Василий Гавриленко - Теплая птица
Отец Никодим дождался, пока я занял место за рулем.
-Ну, заводи.
Легко сказать. Перед моими глазами непробиваемой стеной стояли какие-то датчики со стрелками, кнопки и рычажки.
-Поверни ключ.
Ключ? Что за ключ?
-Вон ту хреновину поверни, - раздраженно ткнул пальцем отец Никодим.
Я нащупал ключ, повернул. Машина заурчала.
Отец Никодим обрадованно вскрикнул и, обежав капот, сел в кресло рядом со мной.
-Трогай.
-Ваш крест, - робко проговорил я. – Может быть, вы поведете?
-У меня едва хватает сил, чтоб ворочать языком, - сказал отец Никодим таким голосом, что ему трудно было не поверить. – Вдави в пол левую педаль. Да, так. Теперь медленно отпускай и дави правую. Е… твою мать!
Машина рванула с места, холодный воздух хлынул в разбитое стекло; каким-то чудом я успел повернуть руль, иначе мы врезались бы в машину сопровождения.
-Помедленней, черт тебя дери!
«Помедленней? Что значит - помедленней?»
-Да не дави ты так на газ, на правую педаль, - умолял отец Никодим, подпрыгивая на кресле.
Я ослабил нажим правой ноги - машина сбавила скорость. Оказывается, водить автомобиль не так уж и сложно! Я выпрямился.
Место нападения осталось позади. Развалины многоэтажек окружили нас.
-Здесь поверни.
Я послушно крутанул руль. Отца Никодима бросило на меня, я же ударился головой об дверцу.
-Осторожней!
-Слушаюсь, ваш крест.
Мы выбрались из переулка на трассу, запруженную мертвыми машинами. Выехав на свободное место, я – как-то само по себе получилось – прибавил газу. Врывающийся в разбитое стекло ветер вздыбил волосы.
Какой-то бродяга, похожий на ходячую кучу тряпья, погрозил нам вслед костлявой рукой; поднявшееся солнце искрилось на снегу, сверкало в пустых глазницах домов; мертвый мир замельтешил, запрыгал перед нами и словно бы ожил. Йе – хуу! Ветер – в лицо.
По приказу отца Никодима я свернул с шоссе в закоулок, съехал на возникшие перед нами железнодорожные пути. Некоторое время автомобиль, точно заяц, прыгал по железной дороге, пока не достиг стены, подобной той, что окружает Цитадель. Здесь я повернул и повел машину вдоль стены.
Когда впереди показались ворота, я слегка запаниковал – как мне остановиться?
Бросив давить на газ, я добился того, что машина поехала медленно. Отец Никодим задумчиво смотрел перед собой, словно забыв обо мне. А была не была! Прямо перед воротами я до предела вдавил в пол среднюю педаль. Машина остановилась, я стукнулся об руль так, что в носу засвербело.
-Приехали, отец Никодим, - сообщил я.
-Вижу, - буркнул он, потирая лоб и, открыв дверцу, вылез из машины.
Отца Никодима пошатывало; мне пришлось подставить ему плечо, иначе он просто-напросто свалился бы в снег.
Я ударил ногой по воротам, закричал:
-Открывайте!
В отворившемся окошке появилось лицо караульного. Бросив взгляд на отца Никодима, он побледнел и, захлопнув окошко, загремел засовами. Поскрипывая, створки ворот разошлись в стороны.
Караульный вытянулся в струнку, не сводя глаз с отца Никодима, который, кажется, потерял сознание.
-Чего уставился? - прохрипел я под тяжестью навалившегося на меня главы ОСОБи. – Доложи начальству.
6
У ОЧАГА
Отдельная квартира… Ведь в этом что-то есть. Сухо, тепло, уютно. Не воняет парашей и портянками, как в стрелковых бараках; никто не орет посреди ночи, увидев во сне дьявола, не постанывает, теребя член, не играет в карты, не дерется, не блюет на пол зеленкой.
Я потянулся на кровати; мышцы приятно напряглись. В окно была видна частичка Второй Базы, а именно: железнодорожное депо. Пузатый локомотив, выпустив черную тучу, потащил состав, состоящий из четырех вагон-бараков: отряд стрелков отправился на очередную зачистку в Джунгли…
Встав с постели, я подошел к столу, попил воды из бутыли. Есть не хотелось, хотя кроме тварки и сухарей, у меня была банка соленой рыбы.
Посмотрев на себя в треснутое зеркало (клочковатая борода, в глазах – усталая холодность), я вышел из квартиры прямо на улицу. Два стрелка рубили для меня дрова. Я остановился понаблюдать за их работой (топоры сочно вонзаются в дерево, оно трескается, роняя на снег желтые щепки). Лес рубят, щепки летят.
-Будете в тепле, конунг, - заискивающим голосом сказал один из дроворубов.
