Юрий Волгин - Хирург. Бегун. Беглец
— Да ладно. — Странник смущенно хмыкнул.
— Не веришь — не надо.
— Но ты даже имени моего не знаешь.
— Зачем оно мне? Я все равно не запомню.
— Как это?
— У меня плохая память. Через неделю я буду помнить только о том, что ты был во мне. А через месяц и вовсе тебя забуду.
— Был в тебе? — растерянно повторил Густав. — Стоп! Я же не об этом. Я о том, что как это ты меня забудешь, если влюбилась? Когда люди испытывают друг к другу подобные чувства, то их нелегко забыть.
— Ты путаешь, сладкий. — Лаура осторожно потрогала лак и, убедившись, что он высох, принялась красить ногти на правой руке. Это получалось у нее намного медленнее.
Густав оглядел ее взрытую, словно море в шторм, кровать и подумал, что совсем недавно эта сумасшедшая кувыркалась здесь с пиратом, делая все, что он пожелает, и чуть больше, а вот теперь говорит ему, что влюблена.
Врет? А какой ей смысл врать?
Странный народ женщины.
— Что я путаю, по-твоему? — спросил Густав.
— Слова. Любовь и влюбленность. Любить можно, но это редкое чувство, редчайшее, как чистый сортир. Любовь существует для особых, необычных людей. А влюбляться можно направо и налево. Хотя я не сказала бы, что ты обычный. Ты мне нравишься, даже очень. Но это не любовь, извини, если обидела.
— Чем ты могла меня обидеть? Я просто был в небольшом замешательстве, теперь-то все понятно.
— Вот и хорошо, сладенький. Как насчет того, чтобы трахнуть меня?
Странник поперхнулся и глупо заулыбался:
— После всего, что было, причем не между нами?
— А что именно?
— Пираты, стрельба, убийство, кровь. Тебе что, абсолютно все равно?
Лаура развернулась, сидя на стуле, и раздвинула ноги. На ней была надета короткая юбка, черные чулки с широкой резинкой и больше ничего. Странник мельком глянул туда, куда следовало не только смотреть, и быстро поднял глаза.
— Смущаешься, сладкий? Это хорошо. — Лаура помахала обеими руками, а затем подула на них.
— Я обычно смущаюсь, когда мне неловко, — сказал странник. — А вот ты, видимо, нет.
— Незачем смущаться естественных вещей, — просто сказала девушка.
— Смерти, например?
— Да, это тоже естественно. Тот парень, пират, сам виноват. Ты же не хотел его убивать?
— Не хотел. — Густав опустил голову, с трудом вспоминая выстрел, вероятно спасший жизнь и ему, и бегуну.
— Вот и славно. Ты не убийца, ты жертва обстоятельств.
— Но это не так!
— Так.
Лаура оттолкнулась от пола и подъехала на роликах стула ближе к страннику, закинула ноги на кровать. Она положила руки на плечи Густаву, попутно любуясь своими ногтями, и сказала:
— Все попадают в передряги. Ты хороший человек.
— Ты видела, что я сделал с другим пиратом.
— Раскрошил ему рот?
— Именно.
— Но ты мог бы этого не делать, расскажи он тебе все, что нужно?
— Но он не рассказал! И мне пришлось превратить его зубы в кашу.
— Вот именно, потому что он — плохой человек, — уверенно произнесла Лаура. — Он заслужил.
— А я, стало быть, хороший.
— Ты еще заплачь! — Лаура убрала волосы со лба странника и поцеловала его.
Он замер, впитывая нежное прикосновение ее мягких губ.
— Не надо. Я… Я пришел просто поговорить с тобой. Мой друг, Руслан, спит. Ты тут, похоже, самая адекватная.
— Поговорить о чем? О том, что ты сделал? Ты не жалеешь об этом, но хочешь найти оправдание. И еще хочешь трахнуть меня.
Лаура подвинулась ближе, и Густав ощутил сладкий аромат вымытого тела. Десять банок сгущенного молока можно, не думая, отдать за такое. А то и двенадцать. Он глубоко вздохнул и отстранился как можно дальше.
— Я пришел поговорить, — твердо повторил странник.
— Ну так говори! — воскликнула Лаура. — Дело разговору не помеха.
— Послушай! — Густав перехватил ее руки, уверенно двинувшиеся к его ремню. — Тебе никогда не хотелось отсюда выбраться?
— Зачем? — Лаура замерла, прекратив попытки расстегнуть пряжку.
— Чтобы не заниматься тем, чем ты занимаешься.
— Это естественно, сладкий, разве не помнишь? По-моему, я тебе говорила об этом три минуты назад.
— Естественно заниматься сексом со всеми подряд под присмотром отца с матерью?! Прости, но я не могу этого понять. Ты умная, сообразительная, красивая, как можно тратить свою жизнь на это?
