произнес:
— Мы должны отомстить.
Вокруг меня воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костров да далеким тихим плачем. Я знаю, что все они боролись с такими мыслями, все они старались отгородиться от прошлого, находя утешение в кострах. Но все мечтали наказать Город.
— Он отверг нас, и мы ушли. Но он продолжает преследовать нас. Он опять вторгается в наш мир!
Мои слова придали мне сил, и я порывисто встал, почти не чувствуя ног. Справа меня подхватили сильные руки.
— Пришло наше время!
Говорят, южные фанатики бородатого бога после молитвы впадают в безумный транс, и им не страшны ни смерть, ни боль. Мне кажется, я вошел в то же состояние. Я знал, что меня слышат все мои новые друзья, я знал, что меня поддерживает каждый бродяга отсюда и до самых дальних костров. Я знал все ответы на любые вопросы.
— Настал и наш черед отправиться к ним! Мы идем на Город!
Мои слова подхватили тихие голоса у нашего костра, а затем они со скоростью пожара, от группы к группе, волнами разошлись по лесу.
— Они подарили нам любовь, — раздался чей-то робкий голос. — Может быть, не надо?..
Я вновь вспомнил сестричку. Мою маленькую, кареглазую сестричку. Единственного человечка, который был мне когда-то близок. И который позволил выбросить меня прочь из Города. Который не оказался рядом, когда я полз по раскисшей от дождя земле, а мои раны горели адским пламенем. Который не видел, как я бился в лихорадке в заброшенной норе. Где она была, когда я так в ней нуждался? Где? Или она, как и Город, не хотела видеть меня таким, каким я стал?
А потом я всей кожей ощутил, как веет холодом смерти от умершего у меня на руках незнакомого мальчишки.
— Мы идем на Город, — вынес я свой приговор.
* * *Я чувствую себя частью реки. Частью могучего течения, плавно огибающего древние камни и великие деревья. Частью стихии, сметающей со своего пути все недостойное. Несущей очищение в те места, где вода приобрела запах болота.
Я слышу биение тысяч сердец. Слышу топот тысяч ног. Мы идем на Город. С каждым шагом мы все ближе. Мне даже не нужно видеть, чтобы чувствовать дорогу. Я нутром ощущаю, как окружает меня знакомый, но уже позабытый мир. Под моими башмаками стучат неровные камни главного тракта, а слух улавливает тревожный набат за городскими стенами. Я уверен: ничто не способно удержать нас, ничто не способно прервать наш очистительный поход. В небе грохочет гром, и нас накрывают тугие струи теплого ливня.
С каждым шагом мы все ближе к Нему.
* * *Паника накрыла город удушливыми волнами страха. Кто-то бежал к ратуше, надеясь укрыться за ее толстыми стенами. На соседней улице истошно вопила женщина. Хвостик понимала, что разумных объяснений ее истерике быть не может — незнакомка уже окунулась в пучину ужаса и была всецело поглощена тем, что еще даже не произошло. Она вопила заранее.
И вокруг нее паника лишь усиливалась.
Кто-то спешил к замку наследного принца, но Хвостик бежала как раз оттуда — ворота замка закрыли сразу, не впустив в него никого из горожан. Более того, Келесет не отправил на внешние стены ни одного лишнего солдата, решив, что его шкура и сохранность замка важнее, чем жизни простолюдинов.
Может, он и прав. Не насчет собственной шкуры, а насчет того, что жизни городских тараканов не стоят ничего. Для нее — точно не стоили.
Теперь она пробиралась против потока беженцев — к стене. К воротам. Девушка хотела увидеть, что могло настолько испугать весь город. Город, который тысячелетиями не капитулировал ни перед кем. Город, за который сегодня никто не хотел сражаться.
Хвостик вдруг отчетливо поняла, что высокие крепостные стены больше не защищают горожан от окружающего мира. Не защищают с того самого момента, как у города не осталось души. Не осталось души ни у одного из его жителей. Могучие стены в одночасье стали ловушкой, последним пристанищем для приговоренных. И неизвестно, что страшило людей больше: неведомый враг или же отрезвляющее понимание происходящего.
У стены истошно голосили стражники, визжали цепи ворот, скрипели решетки. Девушка тщетно пыталась разобрать хоть что-нибудь сквозь мутную дымку дождя, но не могла. До стены оставалось немного, нужно было только подняться и посмотреть на захватчика, достаточно смелого, чтобы напасть на сильнейший город известного мира. Очиститься от всей той скверны, что навалилась на нее в последние месяцы.
