Майкл Гелприн - Хармонт. Наши дни
– Шестьдесят секунд, – каркнул он. – Пятьдесят девять.
Персонал покинул плоты, и наступила тишина. Никогда не воевавший Ежи почувствовал вдруг, что у него подсасывает под ложечкой от нетерпения, сердце бьётся в учащённом ритме, а кровь приливает к лицу.
– Пять секунд, – выдохнул генерал Галбрейт. – Четыре. Три. Две. Одна. Началось!
Взревели и враз смолкли двигатели. Шесть понтонных плотов одновременно сдвинулись с места и по инерции поплыли к границе, к прочерченной Зоной на поверхности озера непрерывной кривой, разрезавшей его на две части, будто праздничный торт, покрытый наполовину светлой глазурью и наполовину тёмной.
Они достигли границы одновременно, все шесть. Одновременно надвинулись на неё, наползли и даже на полкорпуса проникли в Зону. И одновременно исчезли за долю секунды, почти мгновенно втянутые под поверхность жидкой субстанции, будто проглоченные бездонным гигантским ртом.
Секундой позже до Ежи донёсся хлопок наподобие того, что издаёт вылетевшая из бутылки пробка из-под шампанского. Субстанция за границей Зоны вздыбилась, пошла волнами и минуту спустя успокоилась, затянулась грязно-белёсым туманом.
Галбрейт с закаменевшим лицом стоял недвижно в двух шагах справа.
– Генерал, – окликнул его Ежи.
Галбрейт не отреагировал.
– Пойдёмте отсюда, – предложил Ежи. – Вашей вины здесь нет, вы сделали то, что должны были, и всё, что от вас зависело.
Галбрейт вновь не ответил. Вытянул из кармана генеральской шинели пачку сигарет, не удержал в дрожащих старческих руках, уронил на землю. Подбежал адъютант, протянул свои, поднёс зажигалку.
Генерал затянулся, закашлялся, швырнул сигарету на землю и с ожесточением её растоптал.
– Оперативно, – сказал он. – Очень оперативно они с нами. Кто бы мог подумать… Знаете, я бросил курить, давно. А тут загадал: если получится, если хотя бы одна ракета долетит до цели, начну по новой. Смешно, не правда ли? Теперь мне остаётся только помереть некурящим.
– Доктор, генерал!
Ежи обернулся на голос. Советник по нацбезопасности спешил к ним в сопровождении прибывшей с ним свиты.
– Я уже доложил президенту, – уныло сказал советник. – По вашему мнению, это конец, господа? Нам нечего им больше противопоставить?
Генерал Галбрейт угрюмо кивнул.
– Сегодня я подам в отставку, – проговорил он. – Возможно, мой преемник сумеет предложить что-то более эффективное.
Советник по нацбезопасности задумчиво поскрёб подбородок.
– Не спешите, генерал, – попросил он. – А вы что думаете, доктор?
Ежи с минуту смотрел себе под ноги. Потом мрачно сказал:
– Остаётся альтернативный план. Завтра в полдень я представлю его в подробностях. А теперь, с вашего позволения, пойду – мне надо уточнить кое-какие детали.
Дома Ежи ждал торт: огромный цилиндр, по бокам украшенный фруктами, а по центру – его собственным бюстом, выполненным из шоколада. От изумления Ежи застыл в дверях, разглядывая это несомненное чудо кондитерского искусства.
– Ваш рождественский подарок, доктор Пильман, – сделав реверанс, пояснила домработница Кэти.
Несмотря на то что объяснение живо напомнило провалившуюся час назад военную операцию, Ежи развеселился. О том, что сегодня Рождество, он знал, но умудрился позабыть. Он, как и все в институте, уже третий месяц работал по двенадцать часов в сутки без выходных и не отличал праздники от будней.
– Спасибо, – от души поблагодарил Ежи. – Вы составите мне компанию?
Домработница смущённо кивнула, покраснела и упорхнула переодеваться. Ежи поднялся в детскую, махнул няньке, чтобы не вставала, и на цыпочках двинулся к дальней стене, у которой бок о бок стояли две пластиковые решётчатые кроватки. Стараниями Кэти были они украшены разноцветными погремушками, вращающимися карусельками и плюшевыми зверями. Трёхмесячные Зденек и Тереза безмятежно спали. Ежи наклонился, подушками пальцев коснулся щеки дочери, поправил сыну одеяло, вновь встал на цыпочки и вышел из детской вон.
– Доктор, – догнала Ежи старая нянька, которую он нанял по рекомендации той же Кэти. – Сегодня приходил педиатр из клиники Сименса. Ну тот, долговязый, с кривым носом. Вы меня слушаете, доктор?
– Да-да, разумеется, – рассеянно ответил Ежи. Он уже успел переключиться на мысли о работе и теперь возвращался из мира, где правит и рулит смерть, в свой уютный, спокойный и радостный. – Долговязый кто, вы сказали?
