Александр Афанасьев - Законы войны
Но большой ошибкой будет считать афганца кем-то вроде народа-богоносца, как сто лет назад народом-богоносцем считали наших крестьян: изнасилованные и убитые дочери помещиков и хуторян, подожженные дома и усадьбы, изрубленные в припадке темной злобы лошади, коровы и прочая живность быстро показали, что это не так. Бывали случаи, когда в зажиточном селе одна часть села шла на другую войной, бедная ли на богатую, богатая ли на бедную, и прежде чем успевала прибыть воинская команда – село оказывалось завалено трупами [96]. Прежде чем позаботиться о духовном – надо позаботиться о мирском, а здесь, несмотря на наличие монарха, до нашего прихода о мирском никто не заботился. Пуштуны – темный, злобный и жестокий народ, их жестокость напоминает жестокость зверей, а не людей и проистекает из веков страданий и угнетения. Они не верят в прогресс, в науку, как мы, – зато готовы поверить самым диким слухам. Я расскажу, что подтолкнуло сопротивление в самом начале, хотя вы в это, наверное, не поверите. Когда мы вошли и начали распределять керосин – он здесь крайне нужен, – его распределяли в очень удобных пластиковых пяти– и восемнадцатилитровых канистрах с крышкой и удобной ручкой, таких здесь никогда не видели. Никто и не подумал требовать вернуть канистры – зачем они нам, – и у афганцев их скопилось достаточное количество. А так как в Кабуле не было центрального водопровода и воду развозили хазарейцы-водовозы – эти же удобные канистры начали использовать под воду. А когда получалось где-то раздобыть керосин – то снова наливали керосин, а потом опять воду и не мыли – вода слишком дорога, чтобы ею мыть. Бачата приспособились в них же продавать бензин на обочинах дорог – те, кто покупал, потом опять могли использовать это под воду, не вымыв. Стали болеть, травиться. Муллы бросили клич, что русские хотят отравить всех афганцев, чтобы занять их землю, – и после одного пятничного намаза афганцы бросились убивать. Потом, когда немного спала волна насилия, мы, конечно, разобрались – но и с той и с другой стороны пролилась кровь, а многие афганцы нам просто не поверили – что нельзя под воду и под керосин использовать одну и ту же емкость. Так и пошла литься кровушка…
Что-то у меня в последнее время настроение – непоколебимо минорное. Кризис среднего возраста, что ли? Я всегда над этим смеялся… а может – и напрасно…
Я сидел в машине на стоянке недалеко от рынка Мизан. Машина – белый персидский «Датсун», не бронированный, но укрепленный, как это делают здесь все. На мне были штаны грубой ткани, рубаха, безрукавка и закрывающий лицо шемах, было и оружие. В сочетании со стрелковыми очками, которые здесь носили вместо противосолнечных, меня можно было принять за кого угодно. За афганца, за перса, за наемника… за кого угодно.
Я наблюдал за мальчишками. Они паслись около рынка. От семи до двенадцати лет, навряд ли бездомные, просто школы сейчас не работают, а скаутских лагерей здесь нет. Здесь они крутились по привычке – самое бойкое место, можно что-то заработать, можно что-то стянуть. Они охотно делали и первое и второе. На моих глазах они вытащили из сумочки женщины, рискнувшей прогуляться по базару, бумажник. Русской женщины – если начнется скандал, весь базар будет против нее, потому что на ней нет чадры.
Ловкие ребята, такие мне и нужны.
Достал большую, пластиковую сумку – с виду как обычная, но внутри мелкая стальная сетка, не разрежешь. И в рукоятке – тоже стальная леска. Положил туда пистолет-пулемет, которым можно управляться одной рукой, два запасных магазина к нему – и там еще оставалось достаточно места для того, что я собирался купить. Идти на базар с автоматом – это уже слишком, но мое дурное предчувствие в последнее время не давало мне покоя.
Глянул на себя в зеркальце – когда лицо замотано шемахом, не узнать. Даже если кто-то найдет этих пацанов потом – меня они не опознают.
Вышел. Запер дверь, включил сигналку. Отмахнулся от назойливого зазывалы: он тащил меня в парикмахерскую, где не только стригли. В последнее время в Кабуле под видом парикмахерских стали открываться бордели. Вместе с хорошим афганцы, увы, очень быстро перенимали и плохое…
Пацаны каким-то шестым чувством поняли, что я иду к ним. Основная их масса дернула к торговым рядам, огороженным теперь мощным забором, остались всего четверо.
Я постарался выглядеть настолько дружелюбно, насколько это было возможно.
– Дил та раша, бача [97]… – сказал я, для убедительности продемонстрировав две «катеринки» – десятирублевые купюры.
Говорить «салам алейкум» я не стал. Это приветствие применяется только в разговоре с взрослыми.
