Андрей Левицкий - Нашествие
Курортник молчал, обдумывая предположение напарника. Лабус, отложив бинокль, посмотрел на пушистые белые облака, потер усы, глубоко, всей грудью, вдохнул.
— Весна какая, а, Леха? Вкусная такая, свежая. Сейчас бы к моим на Клязьму…
— Кто там идет? — перебил Курортник. — Ровно на двенадцать, внизу.
Он подался вперед, опустив бинокль так, чтобы видеть большую асфальтовую площадку под домом. Через нее очень медленно шел лысый человек, да странно так шел: руки прижаты к телу, ноги полусогнуты. Он едва ковылял, будто инвалид, вставший с медицинского кресла.
— Это что такое? — удивился Лабус, снова взявшись за бинокль. — Гражданский?
— Да, совсем оборванный. Еле тащится. На наркомана похож.
— Или на больного. Что это на голове у него? Вроде дырки прожженные, видишь?
Оба вскочили, когда сзади раздались выстрелы. Гулкое эхо взрыва раскатилось между домами.
Пригибаясь, они бегом пересекли крышу. Курортник встал на одно колено, подняв 'бизон', а Лабус лег, выставив ствол СВД.
Выезд из гаража был на другом конце дома, между первым и вторым подъездом, к нему вел асфальтированный пандус, огороженный двумя бордюрами. Между домом и тротуаром тянулся широкий газон, его пересекали идущие к подъездам дорожки.
По улице двигалась колонна чужаков: 'химический танк', четыре тачанки, броневик и пешие. Из-за широкого просвета между домами на другой стороне улицы по ним стреляли.
Сверху спецы хорошо видели нападавших.
— ОМОН, — сказал Лабус. — И гражданские. По дурости напоролись.
Отряд из десятка омоновцев двигался через дворы, защищая небольшую группу гражданских, и наткнулся на противника. Скорее всего, среди омоновцев остались только рядовые, любой офицер знает, что надо высылать вперед разведчиков. А теперь было поздно. Бойцы, уложив гражданских на землю посреди заросшего деревьями участка земли возле ряда гаражей, тоже залегли. И сразу открыли огонь, но с броневика ударила пушка — взрыв накрыл людей градом осколков и черных комьев.
Несколько бойцов и часть гражданских побежали назад, хотя большинство так и не встали. Две тачанки свернули за ними, вкатившись на бордюр, поехали между деревьями. Рядом бежали пешие чужаки. Беглецы падали, омоновцы на ходу отстреливались. Их осталось четверо. Потом трое, двое… Один, присев за кустом, дал длинную очередь, и этим спас трех гражданских и последнего бойца, которые успели нырнуть за гаражи. С тачанки упал водитель, она на полном ходу врезалась в молодое дерево, сломала его и встала. Из-под днища повалил дым.
Лабус наблюдал за боем в прицел СВД. Несколько чужаков пошли между телами, добивая раненых. Сред них были две женщины — Костя уже научился распознавать их, хотя вообще-то бабы во вражеской армии мало отличались от мужиков. Не бабы, а доски какие-то, он таких не любил, предпочитал сельских красавиц, чтоб большие глаза, большая попа и большая грудь.
Один чужак нагнулся и рывком вздернул на ноги девушку в красном спортивном костюме. Она закричала, боец тряханул ее так, что взметнулись светлые волосы, и закатил оплеуху, отчего девчонка полетела обратно на землю. Она сразу вскочила, он обхватил ее за поясницу, легко взвалил на плечо и понес обратно к колонне. Но девчонка попалась боевитая — начала колотить его кулаками по спине, затем исхитрилась вытащить из ножен на поясном ремне чужака нож. И воткнула ему в ляжку.
Выстрелы к тому времени смолкли, и до крыши долетел вопль. Чужак швырнул девушку на землю, она бросилась прочь, а он вскинул оружие с торчащей вбок длинной кривой рукоятью. Рванул рукоять на себя, отпустил…
Константин Гордеев многое видел, но он вздрогнул, когда светлый затылок девушки взорвался. Волосы окрасились темно-красным, и она упала лицом вниз.
— Твою мать! — он поймал в прицел голову чужака, который поковылял обратно к машинам.
— Костя! — позвал Курортник.
Так и не выстрелив, Лабус оторвался от прицела. Колонна снова набирала ход, при этом сворачивая к дому, на крыше которого они лежали.
— Думаешь, газ хотят пустить?
Курортник уже вскочил.
— А зачем БХМ? Вниз, быстро!
Курортник распахнул дверь надстройки, пересек решетчатую площадку, пробежал мимо технического этажа лифтовой шахты и заспешил вниз по лестнице.
И остановился, увидев перед собой ребенка.
Это была маленькая девочка в синих джинсах и свитере с закатанными рукавами, с бубликом в руках. Увидев сбежавшего по лестнице Курортника, за которым спешил Лабус, она ойкнула и попятилась к приоткрытой двери квартиры.
