Юрий Брайдер - Гражданин преисподней
Спасаться бегством, а тем более устраивать во мху укрытия было уже поздно.
— Шухер! — крикнул Кузьма. — Немедленно рассредоточиться! Залезайте под накидки, которые я вам сделал, и ни гугу!
В спешке он как-то выпустил из виду, что до пьяного метростроевца его распоряжения вряд ли дойдут, а когда опомнился, время уже было потеряно — на них неслось что-то куда более стремительное, чем обвал или потоп.
Впрочем, оставалась еще надежда, что Змей успеет позаботиться о своем беспомощном товарище, но ей, увы, не суждено было сбыться. Волосы Кузьмы еще трепетали от вихря, поднятого химерой, а рядом уже раздался хруст, словно на грудную клетку человека осел огромный валун.
С метростроевцем было покончено в считанные секунды, и всем уцелевшим в живых не оставалось ничего иного, как уповать на милосердие судьбы.
Химера ворочалась где-то рядом, и по накидке Кузьмы время от времени хлестали струи крови, которые она выжимала из покойника.
Положение было ужасное, но мысли в голове у Кузьмы рождались с необыкновенной быстротой и ясностью. Кто прозевал беду — он сам или стая? Успели ли спастись летучие мыши? Как долго может продолжаться этот кошмар? Каким будет его продолжение? И что это вообще за тварь такая, которая не уносит добычу с собой, а душит на месте? Неужели…
Кузьма чуть-чуть приподнял край накидки. Мрак, как всегда, стоял полнейший (хотя он мог без труда определить, где конкретно находится любой из его спутников), однако в этом мраке билась неизвестно откуда взявшаяся крохотная оранжевая искорка, к которой вскоре присоединилась другая. Еще через несколько мгновений из искорок — оранжевых, голубых, желтых — образовался целый хоровод.
Вот оно что! Оказывается, на них напала не просто химера, а знаменитая химера-зажигалка, в данной ситуации, наверное, самая опасная из всех своих товарок.
— Разбегайтесь! — завопил Кузьма. — Быстрее!
Отбросив накидку, которая уже не могла помочь, а только сковывала движения, он рванул подальше от этого места, предназначенного стать общей могилой для всего отряда. Это же надо так глупо попасться! Пронеси, Господи, и тогда, возможно, я поверю в милосердие твое!
Мох за спиной ожил — зашуршал, зашелестел, даже заскрипел, а потом раздалось глухое и могучее — чмок! — это слоевище сомкнулось с силой, способной расплющить не только человека, но и что-нибудь гораздо более прочное, например, железную кастрюлю.
Кузьме теперь и ноги не надо было переставлять — его швырнуло вперед, словно пробку из бутылки с перебродившей брагой.
Все! Спасся! И на этот раз спасся! С такой мыслью Кузьма рухнул на пол туннеля и дальше уже покатился кувырком.
То, что уцелели и все его спутники — за исключением, разумеется, несчастного метростроевца, — можно было назвать чудом (Венедим потом вполне серьезно утверждал, будто бы голос Кузьмы уподобился волшебной силе, сметающей все вокруг).
Спустя некоторое время, когда мох восстановил прежнюю форму, они вернулись на старое место. От метростроевца осталось немного — пуговицы, пряжка от ремня, металлическая амуниция. Нет, остался еще запах — тяжкий запах крови, алкоголя, кала.
На стенах и потолке туннеля время от времени вспыхивали искорки, совсем уже тусклые, но сейчас они были не опасны.
Способность связно изъясняться вернулась к Кузьме не сразу, и первое, что услышали от него вконец ошарашенные спутники, был рассказ о химере-зажигалке, редкой даже для Шеола бестии, предназначение которой, по-видимому, состояло в подкармливании мха-костолома, для чего она, наткнувшись на случайную добычу, провоцировала слоевище на немедленные действия. Сама химера при этом тоже превращалась в мокрое место, но довольно скоро обретала прежний вид и как ни в чем не бывало продолжала обделывать свои поганые делишки.
Страшная смерть метростроевца как бы сняла с него (а заодно и с Змея) все обвинения, и никто больше не посмел возвращаться к этой теме.
Впрочем, как вскоре выяснилось, отряд пострадал не только в численном отношении. Пропали или пришли почти в полную негодность почти все припасы, брошенные во время поспешного бегства. Кое-что, правда, удалось у мха отвоевать, но, скажите на милость, какой прок от сухарей, перемешавшихся с карбидом, или от расплющенных в лепешку консервных банок? Хорошо хоть, что уцелела водяра, с которой Кузьма не расставался ни на минуту. Зато его неизменный посох превратился в щепки.