– Педиатр, – терпеливо повторила нянька. – Дети его боятся.
– Как это боятся?
– Плачут. Он и в самом деле страшенный, откуда только такие берутся. Носяра такой, что…
– Так скажите Кэти, чтобы зашла к Сименсу, пусть назначит другого, – недоумённо ответил Ежи. – Без носяры. Извините, жутко устаю на работе, не сразу переключаюсь.
– Ничего, – сказала нянька и замолчала.
Ежи отправился в кабинет, сменил костюм на джинсы с пуловером, а ботинки на домашние туфли, с неудовольствием убедился, что размеры залысин на лбу отнюдь не уменьшились, позавидовал Яну, у которого никаких залысин не было, и выбрался в коридор. Нянька по-прежнему стояла у порога, на том же месте, где он её оставил.
– Вы что-то ещё хотели сказать? – удивился Ежи.
– Хотела, – нянька подбоченилась и стала походить на старую Дороти, готовящуюся выдать сварливую реприманду. – Вы, часом, не слепой, доктор?
– Мм… – От неожиданности Ежи смутился. – В каком, простите, смысле?
– В переносном, – фыркнула нянька. – И не думайте даже сказать, что это не моё дело. Рассчитайте её, в конце концов, доктор, вместо того чтоб держать при себе, как… как…
– Ах да, разумеется, – Ежи хлопнул себя по лбу. – Я как раз собирался поговорить с Кэти, спасибо, что напомнили.
Он двинулся в гостиную, где наряженная в вечернее платье с блёстками домработница уже разрезала торт. Ежи прикончил две порции, запил брусничным чаем, усилием воли отказался от коньяка и приступил к делу.
– Я вот что хочу сказать, – смущённо начал он. – Отец оставил мне весьма приличное состояние. Вы наверняка о нём слышали, он, помимо всего, был очень обеспеченным человеком. В свою очередь, я это состояние умножил, знаете, ведущим сотрудникам Института платят неплохую компенсацию за труды. Прошу прощения, вы следите?
– Да, доктор, – тихо, едва слышно ответила домработница.
– Хорошо. Так вот, на настоящий момент я, можно сказать, пускай не миллиардер, но один из самых состоятельных людей в городе. Теперь главное: может случиться так, что мне осталось жить очень недолго, возможно…
– Как?! – ахнула Кэти. – Что вы такое говорите, доктор? Что значит «недолго»?
Ежи стушевался. Если его план завтра одобрят, шансы на жизнь станут весьма сомнительными. Откровенничать об этом, однако, не хотелось, он сожалел, что, увлёкшись, сболтнул лишнее.
– Ну вы понимаете, – забормотал Ежи, – с моей работой всё может случиться. Зона, видите ли. Неважно, я надеюсь прожить ещё долго, но всё же… Третьего дня я написал завещание. Заверить его, правда, не успел, но непременно сделаю это завтра. Хотя нет, завтра же нотариусы не работают, чёртово Рождество…
– Нельзя так говорить, доктор, – укоризненно прервала набожная Кэти.
– Да, извините. Тогда послезавтра, не забудьте мне напомнить с утра. Так вот, я разделил своё состояние на четыре равные части. Две из них пойдут детям. Одна племянникам, они ни в чём не нуждаются, но, кто знает, что может случиться. Последнюю часть я… – Ежи отвёл взгляд, – отписал вам. При условии, что вы позаботитесь о детях, если со мной…
Домработница внезапно вскочила на ноги.
– Что же вы делаете, доктор, – проговорила она. – Зачем? Ничего мне от вас не нужно. Вы… – Она осеклась.
– Это очень приличные деньги, – мягко сказал Ежи. – Понимаете, если со мной что-нибудь случится, то мой брат…
Теперь осёкся он. Если план примут, Ян, по всей вероятности, разделит его судьбу.
– При чём тут ваш брат, – с горечью бросила Кэти. – Вы ведь хотите купить меня. Не волнуйтесь, доктор Пильман, если с вами что-нибудь случится, я позабочусь о детях без всяких денег.
Домработница внезапно повернулась и побежала прочь. С грохотом захлопнулась входная дверь.
С минуту Ежи ошарашенно смотрел ей вслед. Со дня смерти Мелиссы он не думал о женщинах. Вообще, словно их не существовало вовсе. Теперь до него дошло.
– Чёрт знает что, – сказал Ежи вслух. – Надо же, как оно всё.
Он поднялся, обеими руками нервно почесал залысины и двинулся в кабинет. Не удержался, махнул стопку коньяку, затем уселся за стол.
Работал Ежи всю ночь. Наутро детальный план был готов. Ежи прошёлся по нему ещё пару раз для надёжности и отправил приложением к зашифрованному письму на личные адреса генерала Галбрейта и представителя президента, советника по нацбезопасности страны. Затем Ежи облегчённо вздохнул и позвонил Яну, который снял трубку на первом звонке, будто в шестом часу утра то ли уже, то ли ещё не спал.
