Вячеслав Шалыгин - Провокатор
Ворон перехватил автомат за цевье и протянул незнакомцу руку.
– Привет. – Дед пожал руку командиру и кивнул бойцам. – Продолжайте.
– Наладил? – Воронцов строго взглянул на Бориса.
– Все пучком! – Боря снова взял наизготовку видеокамеру.
– Хорошо устроился, – вдруг сказал Дед. – Все, значит, стреляют, а ты снимаешь?
– А чего, есть другие предложения? – Боря нагло вытаращился на незнакомца. – Снимайте сами, если так.
– Нет, снимай ты. Остальные тоже расслабьтесь. – Дед перевел взгляд на Вику и ткнул в ее сторону указательным пальцем. – Вот она будет стрелять. Одна.
– В смысле? – встрепенулся Воронцов. – Погодите, товарищ полковник, что это вы тут командуете? Это моя операция! И подчиняюсь я временно только приказам трибунала.
– Операция твоя. – Дед кивнул, не отводя при этом взгляда от Вики. – Подчиняйся, кому положено, не возражаю. А стрелять будет она.
Девушка все еще шла пятнами, но уже не такими контрастными, и смотрела не на ребят или загадочного Деда, даже не на Фила, а в небо. В серое пасмурное небо, с которого, казалось, вот–вот посыплется мелкий, злобно–колючий снег. В принципе, Фил догадывался, почему она смотрит вверх. Так она себя успокаивала, когда требовалось срочно прекратить злиться. Если при этом еще и глубоко дышать, помогает, Фил знал по себе. Бывало, они делали так на пару. И бывало, не раз. Сложные характеры, ничего не попишешь. Не расставаться же из–за этого. И подолгу дуться друг на друга – тоже не вариант. А так: вышли на балкон, «продышались», глядя на небо, потом извинились, закрепили мир ураганным сексом (однажды прямо на балконе), и все, полное взаимопонимание до следующей ссоры. Всегда срабатывало.
Почти всегда, если учитывать последний раз, когда Вика узнала, что Фил натворил. После такого облома ни о каком примирении не могло быть и речи.
В общем, сейчас Вика старалась успокоиться, и делала она это явно по молчаливому приказу Деда. Филу стало даже любопытно. Получалось, что Вика и Воронцов знают этого человека, причем в иерархии Сопротивления он стоит довольно высоко. Но почему тогда с ним не знаком Филипп? Ведь он–то был вхож на самый верх, не в пример Ворону и Марте!
Фил прокрутил в памяти все, что смог, но не припомнил даже упоминаний о боевом товарище по кличке «Дед». Среди политических лидеров Сопротивления таких странных кадров тоже вроде бы не было. Может, это был кто–то из отряда экономической поддержки? Но тогда какого черта он забыл здесь, в лесу, на месте будущей казни предателя, да еще перед камерами. Зачем ему светиться?
Опять же – поведение Вики. Так резко осадить вспыльчивую красотку не мог даже сам Филипп в лучшие годы их совместной жизни. А уж заставить ее сделать что–то против воли… Грин, например, не мог вообще никогда. Это было нереально. Хотя, возможно, дело в том, что он и не пытался. В любом случае, этот Дед просто посмотрел ей в глаза, и пламя будущего скандала угасло, едва занявшись.
– Нет, Дед, не пройдет этот финт, она не станет стрелять одна. – Упрямый Воронцов помотал головой и обернулся к девушке. – Так, Вика?
– Стану, – ледяным голосом неожиданно заявила Вика. – Могу вообще голыми руками задушить!
Фил поежился. Рухнули все надежды на остатки светлых чувств, скрытые у Вики глубоко в душе. Во взгляде бывшей девушки действительно была отрешенность, но не от происходящего, а от бывшего парня. Никакой маскировки, все как есть, взаправду, только холод и равнодушие. Осознавать это было больно.
– Вот и договорились, – почти ласково сказал Дед.
Вика восприняла его фразу как команду к действию. Она без колебаний выдернула из кобуры пистолет, загнала патрон в ствол и вскинула руку, целясь Филу в сердце. Дед едва успел схватить Вику за запястье.
– Нет, не так, – он снова заглянул девушке в глаза и едва заметно вскинул брови. – Мы знаем, что ты преданный боец. Не нужно ничего доказывать.
– Вот именно, – едва слышно прошептала Вика, – преданный… этим… ничтожеством!
– Мы все им преданы, но должна быть казнь, а не расправа! Понимаешь? Вот и умница. И еще… – Дед вынул из кармана куртки свой «ПМ» и протянул Вике, – возьми этот.
– Чем он лучше моего? – Вика подбросила на ладони в точности такое же оружие.
– Пули в моем специальные, – охотно произнес Дед.
– Серебряные, что ли? – хмыкнул за спиной у него Учитель.
– Считай, что так. – Дед обернулся и одарил лейтенанта лучезарной улыбкой. Правда, «лучи» были явно в рентгеновском спектре. Пять минут в «свете» такой улыбки, и ты труп. Дед снова обернулся к Вике: – Бери, голуба, это приказ.