Все случившееся было для Кузьмы весьма чувствительным ударом. Как ни крути, а в гибели метростроевца и в потере съестных припасов (слава богу, что не пострадали оружие и амуниция, которую люди просто не успели сбросить с себя) усматривалась его прямая вина. Именно он выбрал этот маршрут, он не предпринял никаких мер к спасению метростроевца, хотя и заметил явные сдвиги в его психике, он не успел вовремя подать сигнал тревоги.
Оказывается, странствовать по Шеолу в одиночку и водить за собой целую гурьбу чужих людей — совсем не одно и то же. Нет, не за свое дело он взялся, не за свое!
Единственным утешением было то, что стая не понесла никакого урона и готова была хоть сейчас продолжить путь. Душевные терзания не были свойственны летучим мышам, и в этом им можно было только позавидовать.
Люди вновь обвязались веревкой и сквозь непроглядный мрак двинулись вперед. Без посоха Кузьме приходилось не сладко — руками долго не намашешься, да и коротковаты руки-то, — он даже подумал, что через много-много лет, если люди к тому времени, конечно, не вымрут, передние конечности их потомков превратятся в длинные щупальца, способные, как усики насекомых, и осязать, и слышать, и обонять, и даже ощущать вкус.
Теперь приходилось постоянно быть настороже, и это отвлекало от мрачных дум. В успехе экспедиции Кузьма уже почти разуверился, но тем не менее решил идти до конца, то есть до момента гибели последнего из спутников. По собственной воле повернуть назад такие фанатики, как Змей или светляк-целебник, вряд ли посмеют.
Понимая, как трудно людям долго пребывать в неведении, Кузьма стал на ходу излагать план дальнейших действий. Поскольку окольный путь не оправдал возлагавшихся на него надежд, то сейчас разумнее было бы вернуться в Ловчий туннель, который совсем недавно им пришлось покинуть отнюдь не по доброй воле. Там хоть свет можно было зажечь. Что касается здухачей, то они скорее всего стали жертвами недавнего потопа. В противном случае придется отбиваться всеми подручными средствами, а в основном — взрывчаткой, если таковая еще осталась.
— Осталась, — буркнул Змей, имевший все основания считать себя жертвой облыжного обвинения. — Взрывчатка осталась. Зато еды нет.
— Ничего страшного, — сказал Кузьма, и на эту короткую фразу ушел весь остаток его оптимизма. — Просто не надо уделять этой проблеме слишком много внимания. Человек способен без всякого ущерба для себя голодать целую неделю, а то и больше. Говорю вам как знаток. Сам бывал в таких переделках. И, как видите, жив-здоров. В крайнем случае станем есть мох. А чем вас жабы или мокрицы не устраивают? Если хотите, научу вас ловить крыс. Главное, добраться до карстовых пещер. Там на летучих мышах отъедимся.
Слова Кузьмы возмутили светляка-целебника. Употреблять поганую пищу он заранее отказывался, прозрачно намекая при этом, что ответственность за нормальную кормежку отряда несет проводник.
— Дело ваше, — спокойно ответил Кузьма. — Вы к постничеству с малолетства приучены. Для вас голод только во благо. Хотя, если честно сказать, летучая мышь — тварь куда более чистая, чем ваши свиньи. Она ведь только мошкарой да грибами питается.
— Кончай ныть! Если надо, то и поголодаем, — поддержал Кузьму Юрок (после того как численность метростроевцев и темнушников опять сравнялась, он как-то воспрянул духом). — В крайнем случае охотников подкараулим, которые здесь шляются. Пусть поделятся съестными припасами.
Кузьма хотел было сказать, что участь этих охотников скорее всего незавидная и они сами стали съестными припасами для червей и крыс, но в последний момент смолчал, дабы не усугублять и без того подавленное настроение спутников.
Подземный лабиринт, окружавший их сейчас, был Кузьме более или менее знаком. Последний раз он бывал здесь, кажется, лет пять назад. Для того я чтобы попасть в Ловчий туннель, нужно было искать спуск, ведущий направо. Таких здесь хватало, но вся проблема состояла в том, что по пути предстояло миновать огромный провал, называвшийся «Яйцом». Стены его были почти отвесны, но по одной из них была проложена узенькая — в два шага шириной — тропа. После каждого потопа провал превращался в озеро, но обычно вода довольно быстро покидала его. Мха в тех местах тоже хватало, но в достаточно обширных пустотах, где пол и потолок разделяли десятки метров, он не представлял опасности для человека. Во всяком случае, пока.
