Евгений Красницкий - Отрок. Ближний круг
Пленник бестолково потоптался на месте, то озираясь, то опуская глаза вниз и попросил:
— Боярин, мне бы по нужде…
— Потерпишь! — буркнул Алексей и, подыгрывая Мишке, добавил: — Сейчас до леса добежишь, там и делай, что захочешь.
Пленный, кажется не внял объяснению и продолжал просительно смотреть на Мишку, тот решил немного подтолкнуть его мыслительный процесс:
— Домой-то сам доберешься? Дорогу через болото найдешь? Боярыня, правда тебя не отпускала, но если что, вернет — сам обратно пришлепаешь.
Пленника, наконец-то прорвало:
— Боярин! Не губи! Пропаду, не выберусь! — «Язык» затравленно огляделся. — Нельзя мне назад, смерть лютая ждет!
«Ну вот, то „не выберусь“, то „нельзя назад“, и где здесь логика? Нету логики, значит, клиент дозрел».
— Тебя как зовут-то, чудо заболотное?
— Уездом кличут.
«Ничего себе кликуха! Еще бы районом назвали или автономным округом».
— А во Христе?
На ответ Мишка не надеялся, спросил, так — на всякий случай, но Уезд неожиданно ответил:
— Ионой крещен, только как же… у колд… у боярыни вашей, нельзя, наверно?
— А там можно было?
— И там нельзя. Нас, как привели, так сразу кресты поотнимали, требы класть велели отцу богов Сварогу.
— Привели? Откуда привели?
— Ой, боярин, не могу больше! Дозволь по нужде…
Мишка разрешающе кивнул, и Иона сиганул за угол недостроенного сруба, Стерв бдительно двинулся следом, а Алексей удовлетворенно констатировал:
— Все! Сломался! Начал говорить, теперь не остановится. Ты заметил, что он возвращаться боится?
— Заметил, только Нинею он не меньше боится, у него сейчас в голове настоящая каша, самое время допрашивать.
— Верно. А ты-то откуда… Ладно, я твоей матери обещал не выспрашивать, но… интересный ты парень, Михайла.
«Мать велела не выспрашивать? С чего бы это? А-а! Ей, наверно, Никифор поплакался, как его Нинея за излишнее любопытство „приласкала“. Ну и ладненько, мне же проблем меньше».
— Ну, так откуда вас привели?! — крикнул Мишка появившемуся из-за угла пленнику.
— Мы раньше на другом берегу Припяти жили — недалеко от Пинска. — Затараторил тот на ходу. — Деревня большая была, Белянь назвалась… Приехал боярин с дружиной, сказал, что нашу землю ему князь за верную службу пожаловал, и мы ему теперь должны платить, за то, что живем на его земле.
Иону явно понесло, теперь его не требовалось заставлять говорить, наоборот, как бы не пришлось останавливать.
— Я не знаю, как там старики и взрослые мужи решали, я-то еще совсем молодым был, но собрались уходить. Да! Там еще один был — Торопом звали. Он где-то пропадал несколько лет, а тут, как раз появился и начал рассказывать, что есть за Припятью места, где никакой боярин не отыщет, земли там много и родит она хорошо. А еще слухи про моровое поветрие пошли, и Тороп все говорил, что от болезни надо уходить… В общем, ушли.
На этом берегу Припяти еще несколько дней шли, а однажды, когда встали на ночлег, налетел боярин Журавль со своей дружиной. Никто и оглянуться не успел, мужчин всех повязали, тем, кто сопротивлялся — по голове кистенем. А Журавль Торопу говорит: «Молодец, Торопка, знатную добычу мне привел». А тот кланяется, Иуда… Ну, развели по разным селищам, стали жить.
— Значит, боярина твоего Журавлем зовут?
— Журавлем.
— И давно вы из-под Пинска ушли?
— Лет десять назад, или одиннадцать — не упомню уже.
«Дед громил капище в тех местах лет тридцать назад, двенадцать лет назад куда-то туда ушли беглые холопы, причем болота еще не было, а был залитый водой лес».
— И чем же ты Иона, занимался? На землепашца ты не похож, на ремесленника тоже.
— Извозом я занимаюсь. Как срок приходит, начинаю объезжать селища в своей округе. Тиуны к моему приезду сани или телеги готовят, я их в обоз собираю и веду в Крупницу, это село такое. Там выгружаемся и обратно.
— Что, так весь год и ездишь?
— Ну, не весь год, но раз восемь-девять приходится. То оброк собираю, то уголь.
«Ага, оброк!
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил,
И раб судьбу благословил.
Предшественник-то не чужд прогрессивных веяний».
— Смердов на воинское учение, еще вожу — продолжал Иона — всякое бывает. Год на год не приходится.
— Ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее. — Прервал Иону Мишка. — Что за воинское учение?
— Всех годных, каждую зиму два месяца учат пешему строю. Дают копье, секиру, щит и гоняют с утра до вечера.
— И много у боярина Журавля пешцев?
— Не знаю, со своей округи я две с половиной сотни привожу, а сколько еще, с других мест собирают, мне неведомо.
Мишка многозначительно глянул на Алексея, тот кивнул, а Стерв неожиданно встрял с вопросом:
— Ты сказал, что восемь или девять раз в год обоз собираешь. Что ж ты возишь?
— Я же сказал: оброк и людей на воинское учение.
— Это — два раза! — уперся Стерв. — А остальное?
— Оброк же за один раз не увезешь. Сначала хлеб обмолоченный. Потом, перед самой распутицей, а если не успеваем — по первопутку, то, что с огородов собрано и с леса взято — что насолили, насушили, закоптили, замочили. Зимой убоину и дичину, ближе к весне шкуры. Уголь возим — каждому селищу урок назначен, сколько угля надо нажечь. Еще на воинское учение…
— Это ты уже говорил. Получается семь. — Стерв, оказывается, загибал пальцы. — А ты говорил: восемь или девять.
Глаза у Ионы вдруг забегали и он начал невнятно объяснять что-то про шерсть, про полотно, про мед. Мишка не понимал, к чему клонит охотник, но тот явно затронул тему, которую Ионе обсуждать не хотелось. Алексей тоже заметил заминку пленника и, особо не стесняясь закатил тому еще одну крепкую затрещину. Надо было как-то нажать на Иону и Мишка напомнил:
— Чего ты засмущался-то? Боярыня же все равно уже все знает! Ну!
Иона помолчал, потупившись, потом признался:
— Еще девок возим, которые в возраст вошли. В Крупнице их боярский ближник Мирон смотрит — каких берет, а каких и назад отправляет.
— И что дальше?
— Не ведаю. Нам на Горку и за нее ходу нет, дальше Крупницы не ездим.
— Не врать! — Алексей встряхнул Иону за шиворот, затрещала ткань рубахи. — Если не знаешь, то разговоры, наверняка слышал! Говори!
— Сказывают… у боярина Журавля дети не родятся. Вернее есть один сын, Юркой зовут, но он то ли больной, то ли урод. Боярин Журавль обещался, что ту бабу, которая ему здорового сына родит, законной женой сделает — боярыней. Только возим девок и возим, а боярыни у нас пока нет.
«Блин! Право первой ночи? А дед рассказывал, что где-то там девки обряд инициации проходили. Стоп! Возим и возим?»
— А потом, что с девками делается? Домой возвращают?
— Нет. Никто еще не возвращался, так что, некоторые девки себе специально лица портят, чтобы Мирон их не выбрал.
«Охренеть! Жиль де Рец барон де Лаваль, он же „Синяя Борода“, только на триста лет раньше и адрес другой. Ну и падла же ты, господин предшественник! Вот уж чего не ожидал!»
Алексея судьба девок, видимо, не заинтересовала, и он задал более практичный вопрос:
— А что это за горка такая, куда тебе ходу нет?
— Не мне одному, а всем, кто в моей округе живет. Здесь все речки в Случь впадают, а дальше на запад все речки текут в Горынь. Посередине Горка. На ней, говорят, усадьба самого боярина Журавля стоит. Тем, кто с этой стороны Горки живет, на ту сторону ходить заказано, а оттуда к нам. Но и с этой стороны земля разделена на три округи, и из одной в другую тоже ходить нельзя. Вообще, народишку шляться без дела не велено, никто от своего селища далеко уходить не должен. Если стража поймает — наказывают, а могут и убить. Только вот недавно народ переселять пришлось, а то некоторые селища совсем опустели от морового поветрия, которое ваша колд… ваша боярыня… Ну, в общем…
«ГУЛАГ какой-то. Или поселение ссыльных. Передовые, по нынешним временам технологии, паскудство в стиле „Синей Бороды“ и сталинская система трудовых лагерей! Он что там, совсем рехнулся? И этот Иона… Округу своей называет. Периодически объезжает „Лагпункты“, собирает продукцию и „генетический материал“… Это кого же Стерв отловил?»
— А скажи-ка, Иона, неужели родители своих дочек так просто тебе в обоз отдают?
— Так я же не один приезжаю, со мной… — Иона прикусил язык и снова начал испугано озираться.
— С тобой боярские дружинники! — подсказал Мишка. — Или стражники?
— Так не своей же волей, боярин! — заныл Иона. — Если не я, то меня самого…
Куда подевался упрямец, молчком просидевший в погребе целую неделю? Перед Мишкой трясся на подкашивающихся от страха ногах натуральный слизняк.