И он, и я знали, что стрелок Ахмат еще не провозглашен конунгом, хотя уже обеспечен всеми привилегиями. Дроворуб авансом лижет зад старшему по званию...
Я побрел в сторону депо. За спиной – едва слышно:
-Повезло мудаку.
Дроворубы правы: мне повезло, причем не единожды. Варяг и его банда подвернулись как раз вовремя; в машине отца Никодима оказалась винтовка; наконец, меня не пришили, как Меира, и я имел возможность спасти главу ОСОБи. «Спасти главу ОСОБи»! Ну, надо же! Какую причудливую мозаику складывает жизнь… Я спас от насилия человека, чьи подчиненные совершили насилие над моей любимой. Подчиненные? В голове возникла картина: отец Никодим насилует Марину. Содрогнувшись, я встряхнул головой, пытаясь освободиться от миража.
За железнодорожными путями расположились административные здания Второй Военной Базы, среди которых выделялась пузатая пятиэтажная башня с широкой плоской крышей и уже знакомым мне зеленым плакатом над охраняемым автоматчиками входом: «Будущее зависит от тебя». Справа от депо – плац, за ним виднеются крыши бараков, слева – площадка, уставленная ржавыми танками, уныло опустившими стволы.
На плацу несколько стрелков бросали мяч. Кожаная сфера время от времени взмывала высоко в небо, затмевая солнце. Однажды в Джунглях я наблюдал настоящее солнечное затмение – черная тень понемногу съедала светило, вгоняя в душу страх: а ну, как солнце больше никогда не вернется?
-Эй, солдат!
Похоже, эти парни не узнали спасителя отца Никодима. Досада и облегчение поровну разделили сердце.
-Не желаешь сыграть? Нам как раз одного не хватает.
Несколько пар глаз насмешливо (так мне показалось) уставились на меня. Я молча ступил на плац.
Игра началась. Стрелок, получивший мяч, стремительно понесся к прочерченной на снегу линии.
-Держи его!
Я бросился наперерез, но опоздал. Стрелок занес мяч за линию и победно вскинул руки.
-Попроворней, - крикнул бородач из моей команды. – Бросай мяч.
Я с досадой швырнул ему мяч и побежал вперед. Через двадцать шагов, обернулся. Кожаный снаряд, вращаясь в воздухе, летел ко мне. Подпрыгнув, я схватил его и … тут же исчез под грудой тел. Мяч все еще был у меня в руках, горячий, как готовая взорваться бомба.
-Пытайся передать! – орал кто-то. – Пытайся!
В переплетении рук и ног я увидел просвет и, напрягшись, сунул в него мяч. Куча-мала, накрывшая меня, тут же распалась. Я вскочил на ноги, увидел, как бородач вносит кожаный снаряд за линию противника.
-Есть! – крик вырвался сам по себе.
-Молодец, паря, - возвращаясь в свою зону, бородач хлопнул меня по плечу. – Но не расслабляйся, сейчас решающее очко.
Стрелок, держа мяч под мышкой, несся вперед, и я оказался на его пути. Мы врезались друг в друга, покатились по утрамбованному снегу, вцепившись в мяч. Игроки обеих команд бросились на подмогу. Смрадное дыханье и запах пота резали ноздри, кто-то тянул меня за ногу, но я не отпускал мяч. От подбадривающих криков звенело в ушах…
Вдруг резкая боль пронзила руку. Держащий мяч стрелок вцепился в нее зубами. Разве это по правилам? Я заорал и, изловчившись, ударил его в пах. Нет правил – значит, нет! Мяч очутился в моих руках! Напрягшись, я выкарабкался из кучи людских тел и понесся к линии. На пути остался только один игрок. Я сделал вид, что побегу вправо, а сам побежал влево, - не разгадав маневра, стрелок сел на пятую точку, матерясь, на чем свет стоит.
-Есть!
Я положил мяч за линию и, не оглядываясь, пошел прочь с площадки. Игра окончена – я выиграл.
-Эй, скажи хоть, как тебя звать? – окликнули сзади.
-Ахмат, - обернувшись, бросил я.
По шушуканью и удивленным возгласам нетрудно было догадаться, что эти ребята поняли – они играли со спасителем отца Никодима.
Потную спину начал щупать мороз. Я собирался обойти Вторую Базу, но теперь мне хотелось домой. До-мой! Как здорово звучит.
В депо прибыл состав. Интересно получилось: выходил из дома, поезд отправлялся, возвращаюсь: прибывает. Из вагон-бараков друг за дружкой выскакивали стрелки и выстраивались в неровную цепочку. Ухо выхватывало:
-Я в него жахнул, подхожу, а он, прикинь, еще шевелится. Во, думаю, живучий. Присмотрелся, а этот дикарь на грудь сковородку приладил.
-Троих ликвидировал, за это мне конунг пайку удвоил.