Вика пожала плечами и взяла предложенное оружие…
* * *…Воронцов и Учитель переглянулись. Во взгляде лейтенанта застыл немой вопрос: «Что делать?» Майор почти незаметно качнул головой: «Не знаю». План заговорщиков явно трещал по швам, но причиной тому было не противодействие загадочного шпиона, а незнание заговорщиками особистских хитростей. Оставалась последняя надежда, на Вику…
* * *…Дед кивком и парой жестов приказал бойцам взять Фила под руки и поставить его перед ямой на колени. Лицом к могиле.
Грин не сопротивлялся и не корчил из себя героя. Принимать смерть, стоя к расстрельной команде лицом, удел тех, чье имя останется в памяти потомков светлым. А негодяям полагается умирать от пули в затылок или корчиться на виселице. Но ролик со сценой повешения замодерируют сразу, теперь админами на всех порталах трудятся роботы чужаков, они быстро соображают, а вот стрельба может и прокатить, мало ли постановочного хлама и военной хроники плавает в сети? Разок точно прокатит и на «тюбике», и на «репортере». А что хотя бы раз попало в сеть, уже не вычистить ничем и никому. Даже кошатники не вычистят, со всеми их виртуальными суперкомпьютерами и нереальными программами, от одного упоминания о которых лучшие хакеры планеты начинают рыдать, как дети.
Филипп встал на скользкий бруствер, мотнул головой, отправляя конвоиров куда подальше, и тяжело опустился на колени. Недолго поразмыслив, заложил руки за спину.
«Кажется, так ставили приговоренных зэков китайцы? Да и наши в войну… хотя нет, наши вроде бы на колени не ставили. Или ставили? Впрочем, какая разница?»
Грин глубоко вдохнул холодный воздух, на пару секунд задержал дыхание и медленно, протяжно выдохнул. Хорошо дышалось перед смертью. Вкусно.
Сзади послышались шаги. Короткие, женские. Фил закрыл глаза.
«Интересно, приговор зачитывать будут? Ну, хотя бы резюме. Именем трудового народа или, там, прогрессивного человечества. Хотя нет, некогда. Ролик должен быть показательным, но коротким. Чтобы с одного взгляда все стало ясно. Как про Саддама. Раз–два, и все кончено. А слова пусть остаются за кадром, пылятся себе в толстых прокурорских папках».
Командир расстрельной команды был полностью согласен с выводами Фила, хотя и не слышал ни слова из его мысленных фраз.
– Вы все знаете, кто этот человек, – торжественно, даже пафосно заявил Ворон. – Это Филипп Андреевич Гриневский, известный также под псевдонимами Грин и Фил, по вине которого в августе текущего года в одной только Москве погибли сотни тысяч бойцов Сопротивления…
«Сто шесть тысяч семьсот бойцов, – мысленно исправил Филипп. – Плюс полторы сотни человек пропали без вести, как подсчитало следствие. И не в одном только августе, а за весь отчетный период. С августа по ноябрь 2014 года. Так что ты, Ворон, ври, да не завирайся».
– …Были разрушены десятки городов и нанесен значительный ущерб мировой экономике…
«Мировой экономике! Ну, ты загнул! Ни один человек не может нанести ущерб, тем более – значительный, тому, чего давно не существует. Все равно что обвинить меня в разрушении Бастилии. Помочиться на ее контуры, что выложены мостовыми камнями на одноименной площади, я еще мог бы, но разрушить – явно опоздал. Так и с мировой экономикой. Трехлетний кризис ее неслабо подкосил, а чужаки добили одним мощным ударом в начале 2013 года, не дав ей, бедняжке, очнуться».
– …На основании вышеизложенного и безусловно признавая, что этот человек особо опасен, трибунал Сопротивления приговорил Филиппа Андреевича Гриневского к высшей мере наказания – расстрелу! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Казенный язык – худшая матерщина. Одна «высшая мера наказания» чего стоит. Абсурд! Наказание, как и поощрение, должно иметь реальные последствия. Наказали – человек задумался, пересмотрел свою жизненную позицию, начал делать все так, как положено. Поощрили – он воодушевился, начал работать еще лучше. А если человека расстреляли, какое же это наказание? Убийство, и только. Так почему нельзя сформулировать четко: мы посовещались и решили этого человека убить. Нет же, «наказание»! Кому оно нужно, это лицемерие? Хотя понятно, что вопрос не к Ворону и не к трибуналу. Не они придумали этот странный «язык закона». На нем лицемерили до них, на нем же будут лицемерить после них. Всего–то разницы: кто–то это делал (и будет делать) лучше, а кто–то хуже. Суть от этого не менялась и не изменится никогда. Вот большевики, например, называли это же самое убийство «высшей мерой социальной защиты». Звучало честнее, но заканчивалось тем же убийством. Так что вопрос не к Ворону…