Курортник остановился, Лабус тоже. Девочка крикнула:
— Мама!
Дверь раскрылась шире, из нее высунулась женщина, схватила девочку в охапку и отпрянула.
— Ростик, Павел Сергеевич! Тут люди с оружием!
Пока Лабус передвигал СВД за спину и доставал пистолет, Курортник стволом 'бизона' толкнул дверь и осторожно вступил в коридор. Судя по его длине и ширине, и по размеру кухни, которую он увидел справа, квартира была большая — пятикомнатная, не иначе.
Когда на другом конце коридора возник седой мужчина в очках, с помповым ружьем в руках, Алексей едва не выстрелил.
— Ствол к полу! — гаркнул он.
Мужчина, помедлив, опустил ружье. За ним появился другой, помоложе, с таким же ружьем.
Курортник стоял под стеной, целясь в них из пистолета-пулемета. За его спиной в дверном проеме опустился на одно колено, подняв 'макаров', Лабус.
— Павел Сергеевич, это какие-то десантники, — сказал молодой. — Не мародеры.
— Вижу, — откликнулся седой, близоруко щурясь. — Вы откуда? И сколько вас?
— Положите ружья на пол! — приказал Курортник.
— Да фиг тебе! — возмутился молодой и махнул ружьем. — Ты кто такой?
'Бизон' тихо клацнул, парень вскрикнул и выронил помповик, когда в цевье ударила пуля.
В комнате позади них заплакал ребенок. Что-то быстро заговорил женский голос, ребенок стих. Раздалось мяуканье.
— Спокойно, спокойно! — Павел Сергеевич медленно нагнулся и поставил свое оружие под стеной. Выпрямился.
— Прикрываю, — сказал Лабус.
Курортник быстро прошел мимо мужчин, скомандовав на ходу: 'К стене отойти!', не опуская 'бизон', остановился на пороге большой гостиной.
Она была полна людей. Несколько подростков до пятнадцати лет, женщины, четверо детей — три девочки и мальчик, — и трое стариков. В кресле, закутанная до самого носа в одеяло, сидела древняя старуха. На кровати примостилась веснушчатая девушка с русыми косичками, покачивая спеленатого младенца, который тихо плакал, — этот звук Курортник и принял за мяуканье.
На улице нарастал низкий рокот БХМ.
Все смотрели на Алексея. Просительно, испуганно, жалобно, настороженно, зло… Один подросток держал биту, у второго в руках была обмотанная изолентой ножка от табуретки, у женщины в халате, которая прижимала к себе девочку с бубликом, — большой столовый нож.
Курортник растерянно огляделся. Повернулся к двум мужчинам за спиной.
— Лабус! — позвал он.
— Здесь. — Костя заглянул в комнату. — Ого! И давно вы тут?
Последний вопрос был обращен к седому мужчине.
— Три дня, — ответил тот. — Кто вы такие и сколько вас?
— Неважно, кто мы. Нас двое. — Курортник уже принял решение. — Надо уходить. Быстро, все, поднимайтесь — на выход, вниз!
— Куда это?! — возмутился Ростик.
Алексей развернулся к нему.
— Сюда едет вражеская колонна, у них БХМ, сейчас…
— Какая 'бэхээм', молодой человек? — спросил Павел Сергеевич, поправляя очки.
— Отравляющий газ пустят, — пояснил Лабус. — Люди, нет времени на разговоры, выходите! Леха, прикрывай, я их выведу. Ты их пугаешь, дай я сам.
С минуты на минуту чужаки могли начать атаку. Алексей быстро пошел по коридору назад, а Костя шагнул в комнату, потянулся к мальчику в комбинезоне и тапочках в виде плюшевых зайчиков. Тот спрятался за женщину в халате, захныкал. Она вскочила, неловко тыча перед собой столовым ножом:
— Отойдите от моего ребенка!
— А ну не трожь его! — заорал Ростик, пытаясь протиснуться в комнату мимо стоящего в дверях Павла Сергеевича.
— Мы никуда не пойдем, — добавил тот, не пуская его. — Мы видели, как людей хватают на улицах. Только что внизу расстреляли группу военных — они не могли спастись сами и никого не спасли. Вчера у Любы убили мужа, у Виктории Георгиевны увели обеих внучек, кинули их в тачанку. А вас только двое. Нет, здесь нас могут не найти, но внизу — точно убьют.
Лабус отрезал:
— Они пустят газ по нижним этажам, потом прочешут верхние. В квартире нельзя оставаться.
— Где вы раньше были?! — заорал Ростик. — Мусора, вояки — в Москве вас больше, чем по всей России, где вы были?! А теперь он пришел и командует!
Оттолкнув Павла Сергеевича, он бросился на Лабуса, попытался ударить и, получив тычок в солнечное сплетение, повалился на пол.
