Митчел Сканлон - Сошествие Ангелов
Рианна была композитором. Она слышала, что народные песни Сароша характеризуются незабываемыми мелодиями, исполняемыми на нескольких типах музыкальных инструментах, уникальных для этого мира, но вся информация поступала к ней из вторых рук, только из бесед с солдатами Имперской Армии, часто посещавшими планету.
До сих пор ей еще не приходилось слышать музыку Сароша, но Рианна уже лелеяла мысль о создании симфонии, в которой местные напевы соединились бы с помпезной музыкой Империума, которая в данный момент пользовалась большой популярностью. Но до тех пор, пока она сама не услышит эти мелодии, невозможно определить, насколько реален ее план.
А пока, в поисках вдохновения, она занялась съемкой города.
Дусан прав, Шалоул великолепен.
Солнце уже садилось, и в ответ на сгущавшиеся сумерки город самым прекрасным образом начинал сиять по мере зажигания ярких светящихся шаров. В отличие от других городов, Шалоул не обладал общей осветительной системой. Вместо этого по приказу отцов города каждый житель при выходе из дома обязан был иметь при себе три парящих в воздухе шара-фонаря, освещавших путь.
Мужчина, женщина или ребенок, любой житель Шалоула, выходил на улицу только в сопровождении трех ярких огней, висящих над головами. Сейчас, когда тысячи людей направлялись в закусочные, бары или просто совершали вечерние прогулки, с балкона, где стояла Рианна, зрелище производило ошеломляющее впечатление.
Казалось, весь город был населен далекими танцующими огоньками, как будто внизу слегка колыхалось целое море спустившихся с неба звезд. Это было очень необычно, но на этом чудеса не заканчивались.
В противоположность многим городам, виденным Рианной на Терре или в других районах Галактики, Шалоул не казался тесным. Это был город открытых горизонтов.
И он не был грязным. С первого же мгновения знакомства с Шалоулом Рианна поняла, как легко здесь жить. Город изобиловал широкими бульварами и открытыми площадями, парками и зелеными газонами, красивыми статуями и великолепными дворцами.
Рианна была знакома с городами-ульями, с теснотой и убожеством скученной жизни, когда все живущие постоянно ощущают давящее присутствие своих соседей. В Шалоуле не было ничего подобного.
Из всех, что она успела повидать, это место казалось самым приятным и располагающим к спокойствию.
Сарошанцы утверждали, что уже более тысячи лет не знали войн, и архитектура их городов в полной мере подтверждала это заявление. По периметру города не было никакой стены, не было видно и других оборонительных сооружений.
В тех редких случаях, когда Рианне удавалось получить разрешение посетить город, она не испытывала и намека на смутное беспокойство или хоть какую-то угрозу, обычно ощущаемую в первое время в чужих городах.
Улицы Сароша дышали спокойствием и безопасностью.
Возможно, Астартес противились всем попыткам увековечить образ местного общества как раз из-за этой гармонии и упорядоченности. Даже с первого взгляда становилось очевидно, что Шалоул — превосходное место для жизни. То же самое можно было сказать и об остальной территории Сароша. Вероятно, Астартес опасались неизбежных сравнений между прошлым и настоящим, которые могли возникнуть после приведения планеты к Согласию и установления законов Империума.
Рианна удивилась своим странным мыслям. Она была такой же подданной Империума, как и Астартес, и все-таки сомневалась в целесообразности их миссии. Люди Сароша казались вполне довольными своей жизнью. Какое право имперцы имели ее изменять?
Она решила, что на ее мысли влияет город. Это место очаровывало. И дело не только в архитектуре и парящих фонарях. Очарование ощущалось абсолютно во всем. По обе стороны от балкона стены были укрыты вьющимися растениями с пышной темно-зеленой листвой и яркими пурпурными цветами. Они источали пьянящий аромат, который распространялся в ночном воздухе и, казалось, обладал успокаивающим действием. Легко было представить, что это место и есть рай.
— Ты удовлетворена? — спросил ее Дусан.
— Удовлетворена?
Он показал на пиктограф в ее руках.
— Ты перестала работать на своей машине. Ты получила все, что хотела?
— Да, — кивнула Рианна. — Но эта машина записывает не только изображения. Она может записать и звуки. Я надеялась услышать несколько примеров вашей музыки.