Один из пацанов приблизился. На ногах у него были кроссовки, в то время как у других – дешевые кеды и спортивные тапочки, несмотря на холод.
– Зе гваарием мобайль э сим-карта раниссам [98].
Паренек лет двенадцати презрительно улыбнулся:
– Говори на своем языке, русский, я пойму.
Школу он еще не окончил, но усвоил, что он правоверный и воин, как воинами были его отец и дед и прадед. А я – неверный.
– Так заметно? – перешел на русский я.
– Тебе надо долго учиться, русский, чтобы говорить так, как мы. Если ты хочешь купить телефон, пойди в лавку и купи.
Я пошелестел бумажками в пальцах:
– Тем, у кого есть деньги, не задают глупых вопросов, маленький бача. Если ты мал и не в состоянии этого понять, я пойду и попрошу вон того хазарейца об услуге. Уверен, он не откажет…
Я украдкой показал на узкоглазого, замурзанного местного, ждавшего клиентов с телегой. С тех пор как стало больше машин в городе – хазарейцы пересели на такси. А этому, видимо, не повезло…
Паренек презрительно глянул в указанную мной сторону.
– Этого обиженного Аллахом? Будь осторожен, русский, у него есть вши, но нет чести. Он, скорее всего, украдет твои деньги и сбежит. Впрочем, за эти деньги я окажу тебе услугу и куплю тебе телефон.
Я отдернул руку:
– Мне нужен не один телефон, бача.
Паренек подозрительно посмотрел на меня, явно задумываясь, не дать ли стрекача. Телефоном – точнее телефоном, купленным на постороннее имя, могла заинтересоваться полиция, могли заинтересоваться русские спецслужбы. Но я не был похож ни на тех, ни на других. Да и зачем русским спецслужбам маленький афганский бача?
– И сколько ты хочешь телефонов, русский?
– Десять штук. Ни больше ни меньше…
Маленький пуштун презрительно усмехнулся:
– За эти деньги? За эти деньги ты не купишь и двух, русский…
– Если я русский, то это не значит, что я не бывал на базаре и меня легко обмануть. – С этими словами я добавил еще несколько бумажек к тем, которые уже были.
Паренек посмотрел на деньги, мгновенно прикинув в уме.
– Этого тоже не хватит.
– Уверен? Возможно, ты и прав.
Жестом фокусника я удвоил сумму.
– А так?
Пацан жадно сглотнул.
– Так хватит.
Да, так, наверное, и в самом деле хватит.
Я снова располовинил пачку.
– Иди и купи мне десять телефонов, маленький бача. Обязательно с сим-картами, только разными. Телефоны тоже разные. И с коробками, так чтобы они были новые. Принесешь телефоны мне, и я дам тебе вот эти деньги…
Пацан посмотрел на одну руку, потом на другую. Десять телефонов – денег было мало. Но с одной стороны – в Персии отлично научились подделывать дорогие модели сотовых: в шикарный корпус ставят самую дешевую начинку, подделывают так что угодно, вплоть до Vertu [99]. Такими телефонами завален Афганистан, завалена Индия, завален Восток, завален Кавказ – любят пыль в глаза пустить. С другой стороны – наверняка он будет покупать у кого-то из своих, из соплеменников, возможно, даже одного рода или клана с ним – и может взять в долг, чтобы расплатиться из второй суммы денег.
И заработать ему хотелось, было видно, как он хотел этих денег. Настоящий начинающий миллионер.
– Сделка, русский, – сказал он, – давай деньги.
Я протянул одну руку вперед – и деньги как ветром смело.
– Не огорчай меня, бача… – сказал я.
Пацан уже юркнул за ограду. Я заметил, что на меня с подозрением смотрят по крайней мере с двух точек. Одна группа – несколько бородачей – явно из непримиримых, амнистированных. Ненавидите меня? Думаете, как сподручнее прихлопнуть? Ну-ну. Многие пытались. Удачи вам…
А может, это просто бандиты с большой дороги, позарившиеся на кошелек. Бывает и такое…
Я прислонился спиной к стене. Мимо тек народ, напротив рабочие вешали растяжку с логотипом одной из местных компаний сотовой связи, «Рошен». Наздик Шудан на дари – он же фарси – становиться ближе. Я счел это добрым знаком.
Из ворот вывернулся мой посланник, с большой коробкой в руках. Коробка была из-под большого плеера – бумбокса, афганцы обожают музыку.
– Давай деньги, эфенди…
– Погоди. Так дела не делаются. Давай посмотрим товар…
Мы начали перебирать товар. Маленький пуштун подавал мне коробку за коробкой, я вскрывал и проверял. Обмануть неверного – тут не харам, а доблесть, поэтому могут и камень подложить вместо телефона.