— У тебя найдутся иные варианты растрат?
— Конечно же!
— Например?
— Например, уйти отсюда к чертовой матери.
— Это единственный вариант, сладенький. И как ты думаешь, сколько времени я продержусь вне дома одна? День, неделю, месяц? Через сколько меня изнасилуют дикари? Как долго ждать момента, пока не поймают мутанты, не четвертуют и не съедят? Тебе легко говорить, у тебя есть пушка и корабль, но что делать мне?
— Бороться.
— Бороться?
Лаура резко двинулась вперед, соскочила со стула и оседлала странника. Он упал на кровать.
— Как ты считаешь, у меня хватит сил бороться?
— Наверное. Но есть лучший выход: ты можешь найти общину, где тебя не будут эксплуатировать, как резиновую куклу.
— Где же я ее найду? Если бы все было настолько легко, как ты описываешь, меня бы давно и след простыл! Но это невозможно. Я уже привыкла. Я сдалась.
— Неужели никто ни разу не хотел забрать тебя отсюда?
Лаура задумчиво заправила за ухо выбившийся локон.
— Был один. Симпатичный.
— И?
— Я отказала.
— Почему?!
— Он был бесперспективным. Ходоком. Без корабля. Путешествовал по миру в одиночестве. Что бы я приобрела, уйдя с ним? Только все бы потеряла. Он жил у нас целую неделю, все меня уговаривал. Я отказывалась.
— А потом?
— А потом он начал уговаривать мою сестру. Видимо, любовь у него новая к ней возникла, как ты говоришь. Пришлось пожаловаться отцу, и он его выгнал, когда у бедняги кончились средства на оплату жилья.
— Лишь когда кончились?
— Да. Агний не упустит своей выгоды.
— Это не то, — сказал странник. — Ты ему нужна была в том качестве, в каком находишься и здесь.
— Шлюхи? Ну да. А ты, что ли, меня забрать хочешь, сладкий? В другом качестве, типа художницы или ассистента, а?
— Я могу тебе помочь. Отвезти подальше отсюда. Знаешь, — Густав прикрыл глаза и тут же почувствовал на шее теплое дыхание Лауры, — однажды я уже пытался изменить жизнь нескольких людей. Вырвать их из болота. Но никто из них не пошел вслед за мной, у всех находились причины. Вот и у тебя тоже.
— Может быть, дело в том, что ты другой?
Настойчивые пальцы пролезли под футболку и теперь блуждали по телу Густава.
— Я такой же, как и все, я — человек.
— Не согласна, сладенький. Ты привык смотреть на вещи под одним углом, не принимая во внимание тот факт, что у других есть свои углы и правила. Ты эгоист. И это мне нравится. Во всяком случае, сейчас. Эгоисты сладкие на вкус.
Звякнула пряжка ремня, и прошелестела молния. Густав задрожал.
— Я постоянно хочу сделать что-то хорошее, — сказал он. — Но у меня не выходит.
— Неудивительно. Разве можно сделать в плохом мире что-то хорошее? Не смеши меня.
— Почему нет?
— Потому что, что бы ты ни создавал, находясь по горло в дерьме, оно все равно в нем запачкается. Можешь высекать шикарные статуи из белого мрамора, толку-то?
Футболка, снятая через голову, на мгновение закрыла лицо Густава, погрузив его в кромешную тьму. Он чуть приподнялся, подняв руки, и Лаура швырнула его одежду на пол.
— У тебя много шрамов, — прошептала она. Ее палец следовал по телу странника замысловатым маршрутом, прокладывая кольцевые возле сосков и пупка, закладывая извилистые виражи возле старых и свежих ранений и просто прочерчивая прямые вдоль ребер, заставляя Густава слегка улыбаться от щекотки. — Кто-то причинял тебе боль всю жизнь, сладенький.
— Это всего лишь раны. Но…
Густав замолчал, когда палец Лауры замер на его правом плече и ее ноготь слегка надавил на широкий и короткий белый шрам.
— Всего лишь? — спросила Лаура. — Ведь ты вспомнил сейчас что-то, когда я нажала на эту кнопку, сладенький, расскажи.
— Это был странник, — неохотно произнес Густав. — Мы не поделили с ним магазин. Мне тогда стукнуло лет пятнадцать, а ему было больше тридцати. Я пытался урегулировать все на словах и победил, по-настоящему победил его, потому что он был тупым и агрессивным. Я думал, что слова много значат в нашем мире. И повернулся к нему спиной. А он…
Странник рукой прижал ладонь Лауры к шраму. Она закусила губу и тяжело задышала, слегка вращая бедрами.
— Он всадил мне крюк в плечо. Исподтишка. Я думал, что он мне руку вырвет.
— И как ты ответил? Сделал ему что-то хорошее?
— Сначала я прострелил ему ногу. Потом яйца. Потом плечо. И…