— Моей музыки?
Лицо Дусана под маской увидеть было невозможно, но вопросительные нотки в его голосе были такими же очевидными, как и его слабое знакомство с грамматическими нормами готика.
— Это какая-то метафора? Я ведь не музыкант.
— Я имела в виду музыку вашего народа, — объяснила Рианна. — Мне говорили, что она особенная. Надеюсь, я что-нибудь услышу.
— На сегодняшнем торжестве будут музыканты, — заверил ее Дусан. — В честь прибытия Темных Ангелов наши правители организовали всепланетное празднество. Уверен, когда мы посетим торжество, ты услышишь музыку, достойную записи. Это известие тебя радует?
— Да, я рада, — ответила Рианна.
Она уже заметила некоторую напряженность в разговоре сарошанцев, еще не совсем освоившихся с тонкостями недавно изученного наречия. В некоторых других мирах, как только объявлялось, что местное население обязано выучить готик и использовать его в качестве государственного языка, часто возникала враждебная реакция.
На Сароше, напротив, государственный язык Империума встретил самый теплый прием. Рианна уже видела в Шалоуле несколько дорожных знаков, написанных на готике, и, как говорили, ученые уже приступили к переводу на официальный язык Империума самых известных литературных трудов.
Этот факт еще раз подтверждал добрую волю народа Сароша, проявленную с момента появления на орбите имперских кораблей. И Рианна снова поразилась несуразности возникшей ситуации. Несмотря на добродушный прием, оказанный жителями Сароша силам Империума, их планете до сих пор отказывали в официальном подтверждении Согласия.
Рианне были известны распространившиеся по флотилии слухи о чудовищной бюрократии Сароша, но она считала, что имперская бюрократия ничуть не лучше. Сарошанцы снова и снова демонстрировали свою добрую волю и миролюбивые намерения и всячески подтверждали свое желание стать частью человеческого братства.
Как же можно было им не доверять?
Кургис настаивал, что сарошанцам нельзя доверять. И уже после неполного дня, проведенного на орбите Сароша, Захариэль и сам почувствовал, что Белый Шрам дал ему дельный совет насчет обитателей этой планеты.
У него не было никаких доказательств в подтверждение этой догадки. Всего лишь инстинктивное ощущение, предчувствие, рожденное его растущим псионическим потенциалом.
Если бы Захариэля попросили высказать свое мнение о Сароше, он бы не нашел ничего, что оправдывало бы его сомнения. Обычно он был более доверчив. Он был благородным человеком, но одним из его недостатков, из-за которого он частенько попадал в ловушки, была вера в благородство всех окружающих.
Немиэль обладал более подозрительным складом характера и всегда пытался разузнать о мотивах других людей. Захариэль принимал всех такими, какими он их видел. Как истинный воин, он питал отвращение к лицемерию и двусмысленности. И все же, не имея ничего, что оправдывало бы его реакцию, он с первой же встречи отнесся к сарошанцам с недоверием.
Возможно, причиной тому были их маски.
Постоянное ношение масок являлось для взрослых и детей Сароша нормой общественного поведения. За исключением самых интимных и личных моментов жизни, сарошанцы всегда скрывали лица — не только на публике, но и в собственных домах. Захариэль слышал о многих необычных традициях в заново открытых мирах, но привычка сарошанцев постоянно носить маски казалась ему самой удивительной.
Эти личины были твердыми и украшались золотом. Они полностью закрывали лицо, оставляя открытыми лишь уши и волосы, и каждая маска обладала привлекательными чертами стилизованного лица, одинакового и для мужчин, и для женщин. Они напоминали Захариэлю принятые в некоторых мирах посмертные глиняные слепки, снятые с голов только что усопших людей.
Подобные изображения всегда оставляли в его душе ощущение какой-то пустоты. Они повторяли размеры и очертания лица, но после смерти не могли передать истинную сущность человека, с которого снимался слепок. В них недоставало жизни, выразительности, мелких деталей, что превращало посмертные маски почти в карикатуры.
Те же самые чувства вызывали маски сарошанцев. Захариэль был уверен, что поэт смог бы отыскать стихотворные метафоры и объяснить, что те скрываются за своими масками от жизни, но сам он видел только существующий в обществе обычай всеобщей скрытности.
